— Нет, не уходите. Я должна поговорить с вами. Извините меня за вчерашнее. Я была слишком резкой, да?.. Кстати, вы всегда такая невозмутимая? Понимаю, англичанам нельзя иначе, от них все ждут хладнокровия.
— Я наполовину француженка.
— Вот почему у вас такой характер! Я видела, вы по-настоящему разозлились. Равнодушным был только голос, а внутри все кипело от злости. Разве нет?
— Естественно, меня удивило, что девочка из хорошей семьи так невежливо обращается с гостьей.
— Вы же не гостья. Вы приехали…
— Какой смысл продолжать этот разговор? Я принимаю твои извинения и ухожу.
— Но я вышла специально для разговора с вами.
— А я вышла прогуляться.
— Почему бы нам не пойти вместе?
— Я тебя не приглашала.
— Папа тоже не приглашал вас в Гайар, а вы приехали, — заметила она и тотчас добавила:
— Но я рада, что вы приехали… Может быть, вы тоже будете рады, если я пойду с вами?
Она явно пыталась загладить свою вину. Не желая быть грубой, я улыбнулась.
— Вот так-то вы выглядите симпатичнее, — сказала она. — Вернее… — Она склонила голову набок. — Не симпатичнее, а моложе.
— Улыбка красит любого человека. Советую это запомнить.
Она вдруг расхохоталась. Смех у нее был заразительный, я не удержалась и тоже рассмеялась. Ей это доставило удовольствие, а я радовалась нашей встрече. Люди, в общем, всегда интересовали меня не меньше картин. Отец ругался и называл это праздным любопытством, но привычка оказалась сильнее. Да и стоило ли с ней бороться? Теперь Женевьева мне даже нравилась. Мне довелось увидеть ее в хорошем настроении. Все-таки она — милое и любознательное создание. Правда, еще неизвестно, кто из нас двоих любознательнее.
— Решено, — сказала она. — Мы идем вместе, я буду вашим проводником.
— Согласна.
Она снова рассмеялась.
— Надеюсь, вам здесь понравится, мисс. Если мы все-таки будем разговаривать по-английски, вас не затруднит говорить помедленнее, чтобы я могла вас понимать?
— Конечно, нет.
— А смеяться не будете? Вдруг я что-нибудь скажу неправильно?
— Не буду. Желание поупражняться в английском делает тебе честь.
Она улыбнулась. Наверное, опять сравнила меня с гувернанткой.
— Вообще-то, я не подарок, — призналась она. — Меня все боятся.
— Не думаю. Просто многие огорчены тем, как ты себя иногда ведешь.
Эта мысль развеселила ее — впрочем, ненадолго.
— Вы боялись своего отца? — спросила она, перейдя на французский.
Я подумала, что Женевьева неспроста заговорила на более легком для себя языке. Видимо, тема была слишком важной.
— Нет, — ответила я. — Скорее, трепетала перед ним.
— А какая разница?
— Можно уважать человека, восхищаться им, почитать его и бояться обидеть. Это не тоже самое, что дрожать от страха перед ним самим.
— Давайте дальше говорить по-французски. Для английского наш разговор слишком серьезен.
Она боится своего отца, подумала я. Интересно, чем он так напугал ее? Странная она какая-то. Своенравная, несдержанная. В этом, конечно, его вина. Но куда смотрит ее мать?
— Значит, вашего отца вы не боялись?
— Нет. А ты своего?
Она не ответила, но я заметила ее взгляд, как у пойманного зверька.
— А… маму? — проронила я как бы невзначай.
Она посмотрела мне в глаза.
— Я отведу вас к ней.
— Что?
— Я сказала, что отведу вас к маме.
— Она в замке?
— Я знаю, где она. Пойдемте?
— Почему бы и нет? Конечно. С удовольствием с ней познакомлюсь.
— Вот и хорошо.
Она пошла впереди. Ее темные волосы сзади были аккуратно перехвачены голубой лентой. Возможно, именно прическа так изменила ее внешний вид. Гордая посадка головы, покатые плечи, длинная изящная шея. Будет настоящей красавицей, когда вырастет, подумала я. Интересно, похожа ли она на свою мать? Я стала думать, что скажу графине. Надо ей все как следует объяснить. Может быть, как женщина она отнесется ко мне с большим сочувствием, чем остальные. Женевьева замедлила шаг и пошла рядом со мной.
— Я — как два разных человека, правда?
— Что ты имеешь в виду?
— Две стороны моего характера.
По-твоему, из-за них ты чем-то отличаешься от других людей?
— У меня не так, как у всех. У других людей эти стороны дополняют друг друга, а у меня одна — прямая противоположность другой.
— Кто тебе это сказал?
— Нуну. Она говорит, что я близнец, поэтому у меня два разных лица. У меня день рождения в июне.
— Выдумки. Что же, все родившиеся в июне похожи на тебя?
— Никакие не выдумки! Вчера вы видели мое дурное «я», а сегодня я другая. Хорошая. Ведь я сказала, что сожалею о случившемся, верно?
— Хочу надеяться, что ты не лукавишь.
— Раз я сказала, значит, правда, сожалею.
— В таком случае могу дать тебе один совет. Когда плохо себя ведешь, вспомни, что потом будешь жалеть об этом.
— Да, вам надо было стать гувернанткой, — сказала она. — У них всегда все просто. Когда на меня находит, я уже не могу остановиться — как не могу не быть самой собой.
— Каждый человек может управлять своими поступками.
— Все от звезд. Это рок. От судьбы не уйдешь.
Ах, вот в чем дело! Впечатлительного ребенка отдали на попечение суеверной старухе и гувернантке, дрожащей от страха перед своей воспитанницей. Есть еще отец, который сам наводит ужас на эту девочку. Остается мать. Очень интересно с ней познакомиться. Скорее всего, она тоже трепещет перед графом — уж коли его все боятся. Несчастная женщина! Чем больше я узнавала о графе, тем большим монстром он мне представлялся.
— Люди — такие, какими хотят быть, — сказала я. — Что за нелепость — внушить себе, будто у тебя два характера, и стараться вести себя, как можно хуже.
— Я не стараюсь. Так получается.
— Но ты же знаешь, что это неслучайно.
В ту минуту я почти презирала себя. Увы, легко даются только чужие проблемы! Она еще совсем ребенок — маленький, несмышленый даже для своего возраста. Если бы мы стали друзьями, я, может быть, повлияла бы на нее.
— Я очень хочу увидеть твою маму, — сказала я, но не дождалась ответа.
