ВСТРЕЧА.
Показалось, он издали приглядывается ко мне. Я тоже обратил на него внимание во время первого же посещения ресторана при нашем туристском отеле «Рояль–палас» на берегу Красного моря.
Этот великолепный экземпляр человека — стройный, высокий господин в лимонного цвета рубахе с воротником- стоечкой, белых брюках всегда двигался чуть позади своего маленького стада из двух женщин в просторных египетских галабеях — полноватой и худенькой. Сразу было ясно, это жена и дочь. Хотя с запястья одной из его рук всегда свисали чётки, он, как ни странно, напоминал Маяковского.
«Скорее всего, мулат», — думал я, глядя на его негритянски смуглое, дочиста выбритое лицо с каким?то благородным пепельным оттенком кожи.
В тот вечер я припозднился с купанием в море да ещё покурил с вооружённым охранником пляжа Абдуллой. И пока переодевался потом в своём бунгало, пока под фонарями и пальмами дошёл до ресторана, расположенного у большого бассейна под открытым небом, там было уже полно ужинающих и гомонящих туристов. Кажется, не оставалось ни одного свободного места.
Старший официант в белой куртке увидел, что я в задумчивости приостановился, издали махнул мне рукой и указал на полускрытый кустом цветущего гибискуса столик.
После моря особенно хочется есть. Я быстро разделался с ужином и уже допивал из фужера прекрасное египетское пиво «8(е11а», как увидел, что официант ведёт к моему столику шествующее гуськом то самое семейство.
На этот раз красавец был в отлично отглаженной белой рубахе, тоже с воротником–стоечкой, и коричневых брюках. Он по–английски спросил у меня разрешения. Они расселись за столиком.
И мне расхотелось уходить в своё бунгало.
— Нравится пиво? — спросил он меня. — В Египте делают только один сорт пива, зато очень хороший.
Он заметил, что я с трудом понимаю английский, спросил: — Испанец? Француз?
— Еврей, — ответил я. — Фром Раша.
Обе женщины, перестав есть, уставились на меня так, будто впервые увидели живого еврея.
— Фром Раша? Из России? — чудесная детская улыбка озарила лицо этого человека. Он чуть пригнулся ко мне и тихо пропел на почти чистом русском языке: «Когда на улице Заречной в домах погаснут фонари, горят мартеновские печи. И день, и ночь горят они…» Я когда?то учился в Свердловске. Эта песня была гимном нашего курса.
— Вы кто? — в свою очередь спросил я, переходя на родной язык. — Африканец?
— Араб. Живу в Марокко, в Касабланке. Инженер–химик. Это жена, не работает. И наша дочь. Она анестезиолог. Завтра утром возвращаемся домой. Приезжали на машине отдохнуть. Пока здесь опять не началась война.
Он подозвал официанта, попросил принести две бутылки пива, явно дожидаясь, пока я спрошу, о какой войне идёт речь. Но мне показалось опасным поднимать эту тему. — Война между Израилем и всем арабским миром, — сказал он, наливая из открытой официантом бутылки пиво мне и себе. — Подумайте сами, вы еврей, я араб. Вместе пьём пиво. Лично между нами нет крови, нет ненависти. У нас один Бог. Хотя мы, арабы, называем его Аллахом. Нам обоим противен терроризм.
При слове «терроризм» жена, которая явно не понимала по–русски, с тревогой глянула на него так, как сморят на одержимого.
Он же, все быстрее перебирая пальцами чётки, стал убеждать меня в том, что именно такие люди, как мы, могут стать инициаторами конференции; руководители всех стран обязаны будут выслушать представителей террористов. «Почему это с ними нельзя вступать в переговоры? — то и дело вопрошал он. — Разве они не люди? Разве у них нет своей логики?»
Я молча слушал его. Этот человек нравился мне всё больше.
— Они такие же люди, как мы, у них тоже есть дети… Неужели вы думаете, что человеку с поясом шахида не горько идти умирать?
— Но что конкретно можем сделать мы с вами?
— Многое! Стать катализатором, началом всего процесса.
Что я мог ему ответить? Как всякий нормальный человек, я тоже не раз думал о том, как спасти мир от раковой язвы терроризма, как всех примирить.
Перед тем как покинуть ресторан, мы обменялись адресами и решили продумать наши первые шаги.
Обнялись на прощание. Прошли месяцы, год. Я не получил от него ни одного письма. Чем больше шло время, тем сильнее я тревожился. На мой запрос никто не ответил.
Запоздало пожалел о том, что мы почему?то не обменялись номерами телефонов.
ГАДАНИЕ.
С дорожной сумкой через плечо я шёл по пустынной улице к автостанции. В Душанбе стояла такая жара, что не только прохожих, автомобилей не было видно.
Я поспешал, чтобы не опоздать на рейсовый автобус, который должен был отвезти меня в прохладу гор — в Кандару, где находилась опорная станция Ботанического сада.
Вдруг из какой?то подворотни навстречу мне выбежала толпа цыганок в пёстрых юбках.
— Дай погадаю! Дай погадаю! Дай погадаю! — оглушительно накинулись они на меня, загородив проход.
— Нет, — я приостановился, чтобы раздвинуть их и пойти дальше.
— Дай погадаю! Дай! — их речитатив оглушал.
…Мир полон бездельников, занимающихся вымогательством под видом гаданья. Проникнуть в будущее отчасти возможно. Но вовсе не с помощью изучения линий ладони, кофейной гущи, карт или какой?нибудь астрологии.
Я никак не мог вырваться из обступившей меня наглой толпы. Особенно неистовствовала одна старая цыганка, увешанная бусами и серьгами.
— Дай погадаю! Дай погадаю! Дай погадаю! Дай! — она останавливала меня, хватала за рукава рубахи, за брюки.
Я опаздывал на автобус.
И тогда, захваченный ритмом их завываний, я скорчил зловещую рожу и громко прорычал ей в лицо, используя пару цыганских слов, смысл которых не очень?то понимал: — Цыганка! Цыганка!
В ужасе они прыснули от меня с воплями:
