— А как же автор фельетона? Он–то хватится. Он ведь жаждет гонорара.
Мой собеседник отрицательно покачал головой:
— Раз материал не пошёл, значит, никогда не пойдёт.
Я поблагодарил его довольно сухо, ожидая, что меня начнут вербовать в стукачи. Выходило, по их чекистской логике, я должен был из благодарности согласиться.
Фантасмагория продолжалась. Мало того, что меня никто не стал вербовать. Мой однокурсник и с ч е з. Больше я его нигде никогда не видел. Как утонувшего Корейшу. Поговаривали, что он внезапно получил возможность устроиться редактором какой–то газетки во Владивостоке.
В жизни, в моей, по крайней мере, случаются истории, не поддающиеся расшифровке.
То ли потому, что какой–то журналист всё–таки приходил, копался в моём личном деле, то ли потому, что своими разговорами с секретаршей я сам навлёк на себя неприятности, но меня заставили задним числом сдавать вступительные экзамены. Специально приглашали по каждому предмету специалистов.
К своему удивлению, все экзамены я легко сдал. Не нужно было знать никакой математики, физики и химии.
Затем меня моментально перевели с очного отделения на заочное. Чтобы я – недавний школьник – «изучал жизнь». Заодно таким образом лишив стипендии… Зато при условии предоставления справки с места работы я получил разрешение приходить на лекции, продолжать заниматься в творческом семинаре.
Могли бы просто вышибить, если бы снисходительно не благоволил руководитель поэтического семинара, тот самый председатель приёмной комиссии, которому мама с секретаршей передавали тетрадочку со стихами.
— Это всё ты, ты! При твоём попущении! – кричал на маму, узнав обо всём, отец. – Мало того, что его стихи не печатают, он теперь не будет получать даже стипендию! Всю жизнь будет нищим!
Справедливости ради могу сказать, доченька, что мой папа, а твой дедушка Лёва в общем оказался прав. И слава Богу!
Итак, если раньше во всех пяти школах, где мне пришлось учиться, надо мной как тёмная, давящая туча постоянно висели так называемые «точные» науки, которые, не имея к этому способностей, я должен был зачем–то изучать, то теперь отсутствие маленькой бумажки – справки с места работы давило не меньше.
— Файнберг, опять не принесли справку?! На заочном учатся лишь те, кто работает! – отношение секретарши ко мне изменилось. – Если через две недели не будет справки, вас отчислят.
Теперь вспомни, какой я нашёл выход. Как стал «изучать жизнь» в Зоопарке. Как меня узнал там попугай–какаду, как я попал в объятия слона, как плавал в ледяной воде бассейна с морским львом Лёвой… Помнишь?
Так вот, в Зоопарке мне выдали справку, будто я там работаю на площадке молодняка.
Всю зиму до весны я действительно работал – кормил, поил, чистил, подкидывал витамины, мамины котлеты, всячески обихаживал ягуарёнка Приму. Любовь была обоюдной. Мой плащ и пиджак были в дырах от её коготков – она обожала с разбега повиснуть на мне и качаться.
А весной подросшую Приму неожиданно продали куда–то за границу.
До чего же надоел тебе, наверное, двор с его взлетающими в одном и том же пространстве качелями, песочницей, игрушечным домиком, под крохотным крыльцом которого то няня Лена, то я по утрам подбираем и относим к мусорной урне использованные шприцы наркоманов. Отцвели одуванчики. Двор зарастает крапивой. Всё реже звучат здесь голоса малышей. Развезли кого по дачам, кому повезло – на море.
А у нас с тобой пока что никаких перспектив.
Уныло писать об унылом. Поэтому я так обрадовался, когда вчера днём позвонила с работы Марина, сказала, что мы все трое приглашены вечером на приём. В посольство Италии. По случаю отъезда из России итальянского посла.
Мы его видели, можно сказать, знаем его и его сухощавую любезную жену, говорят, баронессу. Она так любовалась тобой прошлой осенью на приёме в итальянском ресторане по поводу какого–то праздника. А посол, получив от Марины тот самый синий томик моих маленьких романов, куда включена «Итальянская записная книжка», с учтивой благодарностью жал мне руку, попросил сделать дарственную надпись, сообщил, что и он является своеобразным автором – выпускает известное в Италии собственное вино. Каковое тотчас предложил продегустировать. Сам наполнил бокалы и мне, и маме Марине, и себе, поднял тост за тебя.
Я, конечно, понимал, книгу мою он не прочтёт, даже не раскроет, хотя бы потому, что едва владеет русским языком.
А помнишь, какие в том ресторане были огромные аквариумы с разноцветными, как попугаи, рыбами?
Почему–то ничто не ускользает, не забывается. Вбирание в себя постоянно сменяющихся кадров жизни доставляет высшее наслаждение.
Этому с юности научил меня не кто иной, как Маяковский. У нас, конечно, есть полное собрание его сочинений. Вырастешь, прочти его статью «Как делать стихи».
Я обрадовался возможности попасть на приём в итальянском посольстве ещё и потому, что захотелось хоть на несколько часов резко сменить обстановку. Вместе с тобой очутиться в старинном особняке на улице Веснина. Издавна казалось – за его стенами, наглухо закрытыми воротами, из–за которых виднелись купы роскошных деревьев, угадывался садик, течёт в высшей степени загадочная жизнь дипломатов, тонущая в прелести итальянской речи, звуках музыки… Побывать там, внутри запретного мира казалось ещё более несбыточной сказкой, чем побывать в самой Италии.
И вот протянув пригласительный билет гиганту–карабинеру, одетому в тёмно–синюю форму с широкой трёхцветной лентой через плечо, мы поднимаемся в плотном потоке других гостей по мраморной лестнице к встречающей всех шеренге. Посол узнал меня, дружелюбно кивает, здоровается с Мариной. Баронесса нагибается, гладит тебя по макушке, треплет твои тугие коротенькие косички.
Пожимаю руки секретарям посольства, военному и военно–морскому атташе.
Цирк, да и только! Кроме нашей Марины – секретарши итальянской школы, никто нас тут, в сущности, не знает, никому мы на самом деле не нужны.
Марина усаживает меня в стоящее у стены кресло, уводит тебя в сторону, к длинному столу с сэндвичами, пирожными и вином, где скапливается всё прибывающая публика.
И вот вас заслонила от меня толпа чужих, преувеличенно оживлённо говорящих друг с другом людей с бокалами и сэндвичами в руках.
Затерянность.
Без тебя и Марины я пронзительно ощутил свою затерянность не только в среде итальянских чиновников и бизнесменов с московскими подругами, вырядившимися так, чтобы невзначай открывались прелести. Ощутил, что без вас вообще затерян в не интересном для меня мире мобильных телефонов, разговоров о маркетинге, компьютерах, интернете, золочёных зажигалок, дорогих сигарет, крашеных волос, наклеенных ресниц, средств, предохраняющих от деторождения. Причём, имей в виду, чувствовал себя затерянным не как одинокий представитель уходящей эпохи, но как человек среди людей, изо всех сил старающихся обмануть самих себя и окружающих, внушить, будто они счастливы, уверены в себе.
Как я обрадовался, внутренне просиял, когда разглядел в толпе родные лица. Да ещё Марина несла мне бокал с вином и чашку кофе. Ты поспешала за ней, выныривая, как утёнок, среди волн дорогих духов и платьев.
Попивая всё то же вино посла, я смотрел, как мама Марина обменивается приветствиями со знакомыми итальянцами. Уловил, что она поневоле стесняется меня, сидящего в кресле со своей палкой,
