Шляпа свободного художника наконец приводнилась. Ее подхватили бойкие волны и понесли, понесли в чужую зеленоватую даль.
Тут, как назло, в моторе лихого «Запорожца» что-то забарахлило. Я резко переключил скорость. «Запорожец» протяжно взвыл, аж взвизгнул. Нас так толкануло вперед, что я чуть не вышиб лбом ветровое стекло.
Стоп, машина!
«Волга», боднувшая наш «Запорожец», стояла почти впритирку с ним. Бедняга ослепла на оба глаза: осколки фар валялись на расплавленном асфальте.
А из синющих глаз казачки, как с чистого неба, сверкнула молния.
— Извиняюсь… — пробормотал я.
— Теть, мы нечаянно! — всхлипнул Петушок. — Мы гнались за дядиной шляпой. А она уплыла за границу…
— Что ты мелешь! — возмутился князь, не выключая транзистора. — И вообще… кто, собственно, наскочил?
Белая невеста не замечала яростно дергающегося князя.
Ласково поглаживая Петушка по золотистому гребешку, она смотрела на меня, будто не узнавая:
— Вы что — новичок? Или наше солнышко повлияло? На поворотах, товарищ «Запорожец»…
— Умоляю: не читайте нам прописных истин! — Белоневестинский поморщился. — И вообще… кто вы такая?
— Общественный инспектор.
— Вы? — удивился я.
Она — гордая, красивая — никакого внимания.
— Вижу, ты, Пека, совестливее маминых квартирантов!
Ага! Вон куда клонит! Что я, что князь… А, может, Иван, ты и вправду не туда заехал? Нет, не знает она души Шурыгина!
— Безобразие! — вскипел князь, поправляя голубые шорты. — Выходит, инспекторской «Волге» можно таранить беззащитных «Запорожцев»?
— Я бы вам объяснила, кто виноват… — Белокурая усмехнулась. Ах, как ей шла эта усмешка! — Но вы, по-моему, еще не выросли из детских штанишек.
— А я, извиняюсь, вырос, — говорю. — Разрешите уплатить?..
— Как-нибудь обойдусь! — Колючей веткой она ловко смела с асфальта битое стекло. А на переносице лучистые морщинки сбежались. — Отложите на обратный билет.
— Не беспокойтесь, Нина! — вырвалось у меня.
Глаза князя округлились.
— Ив, так вы знакомы? Друзья мои! Не забывайте: наши тела могли висеть вон там, на зубьях скал. Нина! Мы чудом уцелели… Чего ж нам спорить? А? Где же мой термос с бодрящим эликсиром? — И, изогнувшись, полез в семейный танк. — Жизнь слишком сурова, чтоб ее не украшать.
— Не украшайте, товарищ Белоневестинский! — Нина тихонечко дернула его за сорочку. — Иначе отберу права.
— Откуда вы меня знаете? — удивился художник. — Что за чертовщина!..
Нина, поднеся палец к губам, перешла на таинственный шепот:
— Тсс! Куда старомодным чертям до ваших художеств! Обмывали заграничный костюм в «Золотом якоре»? А потом еще на подстриженную лавровишню, как на пружинный матрац, завалились…
— Курорт нуждается в легендах… — буркнул князь.
— А вам, товарищ «Запорожец»… — она насмешливо прищурилась. — Все же не советую почивать на лавровишне!..
Над нашими головами весело просвистела ее колючая ветка.
— Амазонка! — пробормотал потрясенный Кон Белон уже в машине. — Ив, друг! Я становлюсь легендой!..
— Вы, — говорю, — все можете!..
9. Сказка Золотого пляжа
Белоневестинское ярое солнце решило доконать мое сердце. Ну и жарища! Мы завернули на Золотой пляж, где кишел палаточный лагерь дикарей. У меня глаза разбежались.
Палатки из брезента, простыней и разноцветных одеял. Зачехленные и распахнутые семейные танки. Газетные треуголки, белые плечи, загорелые руки. Сам черт ногу сломит!
— Водопад приелся!.. — бормотал Кон Белон. — А вот море… Море пока освежает!..
бойко отчеканил Петушок.
— Пека, помолчи! — Князь тоскливо оглянулся.
На пляже голубели, розовели, кровенели завлекательные щиты с иными афоризмами Кона Белона.
— Если бы ты знал, Ив, как мне осточертело это массовое искусство! Хочется забыться!..
— А мне осточертело отдыхать! — говорю.
Зажмурю глаза: рядом студеный ключ в белогорском вишняке. Открываю глаза: рядом потный князь в чалме из мохнатого полотенца.
— Люблю в шторм ловить ставриду! — мечтательно протянул он и вдруг вздохнул: — Иногда хочется стать простым смертным. Жаль, не захватил эти… как их?.. — И, покосившись на Пеку, что гонялся за зелеными морскими блохами, понизил голос: — Щелкнул бы колодой: «Синьорины, разрешите?» Видишь тех двух цвета какао и цвета кофе с молоком? Чудесные, собственно, натурщицы! Глянь: у какао на груди золотой крест. Даже в море не снимает. Очень модно. Хоть пиши «Мадонну»! А попробуй надеть этот крест на Лилию! Прыснет, не поймет…
— Она же белогорская, — поясняю. — А у нас, князь, какао не растет. Да еще с крестами…
— Нет, я напишу «Мадонну» с Раисы Павловны!
Через тела загорающих смело шагал солидный фотограф в тюбетейке, пестром галстуке и плавках. Он работал без отрыва от моря.
— Увековечим? — И нацелил на нас свой беспощадный объектив. — «Привет из Белой Невесты!» Сядьте по-турецки в море…
Художник поморщился:
— Коллега, не та эпоха. Не мешайте искусству атомного века!
А мне не хотелось ни гоняться за морскими блохами, ни искать князю натурщиц, ни увековечиваться. Грешен: я, здоровенный детина, лежа играл в камушки. Очень даже занимательная игра. Особо когда солнышко твою спину щекочет. А может, и вправду Раиса Павловна в меня влюбилась? Ой, берегись, Иван!..
Рядом с нами посапывал усатый казачина. Да это ж мой сосед по «Золотому якорю»! На его глазах Кудряш проглотил жирную пятирублевку. Теперь казачина купался в собственном соку. Видать, ему хотелось окунуться в море, да было лень подняться с горячей гальки. Он хитро подмигнул Пеке:
— Кто у тебя батька? А?
— Свободный художник! — Петушок каждый раз придумывал себе отца.
— Свободный? — Казачина крякнул. — Это плохо. А картин много?
— Целая веранда.
