выглядела намного лучше, чем во время моего прошлого визита.
— У нас хорошие новости. Габриелла выходит замуж.
— О, я очень рада!
Госпожа Бастид улыбнулась.
— Я знала, что вы обрадуетесь, — сказала она. — Вы переживали так, словно несчастье случилось с вами.
Я с облегчением вздохнула и посмеялась над собой. (Дурочка, почему ты во всем видишь одни только пороки?)
— Пожалуйста, расскажите мне о ней! — попросила я. — Я так счастлива! Вижу, вы тоже.
— Рано или поздно люди узнают, что свадьба была скороспелая… но дело молодое, с кем не случается?.. Что ж, они исповедуются и получат отпущение грехов. Зато их ребенок не будет незаконнорожденным. Страдают-то дети.
— Да, конечно. Когда свадьба?
— Через три недели. Все прекрасно. Теперь он может жениться. Загвоздка была в том, что он не мог прокормить и мать, и жену. Габриелла знала об этом и поэтому не говорила ему о том, в каком она положении. Но Его Светлость обещал все уладить.
— Его Светлость?
— Да. Он назначил Жака управляющим сен-вальенских виноградников. Господину Дюрану давно пора на покой. Он получит участок земли и домик, а Сен-Вальен перейдет Жаку. Если бы не Его Светлость, они бы еще не скоро смогли пожениться.
— Понятно, — протянула я.
Габриелла вышла замуж. Бывая в городке, в окрестностях замка и на виноградниках, я слышала немало пересудов, но обычно они сопровождались сочувственным вздохом. Понимающе пожав плечами, люди расходились. Такие истории вызывают интерес не дольше, чем неделю или две. Никто не застрахован от того, что его собственная семья окажется в сходном положении. Габриелла замужем, и если ребенок родится чуточку раньше положенного срока… Что ж, детям это вообще свойственно. Они рождаются, когда захотят, наперекор всему. Жаку Файару повезло. Он получил Сен-Вальен как раз тогда, когда собрался жениться и завести свой дом.
Свадьбу играли у Бастидов. Несмотря на спешку, все было устроено согласно обычаям — по настоянию госпожи Бастид. Говорили, что граф проявил щедрость и подарил молодой чете деньги на покупку мебели. Кое-что им досталось от Дюранов, в новый домик которых не поместилась бы вся старая мебель и утварь. Так что молодожены могли не затягивать с переездом.
Перемена, произошедшая в Габриелле, была разительной. Страх сменился спокойствием, она стала еще миловиднее, чем прежде. Она очень обрадовалась, когда я заехала в Сен-Вальен повидать ее и мать Жака. Мне хотелось о многом спросить, но я не смела. Пришлось бы признаться, что спрашиваю не из праздного любопытства. На прощание Габриелла пригласила меня почаще навещать их, и я пообещала.
Со дня свадьбы прошло около месяца. Весна была в разгаре, пьющиеся виноградные побеги пошли в рост. В полях закипела работа, и хлопоты теперь могли закончиться только со сбором урожая.
Мы вместе с Женевьевой катались верхом, но наши отношения были уже не такими мирными, как раньше. Клод, присутствовавшая в замке, оказывала на нее неблагоприятное воздействие, и я со страхом ждала, чем все это обернется.
А ведь мы уже почти подружились с ней! Ощущение было такое, словно я реставрировала картину и добилась ложного успеха. Использовала раствор, который дал лишь временный результат и чуть не испортил краску.
Я спросила:
— Заедем к Габриелле?
— Мне все равно.
— Если тебе не хочется, я поеду одна.
Она пожала плечами, но продолжала ехать рядом со мной. Потом сказала:
— Она ждет ребенка.
— Который принесет счастье ей и ее мужу.
— Вот только он должен появиться рановато. Об этом все судачат.
— Все? Многие мои знакомые ничего такого не говорят. Не преувеличивай. А почему ты не разговариваешь по-английски?
— Надоело. Утомительный язык. — Она засмеялась. — Я слышала, это была свадьба по расчету.
— Вступая в брак, люди всегда на что-то рассчитывают.
Она снова засмеялась и сказала:
— До свидания, мисс. Я не еду. А то еще приведу вас в смущение какими-нибудь нетактичными расспросами… или взглядами. Как знать все заранее?
Она пришпорила лошадь и поскакала прочь. Ей не разрешали ездить одной, и я хотела ее догнать, но она была уже далеко: скрылась в небольшой роще.
Не прошло и минуты, как раздались выстрелы.
— Женевьева! — позвала я и пустила лошадь галопом. Подъехав к роще, я услышала ее крик. Ветки деревьев хлестали меня по лицу, будто нарочно не давая проехать. Я снова позвала:
— Женевьева, ты где? Что случилось?
Вдруг послышался ее задыхающийся, сдавленный голос:
— О, мисс!.. Мисс!..
Я нашла ее, ориентируясь по звуку голоса. Она спешилась, лошадь спокойно стояла рядом.
— Что такое? — начала я и вдруг увидела графа, распростершегося на траве. Рядом неподвижно лежал его конь. Куртка для верховой езды была залита кровью.
— Он… его… убили, — с трудом выговорила Женевьева.
Я спрыгнула на землю и наклонилась к графу. Меня охватил ужас.
— Женевьева, быстро скачи за помощью, — приказала я. — Ближе всего Сен-Вальен. Пошли кого- нибудь за врачом.
Она молниеносно повиновалась.
Последовавшие за этим минуты я помню смутно. До меня донесся глухой цокот копыт: это Женевьева выехала на дорогу.
— Лотер, — прошептала я, первый раз в жизни произнося его имя вслух. — Этого не может быть, я этого не перенесу. Все, что угодно, только не умирай.
Короткие густые ресницы. Тяжелые веки. Они опустились, как жалюзи, навсегда погрузив в темноту его жизнь… и мою тоже.
У меня в голове лихорадочно проносилось множество мыслей, но я не бездействовала. Приподняв руку графа, я с волнением нащупала пульс.
— Еще жив… — выдохнула я. — О, слава Богу… слава Богу. — Я всхлипнула и почувствовала безумное счастье.
Потом расстегнула ему куртку. Если бы пуля, как я думала вначале, попала графу в сердце, на груди зияла бы рана. Но раны не было. Откуда же кровь? И тут меня осенило. Он не ранен. Кровью истекала лежавшая рядом с ним лошадь.
Скинув с себя жакет, я свернула его валиком и подложила графу под голову. Он приходил в себя: немного порозовело лицо, дрогнули веки. До меня доносились мои собственные слова:
— Жив… жив… Слава Богу.
Я склонилась над ним, не отрывая глаз от его лица. Я молила Господа, чтобы помощь пришла скорее и жизнь графа оказалась вне опасности. Вдруг он открыл глаза. Наши взгляды встретились. Я наклонилась к нему, и он чуть заметно пошевелил губами. У меня у самой дрожали губы. Обуревавшие меня чувства были выше человеческих сил: страх сменился надеждой, которая по своей природе неотделима от страха.
— Все будет хорошо, — сказала я.
