«Древние религии Египта, Вавилона, Индии, Греции всегда стояли на твёрдой почве иммортализма, бессмертия души. Это соборный, коллективный опыт всего человеческого рода.»
— Видишь, «бессмертия души»… — он сидел у компьютера, повернувшись ко мне лицом. —Этот действительно замечательный человек был убит такими, как Джангозин, и, к сожалению, не дожил до нынешнеих успехов генетики. Когда можно говорить о реальном бессмертии и тела. Вот увидишь, мой мальчик, в его книжке ничего об этом не будет сказано.
— Быть не может!
Я вернулся к себе, стал читать дальше. В книге говорилось и о бессмертии тела. Но только нового тела, которое человек получает после смерти физического.
Я дочитывал книгу, жалея о том, что никогда не смогу придти к Александру Меню, исповедаться ему, задать все свои вопросы.
Необычный звук коснулся моего слуха. Это была музыка. Далёкая, страшно знакомая.
Выглянул в раскрытое окно. Ничего кроме вершин пальм и сосен не увидел. Тогда я побежал коридором, взлетел по лестнице на верхнюю площадку. Оттуда тоже был виден только парк да гавань с огнями.
Между тем, я узнал музыку. Это была мелодия Чарли Чаплина из фильма «Новые времена»!
Рискуя упасть, побежал вниз, вылетел по двумаршевой лестнице из кастелло. И грохнулся. Браслет не разбился, остался цел. Зато расшиб локоть и ободрал колено. Осторожно пошёл по асфальтовой дорожке со склона холма к воротам, ещё издали увидел в сумерках светящиеся цветные фонарики на каком?то автофургоне, толпу зевак на площадке перед оградой.
Прижавшись лицом к прутьям решётки, смотрел, как на протянутом поперёк улицы канате танцуют с веерами в руках под музыку Чаплина парень и девчонка.
Как всегда после завтрака дождался, когда отец затворится в лаборатории, взял миску с едой для котёнка, фонарик и отправился в подземную часть замка.
Побаливало расшибленное колено, саднил локоть.
Путь под землёй стал привычен. Я мог бы и не зажигать фонарика.
Кис ждал меня. Потёрся об ноги.
— Манжа! – сказал я ему по–итальянски. —Ешь!
И поймал себя на том, что не только говорить, но и думать начинаю не на родном русском языке.
Кис, урча, выхлёбывал сваренную мною овсянку на молоке.
Сидел рядом с ним, всё вспоминал вчерашнее представление у ворот кастелло.
…Они летали, как птицы, эти акробаты! По сравнению с ними я был старик. Какой?то автомат, робот со своей «плавающей походкой».
А как пела девчонка, взлетая с растянутого под канатом батута и попадая сверху ступнями точно на канат! Танцевала на нём. Подпрыгивала, делала сальто в воздухе, приземлялась на батут под аплодисменты скопившихся зрителей. И тут же её сменял подпрыгнувший с батута Чарли Чаплин в котелке и с тросточкой. Это был, конечно, переодетый в костюм Чарли Чаплина парень. Жонглировал этими самыми котелком и тросточкой. Девчонка в это время обегала зрителей с бубном в руке, собирала монеты…
Музыка фильма «Новые времена» доносилась из фургона. Там, очевидно, был магнитофон с усилителем.
Только когда эта музыка смолкла, и заиграл аккордеон, я обратил внимание на стоящего сбоку фургона высокого человека с непомерно длинными, торчащими в стороны усищами.
Он исполнял какую?то неизвестную мне мелодию, очень грустную. А девочка пела песенку на французском языке. По–моему о Париже, о его крышах… При этом, казалось, смотрела прямо на меня, таящегося, как зверь за решёткой.
Теперь уже парень обходил зрителей, собирал деньги в свой котелок.
Потом усач взял с раскладного стула мегафон, объявил о том, что завтра в семь часов вечера здесь же состоится последнее представление – пантомима «В сквере у фонтана», после чего театр уезжает гастролировать дальше.
Цветные фонарики погасли.
Я вспоминал обо всём, сидя у решётки, за которой сквозь стебли вьющегося плюща виднелся прибрежный песок. Доносился плеск волн.
Кис давно поел и ушёл между разогнутых прутьев на волю. Он становился взрослым.
Не хотелось возвращаться наверх.
Белая бабочка на миг залетела ко мне и тут же, испугавшись темноты, вылетела наружу, на солнечный свет.
С берега послышался шорох. Словно по песку волокли что?то тяжёлое. Потом я услышал шум подъехавшей автомашины.
Вдруг свет закрыли два силуэта. Два человека уселись на камни, привалясь спинами к решётке.
— Сколько привёз? – спросил хриплый голос.
— Полный лодка «Мальборо» энд “ Пел мел». – Человек говорил с акцентом на смеси итальянского и английского.
— Полиция видела, когда перегружали с мотобота? – спросил второй на чистом итальянском.
— О’кей! Тутто о’кей!
— Поможешь перевалить в машину? Вот тебе деньги, Ходжа. Можешь не пересчитывать.
— Ноут проблем. —Он всё?таки пересчитал пачку купюр. Предложил, — У меня тут полбутылки граппы, хочешь?
— Давай, Ходжа, — ответил хриплый. —Ты настоящий контрабандист.
Они пили водку из горлышка, передавая бутылку друг другу. После чего быстро перегрузили сигареты в машину. И она уехала. Стало слышно, как Ходжа стаскивает лодку в воду, как заплескали вёсла.
Может быть, это были и плохие люди. Но как же я им позавидовал!
Поднялся. Протянул руку сквозь решётку, достал брошенную контрабандистами бутылку. Прочёл на бледно–жёлтой этикетке странно волнующую надпись: «Граппа ЛИБАРНА. Бианко кристалло».
Взмахнул рукой, и бутылка, ударясь о решётку, разбилась вдребезги.
… — Где ты был?! – закричал на меня отец, которого я застал в своей комнате. —Где ты был?!
— А что случилось?
— Идём в кабинет.
Я еле поспевал за ним. Впервые заметил, что он сутулится.
В кабинете отец подал мне длинный распечатанный конверт с грифом «Имморталита интернейшнл» – «Международное бессмертие».
Я опустился в кресло. Вынул сложенное вдвое письмо с фотографией. На фото был изображён я, прижавшийся лицом к прутьям ворот.
— Кто принёс?
— Примерно два часа назад снизу позвонили. Я спустился. Взял это у чернокожего человека, который преследовал нас на машине, когда ехали к Микеле. Читай!
Письмо тоже было написано на бланке с грифом организации «Международное бессмертие».
«Хватит! Непристойно играть в кошки–мышки нам, чьи судьбы связаны со школьных времён.
Мне это надоело.
Много лет я пытался подружиться с тобой. Но ты всегда отличался замкнутостью. Каким?то превосходством. Котлеты, которыми угощала меня твоя мама, до сих пор стоят поперёк горла.
Нас разнесло в разные стороны. Однако ты всегда был в поле моего зрения. Не скрою, я завидовал тебе. Чёрт знает, почему. Я стал профессором, главврачом клиники, ты перебивался, преподавал биологию
