подслушанный мною в вечер свадебного бала.
Клод вышла замуж за Филиппа, здесь ее дом. Она стала хозяйкой замка, хотя и не была женой графа.
Вскоре я сама в этом убедилась. На следующий день после ее возвращения, минут за пятьдесят до ужина, в мою дверь постучали. Я с удивлением увидела горничную с подносом. Пока Филипп и Клод отсутствовали, я всегда ужинала в столовой. Я и теперь переоделась к ужину в шелковое коричневое платье.
Горничная поставила еду на столик, и я спросила, кто ей велел принести мой ужин наверх.
— Мадам. Жанне пришлось пересервировать стол, потому что она поставила прибор для вас. Мадам сказала, что вы будете есть в своей комнате. Буланже ворчал на кухне — дескать, откуда ему было знать? Вы все время ужинали с Его Светлостью и мадемуазель Женевьевой, но раз мадам приказала…
Мои глаза пылали гневом, но я надеялась, что горничная этого не заметила.
Я представила, как они соберутся к ужину. Граф осмотрит присутствующих и удивится, заметив мое отсутствие. «А где мадемуазель Лосон?» — спросит он. «Я приказала слугам отнести ужин ей в комнату. Она не может есть с нами за одним столом. В конце концов, она не гостья. Ее наняли на работу». Тогда он потемнеет лицом от презрения к ней и… сочувствия ко мне. «Вздор! Буланже, еще один прибор. И иди скорее к мадемуазель Лосон. Скажи, что я с нетерпением ожидаю ее к ужину».
Однако ничего такого не произошло. Я ждала, еда на подносе остывала, но за мной не шли.
Итак, я должна была признать себя неисправимой дурой. Эта женщина — его любовница. Он выдал ее замуж за Филиппа, чтобы она могла жить в замке, не вызывая сплетен. Граф был достаточно умен и понимал: нельзя допустить скандала. Даже короли в своих замках вынуждены проявлять осторожность.
А я… Я была глупенькой англичанкой, одержимой своими творческими идеями и способной составить компанию, когда мужчина нездоров и вынужден сидеть дома. Естественно, когда Клод рядом, мое общество ему уже не требуется, а кроме того, Клод — хозяйка замка.
Проснувшись среди ночи, я в ужасе подскочила. В комнате кто-то был. У кровати смутно белела чья-то фигура.
— Мисс. — Женевьева скользнула ко мне со свечой в руке. — Я опять слышала стуки. Всего несколько минут назад. Вы говорили, чтобы я пришла и сказала вам.
— Женевьева… — Я спустила ноги на пол. У меня стучали зубы. Должно быть, прежде чем проснуться, я видела страшный сон. — Сколько времени?
— Час. Меня разбудили эти звуки. Шлеп… шлеп… Я испугалась. Вы говорили, что мы пойдем и посмотрим вместе.
Я сунула ноги в шлепанцы и торопливо надела халат.
— Думаю, тебе показалось.
Она покачала головой.
— Те же самые звуки, что раньше. Шлеп… шлеп… Как будто кто-то подает сигналы.
— Где?
— Пойдемте ко мне в комнату. Там слышно.
Я пошла за ней в детскую, которая находилась в самой старой части замка.
— Ты разбудила Нуну? — спросила я.
Она покачала головой.
— Нуну не разбудишь. Она никогда не просыпается среди ночи. Спит, как убитая.
Мы вошли в комнату Женевьевы и стали прислушиваться. Тишина.
— Подождите минутку, мисс, — взмолилась она. Они то замолкают, то стучат снова.
— В какой стороне?
— Не знаю… Думаю, прямо внизу.
Прямо внизу было подземелье. Женевьева об этом, конечно, знала.
— Сейчас опять начнется, я знаю, — не унималась Женевьева. — Вот! Кажется, я слышу…
Мы сидели, напряженно прислушиваясь. В липах под окнами кричала какая-то птица.
— Это сова, — сказала я.
— Конечно, сова. Думаете, я не знаю! Вот!
Тут я тоже услышала. Шлеп, шлеп. Сначала тише, потом громче.
— Это внизу.
— Мисс… Вы говорили, что не испугаетесь.
— Давай-ка пойдем и посмотрим, что там происходит.
Я взяла у нее свечу и стала спускаться по лестнице. Женевьева верила в меня, и это придавало мне храбрости, хотя бродить по темному замку было страшновато.
Мы дошли до дверей оружейной галереи и остановились. Снизу отчетливо доносилось какое-то постукивание. Я почувствовала, как по телу побежали мурашки. Женевьева вцепилась в мою руку. В ее испуганных глазах плясали огоньки от горящей свечи. Она хотела что-то сказать, но я приложила палец к губам.
Снова тот же звук.
Снизу, из подземелья.
Больше всего мне хотелось развернуться и опрометью броситься назад, к себе в комнату. Думаю, Женевьеве тоже. Но от меня она такого не ожидала, и я не могла показывать ей, что боюсь, что одно дело быть отважной днем и совсем другое — в подземелье старого замка, глухой ночью.
Она кивнула на каменную винтовую лестницу, и я, одной рукой подхватив длинные юбки и сжимая свечу, другой взялась за веревочные перила и стала спускаться вниз. Женевьева, последовавшая за мной, оступилась, но к счастью, наткнулась на меня и не скатилась вниз по лестнице. Она вскрикнула и зажала рот руками.
— Все в порядке, — прошептала она. — Я просто наступила на свой халат.
— Ради всего святого, придерживай подол.
Она кивнула, но через несколько секунд мы снова остановились, пытаясь удержать равновесие. У меня сердце чуть не разрывалось от страха. Думаю, у Женевьевы — тоже. Если бы в ту минуту она сказала: «Давайте вернемся. Здесь ничего нет», я бы охотно согласилась.
Но вера в меня помешала ей произнести эти слова.
Теперь кругом было тихо. Я прислонилась к каменной стене и сквозь одежду почувствовала, какая она ледяная по сравнению с горячей рукой вцепившейся в меня Женевьевы.
Нелепо. Зачем я брожу по замку ночью? А если нас увидит граф? Как глупо я буду выглядеть! Я должна прямо сейчас вернуться в свою комнату, а утром рассказать о звуках, которые слышала ночью. Но Женевьева подумает, что я боюсь. И будет права. Если я поддамся страху, то наверняка потеряю ее уважение, благодаря которому могу оказывать на нее некоторое влияние. Это влияние было мне необходимо, чтобы помочь ей победить демонов, поселившихся в ее подсознании и толкавших ее на ненормальные поступки.
Я подобрала юбки повыше, спустилась по лестнице и, оказавшись внизу, распахнула кованную железом дверь в подземелье. Темница как будто раскрыла свою черную пасть, вид которой не внушал никакого желания продолжать нашу экскурсию.
— Звук доносится оттуда, — прошептала я.
— О… мисс… Я не смогу туда войти.
— Это всего лишь старые камеры.
Женевьева потянула меня за руку.
— Пойдемте назад, мисс.
Не безумие ли — разгуливать с одной свечой по неровному полу подземелья? Женевьева уже чуть не свалилась с лестницы, а в темнице было бы куда опаснее! Так я себе говорила, но правда заключалась в том, что от мрачности холодных тюремных стен в жилах стыла кровь, и все мое существо рвалось назад, наверх.
Я подняла свечу высоко над головой. Старые стены, плесень и бесконечный ряд темных камер. В двух
