Я включил свет, уселся за стол, раскрыл тетрадь. То, что я прочёл, показалось мне отвратительным набором рифмованного нытья, недостойным предмета моего поклонения. Я решительно вычеркнул, вымарал эти строки, а потом выдрал и изорвал самую страницу. За этим занятием меня застала Ганка.
— Ой, что это он тут делает один? Скучает такой гарний хлопец с такой гарной чуприной, – она погрузила руку в мои густые вьющиеся волосы. – Не журись, серденько моё. Думаешь, что у тебя больная ножка, и ты не красив? Да ты краще любого артиста.
Горячие руки обняли меня за шею, потянули к себе.
Моё высокое чувство любви к бронзовой богине было оскорблено.
Я нашёл в себе мужество изгнать бедную Ганку, уверенный, что она не раз утешится в этом доме отдыха.
После такого инцидента было уже не до стихов. Я покинул беседку, пришёл в палату и всю ночь ворочался в волнении от простого и решительного плана, какой мог придти в голову, как я тогда подумал исключительно от соседства со столь храбрыми людьми, как Семён и Герой Советского Союза. План был стопроцентно победоносен, безупречен. Единственное, чего мне не хватало – будильника. Я боялся проспать. Но нет! В нужный момент я стоял наготове в нужном месте на средней площадке двумаршевой лестницы с купальным полотенцем через плечо.
Из–за морского горизонта показался край солнечного диска. Как раз в это мгновение сверху послышались шаги. Да, это была она, бронзовая богиня с голубыми глазами. Едва она невозмутимо прошла мимо, чуть задев рукою с браслетом моё запястье, я рухнул, покатился вниз по крутым ступеням, да так, что затрещали рёбра.
Она приостановилась, глянула свысока на почти бездыханное тело. И даже не протянув руку помощи, проследовала на пляж.
Нечего и говорить, что в этот день я не купался, не выходил из палаты, залечивая ссадины и кровоподтёки.
Назавтра утром она должна была уезжать.
К вечеру, покряхтывая от боли в костях, я вышел на пустынные сумрачные аллеи. Меня, как магнитом, тянуло к каменному трёхэтажному корпусу. Словно кто–то нарочно толкал напоследок увидеть бессердечную бронзовую богиню.
Я кружил возле замирающего на ночь корпуса, пока не заметил какого–то человека. Он был голый по грудь, в спортивных шароварах.
Уверенным шагом он подошёл к железной пожарной лестнице, подпрыгнул, подтянулся на нижней её перекладине. С привычной ловкостью стал взбираться на уровень третьего этажа. На миг в свете вспыхнувшего в раскрывшемся окне электричества я успел увидеть лицо администратора с его кавказскими усиками, оголённую бронзовую руку с браслетом, втягивающую его через подоконник.
Окно закрылось. Свет погас.
Стало понятно, почему она так долго и сладко спала по утрам на пляже.
…Через два дня – третьего сентября, Ганка принесла мне с почты телеграмму, на которой стоял гриф «СРОЧНАЯ»:
«ТВОИ СТИХИ ПРОШЛИ ТВОРЧЕСКИЙ КОНКУРС В ИНСТИТУТЕ. ЗАНЯТИЯ УЖЕ НАЧАЛИСЬ. СРОЧНО ВОЗВРАЩАЙСЯ. ПОЗДРАВЛЯЮ. МАМА.»
Угроза новой страшной болезни миновала. Анализы крови после курса лечения стали хорошие. За окнами буйствует молодая майская зелень.
Отпустило.
Расписался вовсю. Чуть не забыл, кому и о чём рассказываю. Крохотной девочке – о юношеской страсти к зрелой красавице. С другой стороны, ничего предосудительного в этом нет, ведь ты же прочтёшь книгу, будучи достаточно взрослой.
Между прочим, тебе будет крайне любопытно узнать, что через 35 лет, видимо, чтобы мне не было обидно, Провидение прислало ко мне точно такую же молодую бронзовую красавицу, но не с голубыми, а с карими украинскими очами. Дало мне её на четыре года в жёны. Что из этого получилось, узнаешь позже.
А пока я бы хотел, чтобы в этой главе мы с тобой просто побыли вместе. Чтобы в отличие от прошлой истории её можно было читать хоть с конца, хоть с середины, хоть с любого абзаца. У нашей няни Лены сегодня какой–то очередной семейный катаклизм, она звонила, сказала, что не сможет придти, плакала. Что ж, пробудем весь день вдвоём до маминого возвращения. Обещаю не уединяться с пишущей машинкой и лупой, обещаю пойти, как только захочешь, с тобой во двор, качать на качелях, лепить в песочнице куличики.
Хочешь, для начала совершим путешествие по Земному шару?
Как? Расскажу, откуда к нам попали все эти растения, окружающие тебя с первых же минут появления в родном доме. Правда, хочешь? Тебе интересно?
Дай ручку, начнём экскурсию с твоей и маминой комнаты, где на широких подоконниках, на вбитых в оконные рамы гвоздях безмолвно живут совсем рядом с тобой пришельцы из джунглей, с горных вершин, из тропических лесов, даже с побережий океанов и морей.
Ты спросишь, почему у нас собрался этот зелёный народ? Отвечаю: это ещё одна тайна Божия. Не разгаданная мною до сих пор.
Давай–ка пока присядем на диван, ладно? Раньше, ни до войны во Втором Лавровском переулке, ни в Ташкенте, ни долгие послевоенные годы в комнате на улице Огарёва у нас никогда не было никаких цветов. Ну, разве что принесёт мама из детской поликлиники какую–нибудь фиалочку в горшочке. Так она постоит до зимы и потихоньку скукоживается, помирает. Мама уж и поливала, и удобряла… В сердцах каждый раз решала больше растений не заводить.
У меня же долгие годы был шестнадцативёдерный аквариум с рыбками. Мотыль, трубочник – сколько раз зимой и летом приходилось таскаться за этим извивающимся кормом на Птичий рынок, или в «Зоомагазин» на Кузнецком мосту, или в такой же магазин на Арбате. Сколько раз грохался я зимой, на гололёде, всегда почему–то на спину, расшибая лопатки, подворачивая больную ногу.
Я был уже большим парнем, когда пришел к выводу, что рыб различных размеров и пород в моем гигантском аквариуме расплодилось так много, что они сами смогут поддерживать экологическое равновесие. Бойцовые рыбки–петушки гонялись за мальками живородящих гуппи, барбусы воровали икру петушков, треугольные красавицы–скалярии объедали листву подводных растений, громадные хищные акары охотились за теми же гуппи. Мне оставалось раз в несколько месяцев подливать воду, да вычищать резиновой трубочкой грязь.
Через несколько лет такого «рыбоводства», как раз ко времени переезда сюда, в эту квартиру на Красноармейской улице, все, кто мог кого–нибудь съесть – слопал, стёкла аквариума обросли толстым налётом сине–зелёных водорослей, он превратился в болото.
В новой квартире, к радости отца, мы с ним до блеска вычистили этот стеклянный куб, залили его хрустально–чистой водой и поселили там купленного в магазине живого, весьма бодрого карпика. По утрам отец кидал ему катышки из белого хлеба. Наш питомец тут же выныривал к поверхности, с изумлением открывал круглый ротик, проглатывал их и, плеснув в благодарность хвостом, уходил резвиться в глубину.
Карпик, безусловно, рос, и мне казалось, что в будущем у папы были на него некоторые виды…
Зимними ночами со стальной стойки, где стоял аквариум, доносился плеск. Просыпаться от этих звуков было весело.
— А где сейчас этот карпик? – с беспокойством спрашиваешь ты.
— Не бойся! Мы его не съели. Когда он сильно вырос, стал слишком крупным даже для такого аквариума, твоя бабушка Белла достала у соседей большой бидонище и сама отнесла нашу рыбину к Ленинградскому рынку, выпустила живым и невредимым в тот самый пруд, возле которого ты гуляешь с
