— Как она может объяснить то, чего сама не знает? В ее жизни было тяжелое испытание.
Что это — мое воображение или он действительно насторожился?
— Какое испытание? — спросил он.
— Я имею в виду… смерть ее матери.
Я поймала его взгляд — тяжелый, безжалостный, надменный.
— Это случилось несколько лет назад.
— Но именно она нашла мать мертвой.
— Я вижу, вы хорошо информированы о нашей семейной истории.
Я вскочила и шагнула к нему. Он тут же поднялся — хотя у меня достаточно высокий рост, он был значительно выше — и посмотрел на меня сверху вниз. Я попыталась разгадать выражение его глубоко посаженных глаз.
— Она совсем одинока, — не сдавалась я. — Разве вы не видите? Пожалуйста, будьте с ней немного помягче. Если бы вы были добры к ней… Если бы только…
Но он уже меня не слушал. Его лицо выражало откровенную скуку.
— Мадемуазель Лосон, — сказал он, — я думал, что вы приехали реставрировать картины, а не приводить в порядок наши семейные отношения.
Я почувствовала, что потерпела поражение, и сказала:
— Сожалею. Мне не надо было сюда приходить. Я должна была бы предвидеть бесполезность нашего разговора.
Он подошел к двери, открыл ее и слегка кивнул, давая мне пройти.
Я вернулась к себе, погруженная в мысли о том, что я наделала.
На следующее утро, по обыкновению придя в галерею, я ждала вызова графа: мне казалось, что он не допустит такого вмешательства в свои личные дела. Ночью я часто просыпалась. В моей памяти воскресала вечерняя сцена, утрированная до такой степени, что порой он мне представлялся самим дьяволом, глядевшим на меня из-под своих тяжелых век.
Принесли обед. Я как раз села за стол, когда ко мне поднялась Нуну. Она выглядела старой и усталой. Думаю, она почти не спала.
— Его Светлость все утро провел в классной комнате, — выдохнула она. — Ума не приложу, чтобы это значило. Он смотрел тетради и задавал вопросы. Бедная Женевьева от страха на грани истерики. — Она внимательно посмотрела на меня. — Это так на него не похоже. Он спросил одно, другое, третье и сказал, что, по его мнению, она почти ничего не знает. Бедная мадемуазель Дюбуа, она в обмороке.
— Думаю, он почувствовал, что ему пора заняться дочерью.
— Что бы это значило, мисс? Хотела бы я знать!
На прогулке я не пошла ни к Бастидам, ни в город. Я не желала никого видеть, мне хотелось побыть одной, подумать о Женевьеве и ее отце.
Когда я вернулась в замок, у меня в комнате опять сидела Нуну.
— Мадемуазель Дюбуа уехала, — объявила она.
— Что?! — воскликнула я.
— Его Светлость не стал ничего объяснять, просто дал ей полный расчет, и все.
Я была потрясена.
— О… бедная женщина! Куда ей теперь деваться? Это просто безжалостно!
— Граф быстро принимает решения, — сказала Нуну, — и немедленно переходит к действиям.
— Полагаю, теперь приедет новая гувернантка.
— Не знаю, что теперь будет, мисс.
— А как Женевьева?
— Она не уважала мадемуазель Дюбуа… по правде говоря, я тоже. И все-таки, она напугана.
Когда Нуну ушла, я села на постель, гадая, что будет дальше. Как поступят со мной? Граф не может сказать, что я не справляюсь с обязанностями. Работа продвигается очень неплохо, но людей увольняют и за другие промахи. Например, за дерзкое поведение. Я осмелилась вызвать графа в его собственную библиотеку и раскритиковать воспитание его дочери. Поэтому, не будет ничего удивительного, если я получу расчет. Что касается картин, он найдет другого реставратора.
Во всем виновата эта история с платьем. Я — потерпевшая сторона, но каждый раз, увидев меня, он будет вспоминать о проступке своей дочери и, более того, о моей излишней осведомленности в их семейных тайнах.
Пришла Женевьева и неохотно извинилась за вчерашнее — я уверена, неискренне. Подавленная, я не стала ей ничего говорить.
Уже вечером, убирая одежду, я не нашла платья, которое забросила в платяной шкаф. Его там больше не было. Я подумала, что платье забрала Женевьева, но решила ничего не говорить о его исчезновении.
Я работала в галерее. Ко мне подошел слуга.
— Его Светлость ждет вас в библиотеке, мадемуазель Лосон.
— Очень хорошо, — сказала я. — Я буду через несколько минут.
Я задумчиво повертела в руках тонкую кисточку из собольего волоса и подумала, что настал мой черед.
Перед тем, как выйти из галереи, я задержалась на несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Что бы ни случилось, я не должна терять самообладания. По крайней мере, он не может сказать, что я некомпетентна.
Наконец я собралась с духом. Сунула дрожащие руки в карманы коричневого льняного халата — из опасения, что они выдадут мое беспокойство. Хоть бы сердце не билось так сильно! Хорошо, что у меня не слишком нежная кожа, — поэтому я не так легко краснею. Только глаза, наверное, будут блестеть не так, как обычно.
К библиотеке я подошла спокойным размеренным шагом. У двери поправила прическу и подумала, что волосы, наверное, растрепались, как это часто бывало во время работы. Так даже лучше. Я не хотела, чтобы он решил, что я готовилась к этому разговору.
Я постучала в дверь.
— Входите, пожалуйста!
Его голос прозвучал мягко и приветливо, но я не поверила ему.
— А, мадемуазель Лосон!
Он широко улыбнулся. Что значит эта улыбка?
— Садитесь.
Он подвел меня к стулу, стоявшему напротив окна — так что свет падал мне на лицо, — а сам сел в тени. Мы оказались в неравном положении.
— В последний раз вы поступили очень любезно, проявив интерес к воспитанию моей дочери.
— Я за нее очень беспокоюсь.
— Как мило! Тем более что сюда вы приехали реставрировать картины. Как у вас только на все хватает времени?
Вот оно! Работа продвигается недостаточно быстро, его это не удовлетворяет. Сегодня после обеда меня выставят из замка, как вчера — бедняжку Дюбуа.
Мной овладело отчаяние. Мне этого не вынести, я буду несчастна, как никогда в жизни. Я никогда не забуду этот замок, воспоминания будут терзать меня всю жизнь. Я так хотела узнать правду о замке… о графе… Неужели он и впрямь такое чудовище, каким его считают люди? Всегда ли он был таким, как теперь? А если нет, что его таким сделало?
Граф молча глядел на меня. Догадывался ли он о моих мыслях?
— Не знаю, что вы скажете на мое предложение, мадемуазель Лосон, но в одном я уверен: вы будете совершенно искренни.
— Я постараюсь.
— Мадемуазель Лосон, вам не надо стараться. Вы — сама естественность. Это прекрасная черта характера, я бы даже сказал, что ценю ее в людях больше всех остальных достоинств.
