— Я уже догадался, — просто сказал он. — Я попробую его написать.
И Макс отпустил его, игнорируя удивленные взгляды коллег. Однако пост к дому Ромиля он все же велел поставить. Не успел Ромиль покинуть здание, как Джо доложила, что некая Глория Чайни просится на прием. Макс провел с ней часа полтора и понял, что эта женщина не позволит ему подобраться к своему сокровищу, даже если против него будут действительно весомые улики. Именно она организовала визит дорогостоящего и опытного адвоката, который примчался в управление буквально через полчаса после ареста художника. На беседу с агентом ФБР Глория принесла с собой распечатки с электронного календаря, где отмечены были все встречи Ромиля, его походы в магазин за одеждой или красками, посещения музеев, галерей и т. д. Часть клеточек была заштрихована и Глория мельком пояснила, что это дни, когда он не покидал мастерскую. Макс, глядя на беспросветно-черную череду квадратиков, не поверил, но промолчал. Глория объяснила, что художник талантлив, но непрактичен и его приступы агрессии направлены не против окружающих, а имеют четко выраженную саморазрушительную тенденцию, присовокупив к словам заключение психиатра, который осматривал Ромиля во время пребывания в клинике. Макс кивал. Влюблена в него, как кошка, думал он. Плюс материнский инстинкт. Гремучая смесь. Но как быстро она сумела подготовить материал! Особенно заключение врача… И эти распечатки. Он задумчиво погрыз карандаш. Или… или почти все у нее было готово заранее. А это значит, что мисс Чайни сама не слишком доверяет своему подопечному и, возможно, тоже имеет на его счет какие-нибудь подозрения. Ай да Глория!
По записям Глории выходило, что на два убийства из четырех у Ромиля есть железное алиби. Агенты, посланные вести наблюдение за художником, сообщили, что объект из дому не выходил, свет горел всю ночь. На следующий день повторилось то же самое. Пока Макс, жуя сэндвич с индейкой, раздумывал, как бы проверить, дома ли псих, к машине агентов подошла Глория. Она довольно быстро сообразила, кто это сутками торчит под окнами, и предложила подняться в квартиру Ромиля. Один из агентов пошел с ней, второй остался в машине. Женщина открыла дверь, которая даже не была заперта, и отошла в сторону, позволив человеку из ФБР войти. В просторном помещении почти не было мебели: стеллаж у стены, уставленный банками, тюбиками, рулонами и бог знает чем еще, в углу стол и диван. Ярко освещенный мольберт напротив окна. Человек перед мольбертом даже не отреагировал на появление в его квартире посторонних. Агент подошел поближе: от художника остро пахло потом и красками, влажная кожа блестела, он что-то бормотал время от времени, но взгляд темных глаз не отрывался от холста, на котором царила бессмысленная, на взгляд агента, мешанина линий и красок.
Глория тем временем налила в стакан воды из стоящей на столе бутыли и поднесла к губам молодого человека. Тот жадно выпил, мельком взглянул на нее, но даже не поблагодарил. Попытка заставить его поесть успехом не увенчалась: он отпихнул руку Глории, сердито крикнул что-то непонятное на гортанном языке и опять уставился на картину.
Прикрыв за собой дверь, Глория устало сказала:
— В таком состоянии он будет пребывать, скорее всего, до тех пор, пока не закончит работу. Бывает, что он ходит гулять или поесть, но редко… только если что-то не ладиться с картиной.
В последующие несколько дней агенты в разные часы заглядывали к художнику, но он либо работал, либо спал.
— И что прикажете с этим делать? — Макс взирал на полотно, которое Глория отдала сегодня агентам, а те, дождавшись смены, привезли его в управление. Картина резко пахла краской, и вызвала у присутствующих смешанные чувства: ни разу в жизни не видели они такого портрета подозреваемого. — Да если я покажу это людям, меня засмеют! — бушевал Макс.
— Ну, веселого тут мало, — подал голос Бафер, один из специальных агентов. Все, кто был в помещении, столпились подле картины.
Они словно смотрели из окна на крышу соседнего дома — чуть снизу вверх. Там, у трубы, сидел человек. Его лицо, нарисованное почти анфас, выписано четко, но… но его освещают дьявольские разноцветные огни уличных гирлянд, и потому на чертах лица лежат пятна красного, желтого и зеленого цвета, а вокруг сгущаются тени ночи, и в какой-то момент зрителю начинает казаться, что человек на картине — лишь бредовое, краткосрочное порождение теней, он словно выступает из них, и тьма стекает с его лица и тела, задерживаясь в складках одежды и в чертах лица.
Макс разглядывал предполагаемого преступника, а потом, вздрогнув, уставился на клубящиеся за его спиной складки темноты. Ему показалось, что там нарисован кто-то еще… Нет, просто фон такой неровный. Что за черт…
Рядом коротко вздохнула Джо, а кто-то из офицеров неуверенно протянул:
— Не хотел бы я повесить такую вещь у себя в спальне.
— Это точно — ни одна красотка не заведет.
— А если в кухне повесить, аппетит пропадет?
— Отставить шутки! — рявкнул Макс. — Эта штука бесполезна для опознания.
— Давайте немножко подождем с выводами, — это вылез вперед Грегори из техотдела. — Думаю, если убрать цвет, то легче будет разглядеть черты лица.
— М-м? Но как убрать цвет?
— Я поработаю, — Грегори с трудом поднял картину и двинулся в лабораторию.
На следующий день с утра Макс Деррен шел на работу в дурном настроении. С этим делом пора кончать, думал он. Ночью ему снились кошмары: он, Макс, опять был молодым патрульным и шел по городу, а многоцветный человек выглядывал из-за каждого угла, и за плечами его темным ужасом вставала армия теней, которые затопляли улицы, пятнали детские площадки и стены домов, и даже камень распадался на глазах, словно источенный какой-то фантастической ржавчиной.
Грегори он встретил в туалете: тот брился. Электробритва тихонько жужжала, физиономия Грегори выглядела то смешно, то нелепо: он надувал щеку, натягивая кожу, крутил головой и время от времени судорожно зевал.
— И что бы это значило? — поинтересовался Макс.
— Я спал в комнате отдыха. Поздно закончил, и не было смысла возвращаться домой. Идем, — Грегори сунул бритву в шкафчик, плеснул в лицо водой. — Я покажу тебе твоего маньяка.
Теперь это был снимок, черно-белый, перенесенный на нейтральный светлый фон. Макс подумал, что уже очень давно не видел черно-белых фотографий. Нормальное фото получилось: белый мужик, не старый, вполне стандартное лицо….
— Думаешь, можно будет его опознать? — с сомнением спросил он.
— Почему нет? — Грегори пожал плечами. — На мой взгляд, это написанный с фотографической точностью портрет. Можно даже через базу данных прогнать… хуже-то не будет. Я запущу сейчас. Погоди, — воскликнул он, видя, что Макс направился к двери. — Я покажу тебе кое-что еще. Вряд ли это поможет в работе, просто… Мне показалось любопытным.
Он быстро вывел на экран другое изображение. Макс поморгал, но потом понял, что это картина, сфотографированная через фильтры или что-то еще. Вот серая и плоская крыша, серый и плоский силуэт убийцы. А остальное вчера было текучей и пугающей тьмой. Грегори сумел показать, что пряталось во тьме. Оказывается, фона как такового просто не имелось. Вся картина, вплоть до последнего сантиметра, наполнена была телами и образами. Вот сломанные крылья и поверженное тело, вот свивающиеся клубки змей, пасть дракона, чудовищные лица с раскрытыми в крике ртами, темные провалы глаз, безумные лики, на которые наползают звериные пасти, когти, раздирающие чью-то плоть.
— Вот это да, — присвистнул агент. — И это все скрывается там, в черной краске?
— Да. Бедный парень.
— Почему бедный? — удивился Макс.
— Потому что, когда ты закрываешь глаза или сидишь в темной комнате, там просто темно. А когда он попадает в темноту — он видит это.
Макс удивился, как легко они нашли Скульптора. Полученный с помощью Грегори портрет прогнали через все имеющиеся базы данных и обнаружили, что такой человек довольно давно, около десяти лет назад, проходил свидетелем по делу об убийстве. Преступника тогда так и не нашли, и, перечитав материалы, Макс решил, что Скульптор, скорее всего, и был убийцей. Выяснилось, что зовут его Ивлин Кинсел, живет он в Нью-Йорке и работает дизайнером по системе фриланс. Он оказался не просто психом, но психом с манией величия. Все свои «работы» он фотографировал по мере их «выполнения». И каждому
