soi-disant[23] серьезных мужчин. Теперь только женщины знали. Даже пустенькая девчонка знала лишь солнце у себя на спине, траву и землю под собой. Бел знала себя, и голову своей спящей дочери, и возню своей другой дочери внизу у речки; то, что она добавляла к разговору, даже ее подкалывания Пола, было балованием в ее роли колесной оси — придавать немного верчения спицам. Тебе однажды довелось увидеть, как Бел летним вечером дома — только они вчетвером — подколола Пола куда похлеще. Он резко вскочил и ушел в сад. Маленькое смущенное молчание. Затем Бел вскакивает так же резко, покидает комнату, идет прямо наружу — смеркалось, они видели все это через окно, — идет прямо туда, где Пол стоял у дальнего края газона. Она заставила его повернуться и порывисто обняла. Это выглядело почти назиданием. Они наблюдали из комнаты, и он улыбнулся. После они не обсуждали того, что произошло, ни словом не упоминали. Такое сберегаешь, как старые бусы и брошки; чтобы плакать над ними, над тем, что мода и собственное понятие о презентабельности так тебя изменили.
Быть бы Бел своей собственной, превыше всякой гордости.
Теперь Эмма медленно вернулась туда, где были четверо взрослых, и остановилась возле матери.
— Я хочу лечь, как Кэнди.
— Милочка, пусть она спит. Для тебя не хватит места.
Эмма искоса поглядывает на тетку, та протягивает руку. Девочка становится на колени, потом поникает и хлопается поперек ее колен. Кэтрин поглаживает ее светлые волосы, отбрасывает их шелковистые прядки с ее щеки.
Пол опирается на локоть и зевает.
— Вот кто тут самый разумный.
Питер улыбается вбок и вверх — Кэтрин.
— Извините. Чудовищно обсуждать дела в такой божественный день.
— Я слушала с большим удовольствием.
Она прикасается к воротничку желтой блузки девочки, избегая его взгляда.
Пол бурчит:
— Не соглашаясь ни с единым словом.
Кэтрин чуть пожимает плечами и глядит на него через клетчатую скатерть.
— Просто думала о том, что сказал Барт.
Питер спрашивает, кто такой Барт, и чувствуется, что он услышал эту фамилию как имя Барт. Пол объясняет. Питер прищелкивает пальцами.
— Кто-то мне что-то говорил о нем буквально на днях. — Он садится прямо и поворачивается к Кэтрин. — Так что же он говорит?
Она отвечает словно Эмме:
— Он анализировал туристические путеводители. В сборнике эссе. Как они внушают, что все современное и утилитарное однообразно. Интересны только древние памятники и живописность. Как живописность начала ассоциироваться исключительно с горами и солнечными пляжами. — Она добавляет: — Это все.
Перекроите это в невнятности.
Пол говорит:
— Ну, идея о горах, конечно, возникла с романтиками.
Она проводит пальцем по волосам Эммы. Началось с Петрарки, но не следует знать чересчур много.
? По-моему, он пытался показать, что манера путешествовать без воображения порождена в основном средними классами. Понятиями среднего класса о красоте. Как путеводители посвящают три параграфа собору в городке, а затем двумя строчками разделываются с самим живым городком.
Пол растягивается по другую сторону клетчатой скатерти и закладывает ладони за голову.
— Обычно по очень весомым причинам.
— Если вы считаете, что архитектура тринадцатого века стоит больше реальности двадцатого.
— А почему бы и нет? Когда ты в отпуске.
Она коротко взглядывает на распростертую фигуру Пола.
— Тогда отчего ты так ненавидишь ложные образы англичан и французов? Это же точно такая же форма селективной реальности.
— Не вижу почему.
Туповато. Спровоцируй ее немножко. Она почти человечна. Он улыбается.
— Ты одобряешь буржуазные стереотипы того, что достойно осмотра во время отпуска. Так какая же разница между ними и буржуазными стереотипами национальных характеров, так тебе претящими?
Он закрывает глаза.
— Если мне позволят чуточку вздремнуть, я сумею найти сокрушающий ответ.
Бел говорит:
— «Как пали сильные».[24]
— Кыш! — Он складывает руки на животе.
Питер откидывается на локоть лицом к ней.
— Этого типа ведь на редкость трудно понять? Так мне говорили.
— Общее положение достаточно ясно.
Бел журчит:
— Кэт редактировала перевод одной из его книг.
— Бог мой! Неужели?
— Не редактировала. Просто считывала верстку.
— Она практически переписала перевод.
— Ну, если так ты определяешь две-три небольшие поправки…
Она предостерегает Бел. Пытается предостеречь. От ее взгляда уклоняются. Бел так не поймаешь.
— Ну и в чем заключается общее положение?
Она колеблется, потом ныряет вниз головой.
— Что существуют всевозможные категории знаков, при помощи которых мы общаемся. И одна из наиболее подозрительных — это язык; для Барта главным образом потому, что язык был очень сильно испорчен и искажен структурой капиталистической власти. Но то же самое относится и ко многим другим несловесным системам знаков, с помощью которых мы общаемся.
Питер жует стебелек.
— Вы имеете в виду рекламу и все прочее?
? Это наиболее наглядная сфера манипулирования. Личное общение часто тоже, по сути, рекламирование. Неверное — или просто неловкое использование знаков. (Уже поздно остановиться, ты в ловушке.) Фраза есть то, что говорящий подразумевает, что она подразумевает. То, что он втайне подразумевает, что она подразумевает. Но это может быть и прямо обратным. То, что он не подразумевает, что она подразумевает. То, что она подразумевает, дает представление о его истинной натуре. Его истории. Его интеллекте. Его честности. И так далее.
Пол говорит будто бы во сне:
— Пока все, касающееся смысла, не приобретает значение. Кроме самого смысла. «Передайте мне соль» — превращается в многознаковую структуру. А злосчастную чертову соль так и не передают.
Кэтрин улыбается.
— Иногда.
— Немчура, — кряхтит Пол. — Не француз.
— Заткнись и спи, — говорит Бел.
Питер подает сигналы: я серьезный человек. Он даже говорит медленнее.
— Тип, ну, тот, который рассказывал о нем… что-то там плел про то, что религия средних классов — набор банальностей, это верно?
— По-моему, он сказал «этос».
— Потому что оригинальность разрушительна — так?
