— Иуда всегда есть, — заметил Алексей. — Его не ждёшь, а он тут как тут!
— Только не среди нас, — уверил Коваленко.
Галя не заставила себя ждать. Быстро, без суеты, поставила на стол миски с крупно нарезанными овощами, солонку с грубого помола солью, на разделочной доске аппетитные ломтики сала, хлеб. На столе появилась бутыль отменного «первака», стаканы, купленные Алексеем в городе с первой его зарплаты на шахте.
— Сегодня мало нас. — Данилкин окинул взглядом присутствующих. — Завтра, послезавтра будет больше. Сегодня мы забудем разгульные песни и приступим к серьёзному разговору о нашей жизни вообще и в частности.
Алексей поднялся, прошёл взад-вперед вдоль стола, припоминая, как в подобной ситуации ведёт себя шахтёрский активист. Данилкин старается подражать ему в манере говорить и в манере держаться перед людьми, но, всегда уверенный в себе, в этот раз он вдруг растерялся.
— Может, для начала выпьем, а? — предложил Коваленко, заметив неуверенность своего товарища.
— Ну да, выпьем, конечно, выпьем, — ухватился за предложение Егора Алексей, и самолично наполнил стакан каждого.
— С Богом! — встал с высоко поднятым стаканом Васыль Овчаренко.
— С Богом! — поддержали его остальные.
— С каким же Богом? — сказал Алексей. — Мы пролетарии, выпьем за нас!
— За нас… за нас…
Выпив, Алексей почувствовал облегчение, будто тяжёлый груз свалился с его плеч.
— Мы собрались сегодня поговорить о житье-бытье, о создании в нашем селе первой партийной ячейки. Не так-то это просто, как покажется на первый взгляд. У нас совершенно нет никакого опыта, шахтёры обещали нам всяческую помощь. Нам надо будет расширять ячейку, вовлекать в неё новых, хорошо проверенных людей, устанавливать связи с другими, такими же организациями.
Галя, убедившись, что мальчик спокойно спит и ничто его не тревожит, тихонько вошла к гостям, встала на пороге комнаты, прислонилась к притолоке, готовая в любую минуту метнуться к своему первенцу.
Галя старается вникнуть в смысл того, что говорит её муж. Она видит, с каким вниманием слушают его эти молодые, здоровые парни, как ловят каждое его слово, и в душе её гордость за Алексея, и, в то же время, какая-то неясная тревога за него, за себя, за сына.
— Лёша, что за случай был в Егоровцах?
— В Егоровцах? Так это ж когда было!
— Расскажи, если знаешь.
— Тамошние крестьяне пришли к помещику и попросили его дать им в аренду землю по два с половиной или по три рубля за десятину. Помещик сказал, что это очень дёшево. Тогда они отозвали всех своих родственников, которые у него работали в услужении. Он оказался без людей. Хозяйство большое, людей взять неоткуда.
— Правильно сделали!
— Егоровцы каждый день стали собираться у дома помещика, — продолжил Алексей, — а тут к ним приехали какие-то рабочие из города и поддержали их. Когда егоровцы снова собрались у дома помещика, местный пристав и несколько стражников предложили им разойтись. В ответ на это собравшиеся начали кидать в стражников камни, но, правда, ни в кого не попали.
— Надо бы, надо бы! Чтоб не повадно было!
— Стражники стали плетьми разгонять крестьян, пристав даже выстрелил!
— В кого? Убил? Мерзавец!
— Нет, никого не убил, никого не ранил. Тогда земский начальник, женатый на дочери помещика, пошёл к крестьянам в волостное правление. Они сказали начальнику, чтобы он арестовал пристава за то, что тот разогнал их и стрелял. Начальник сказал, что арестовывать пристава он не будет.
— Так они же одного поля ягоды!
— Конечно, кто ж своего будет арестовывать. Он же их охраняет.
— Тогда крестьяне сказали, что начальника из правления не выпустят, пока пристав не придёт к ним. Пристав приехал на лошади. Там была какая-то заваруха, я точно не знаю, но приставу точно досталось. Сейчас там спокойно. Помещик сдал землю в аренду с платой три рубля семьдесят пять копеек в год.
Галя напряжённо вслушивалась в то, что говорил Алексей, стараясь не пропустить ни единого слова.
Вдруг ей послышались глухие раскаты грома. Она выскочила во двор, туда, где сушились Петины пелёнки, но, к её удивлению, она увидела, что небо совершенно чистое, и только лишь над лесом нависла какая-то дымка, сгущая синеву горизонта.
Глядь, а навстречу ей, некстати, местный священник отец Георгий.
— Давненько я не бывал у вас. Давненько. Дай, думаю, загляну на часок. Хозяин, верно, дома? Благослови вас Господь.
— Дома, отец Георгий, дома. Заходьте, будь ласка.
Любили захаживать к Тихону Харитоновичу то местный учитель, то местный священник, то вместе сойдутся, а уж расходятся далеко за полночь. Да и как раньше уйти? Не получается.
Сядут за стол, говорят о том, о сём, какая нынче погода, какие виды на урожай, что от осени ожидать, а уж потом, кто перекрестившись, а кто и так, хлебнут из кружечки первака, и пойдут разговоры о святом писании.
Учитель неверующий был, но это не мешало ему поддерживать беседу хозяина с отцом Георгием. Потому что Библию учитель знал хорошо и частенько заглядывал в неё, чтобы в спорах с верующими чувствовать себя уверенно.
Тихон Харитонович церковные обряды соблюдал, но в Бога не очень верил и любил подшучивать над отцом Георгием. Особенно по поводу пристрастия его к перваку. На что святой отец благодушно отвечал:
— Бог простит, Тихон Харитонович! Бог простит. Он, защитник наш, любвеобильный. Выпить в меру не всегда грешно. Ей-Богу не грешно! А более ни-ни!
Это «ни-ни» было только для красного словца, потому что тут же забывалось и с крестным знамением и упоминанием Отца и Сына и Святаго Духа следовала очередная чарочка в ненасытное брюхо священника.
Отец Георгий только ещё намеревался войти в переднюю, как приятели Родиона поспешили выйти из дома.
— Что это у вас, праздник, что ли какой? Людей так много, — обратился отец Георгий к Гале.
— Алексей с дружками сына обмывает.
— Святое дело. Святое дело. — Отец Георгий перекрестился.
— Проходьте в хату, отец Георгий, я зараз Тихона Харитоновича покличу.
Проводив дружков, Алексей вошёл к Гале, сел рядом, положил руку на её плечо.
— Что тебе, Лёша, неймётся? И так по селу в бунтарях ходишь, а теперь ещё что надумал?
— Счастливая жизнь, Галочка, народу нужна! Вольная, свободная! Чтобы, каждый сам себе хозяином был. Всю жизнь дед мой, отец, я, ты вот, всю жизнь мы панские…
— Да, какие же мы панские? Какой же ты панский, если на пана ни одного дня не работал. Всё по шахтам, да по шахтам. Дядьки твои где? В города ушли, на фабрики, на заводы!
— А на кого я на шахтах работаю? На кого? На хозяина! На хо-зя-ина! Нет там моего ничего, только руки вот эти, руки! — Алексей протянул свои длинные руки с широко раскрытыми мозолистыми ладонями. — Вот эти руки!
— Не нами это заведено. Так всегда было, так всегда и будет. От Бога это.
— Нет! — твёрдо сказал Алексей, — не будет! — Он встал, подошёл к окну, отодвинул занавеску, комната озарилась оранжевым светом вечернего солнца. — Нет, Галя, не будет. Земля — крестьянам,
