держался не так уж далеко от берега, но на расстоянии достаточном, чтобы этого берега видно не было. Он с удивлением поглядывал на своего смуглого пассажира, который днями, а то и ночами сидел на палубе. Иногда он разговаривал с волнами, а когда поднялся ветер и волна стала захлестывать палубу, он смеялся и пел. Они вернулись на берег через три дня, и Ромиль ни на минуту не пожалел об уплаченных за поездку деньгах.
Вода тянула его и пугала одновременно. Он входил в волны по колени, садился и, как ребенок, перебирал камни и песок. Вскрикивал, если волна плескала ему в лицо. Со странным чувством зависти и страха смотрел он на многочисленных спортсменов, наполнявших пляжи и прибрежные кафе и бары: серферы, вейкеры, дайверы, винд-серферы, кайтеры — кого здесь только не было! Ромиль крутился среди этой загорелой толпы, жадно вглядывался в лица, быстрыми штрихами рисовал наброски и дарил, если они нравились тем, кого он рисовал. Ричард попытался было остановить его, но цыган, выслушав объяснения «все твои работы стоят денег и часть этих денег принадлежит твоему агенту, да и глупо так разбазаривать себя, это обесценит следующие работы», лишь презрительно скривил губы, стряхнул со своего плеча руку Ричарда и ушел на берег в обнимку со смуглой красоткой, которая хотела, чтобы он ждал ее на берегу, и обещала вернуться «соленой и влажной».
Ричард смотрел ему вслед в бессильной ярости. Конечно, во всем виновата Глория, думал он. Как было хорошо, пока она не подобрала этого щенка, не легла под него и не начала тянуть его к славе. Теперь Глорию мало волнуют другие проекты. Он, Ричард, подписал отказ от претензий на комиссионные от Ромиля, потому что не хотел иметь ничего общего с этим грубым и неотесанным типом, явившимся невесть откуда. Он словно сглазил его своими темными цыганскими глазами: дела идут паршиво, проекты кое-какие деньги приносят, но ничего сравнимого с тем, что получает теперь Глория, он найти не смог. Эдьяр его бросил и следующий мальчик, в которого он влюбился тоже… И вот теперь Глория прилетает на три дня, дает указания, всем распоряжается, а потом возвращается в Нью-Йорк, а он, Ричард, торчит на берегу чертова океана.
Ричард сидел в баре на берегу, смотрел на море и жалел себя, допивая то ли третий, то ли четвертый мартини. Дошло до того, что он соглашается на роль няньки при этом варваре, при цыгане, который презирает его и даже не скрывает этого. Ричард всхлипнул. Был момент, один-единственный раз, когда этот негодяй допустил его к себе, позволил обслужить себя, а потом оттолкнул, как раба. И больше ни разу, ни разу не мог Ричард добиться его расположения. Если бы Ромиль хотя бы снизошел до ласки… я был бы счастлив, я был бы его рабом добровольно… Он сам испугался собственных мыслей. До чего я докатился, боже, до чего? Пошатываясь, Ричард встал и двинулся было в сторону моря. Однако представил себе, с каким недоумением будут оглядываться на него ребята-серферы: не первой молодости мужик, явно не спортсмен, крутится рядом… Один раз его чуть не побили, другой — просто заперли в туалете. Такого унижения он не испытывал давно…
Пошатываясь, Ричард встал и направился к дому. Глория уехала в Нью-Йорк готовить выставку, а его оставила приглядывать за этим чудовищем. За своим гусем, который несет ей золотые яйца. Ричард медленно поднимался по обсаженной цветущими кустами рододендронов дорожке и думал, что последнее время Глория потеряла всякую душевность. Он пытался поговорить с ней, но она каждый раз перебивала его вопросом: тебе нужны деньги? Да? Тогда иди и работай! Присматривай за Ромилем! Глаз с него не спускай! Он наш самый успешный проект! Сперва он думал, что она влюблена в мальчишку, но теперь…
Ричард открыл стеклянные двери и вошел в прохладную гостиную. Во всем доме пахло красками и растворителями. Этот запах перебивал все остальные: запах океана, цветов, кофе. Любой, даже самый сильный аромат, пасовал перед запахом краски и улетучивался, едва заглянув в дом, где безраздельно царили картины Ромиля. Ричард налил себе еще выпить, распахнул двери на балкон, взглянул на океан и поморщился. Вот уж не думал, что пребывание в Майами, на одном из лучших побережий, может быть настолько неприятным… Впрочем, последнее время его вообще ничто не радует.
Ричард и сам не мог бы ответить, зачем пошел в комнату Ромиля. Некоторое время назад, когда он еще на что-то надеялся, вещи, пахнущие цыганом, влекли его как фетишиста, и он не мог совладать с собой: забирался в кровать молодого человека, прижимал к лицу его футболку и, вдыхая запах, фантазировал и доводил себя до оргазма. Но теперь, теперь даже этого не хотелось, потому что все фантазии оказались беспочвенными и лишенными смысла.
Покачиваясь, Ричард бродил по комнате, бессмысленно трогал краски, разглядывал холсты. В который раз удивлялся: что люди находят в работах этого психа? Вот альбом с набросками… Это портрет той девчонки, с которой Ромиль уже неделю обнимается на пляже и которая пару раз ночевала у этом доме. Здесь она нагая на кровати. Вот набросок головы, а на следующей странице… Ричард вздрогнул: та же девушка, только русалка, а вместо глаз — темные провалы, без зрачков и радужки. Опять он рисует эту мерзость; женские лица с темными провалами глаз. Ричард торопливо перевернул страницу, бегло удивился, где Ромиль видел такого уродливого старика, и перевернул еще один лист. И замер, осознав, что именно только что увидел. Лист взмахнул белым крылом, и Ричард глянул на свой портрет. Вот, значит, как… Морщинистый лоб с залысинами, отвисшая губа, слезящиеся глаза и потерянный взгляд… Не может быть, чтобы у меня хоть раз в жизни было такое выражение лица! Не замечая, не сознавая, что делает, он ощупывал лицо руками.
Ромиль вернулся под утро. Серфингисты долго сидели на берегу, развели костер, пили, что-то ели, танцевали. Мона не поехала с ним, она ушла с белобрысым шведом, которого зовут Вайс… а может, это просто кличка, а не имя. Но это не важно и, пожалуй, хорошо, что она ушла сегодня с другим. Внутри Ромиля нарастало знакомое чувство давления, которое не унять ни сексом, ни выпивкой. Сегодня он встанет к мольберту и будет писать… он еще не знал, что именно возникнет на полотне, но это не страшно. Ни к чему торопиться. Надо только встать перед чистым холстом и дождаться, пока волна накроет его с головой, как эти призрачные волны океана накрывают бесстрашных парней, летящих на досках над пенной глубиной. Он должен написать океан. Такой сильный и такой страшный.
Ромиль расплатился с таксистом, открыл дверь дома и включил свет. Удивился тому, что запах океана так силен. Этот идиот Ричард забыл закрыть балкон! Краски плохо сохнут, когда в доме сыро… Ромиль подошел к балкону, рывком отодвинул белые шторы, крыльями бьющиеся на сквозняке, и увидел Ричарда. Его тело висело на потолочной балке, и теперь он смотрел на Ромиля сверху вниз. Художник попятился, заныла рука, напоминая о близости смерти. Он стоял и долго смотрел на качающийся труп. А потом перенес к балкону мольберт, установил свет и начал рисовать.
Утром серфингисты, отправившиеся на пляж за ранними волнами, заметили на балконе тело и вызвали полицию. На стук никто не отвечал, и полицейские взломали двери. Некоторое время они растерянно взирали на потного молодого человека с безумными глазами, который совершенно не реагировал на их присутствие и продолжал покрывать холст щедрыми мазками краски. Он рисовал океан. Полицейские вызвали медиков, прибывший врач вколол Ромилю солидную дозу успокаивающего, и его отвезли в участок. Тем временем хозяин дома, реагируя на звонок полиции, связался с Глорией, которая значилась в договоре арендатором. Глория прилетела первым же рейсом и нашла Ромиля в камере: он тупо смотрел в одну точку, отказывался есть и разговаривать, баюкал ноющую руку. Рот он открывал только для того, чтобы потребовать болеутоляющий укол. Испуганный его поведением врач колол его уже дважды и был счастлив избавиться от свалившегося на его голову психа.
Полицейский инспектор сообщил Глории, что самоубийство Ричарда сомнений не вызывает: время его смерти приходится на тот момент, когда молодой человек, проживавший с ним, находился в компании приятелей, и есть еще показания таксиста… Но вот что касается такого вопроса, как доведение до самоубийства… Глория была на высоте: она отвергла саму возможность подобного развития событий и готова была подтвердить неадекватность Ричарда письмом от его психоаналитика и собственными показаниями. Да, она много лет знает… знала его. Да, они партнеры. Он был гомосексуалистом и очень переживал из-за возраста, отсутствия семьи и детей. Последнее время много жаловался на депрессию и не видел цели в жизни. Конечно, врач это подтвердит. Кто в здравом уме будет кончать с собой в Майами? Посмотрите вокруг — это же рай! Какие проблемы? Ну, может, вам, как местным, и видны проблемы, но нам, приехавшим из серого и шумного Нью-Йорка, это место кажется идеальным для жизни и любви, но уж никак не для смерти. Это доказывает, что Ричард покончил с собой в приступе депрессии, такое распространенное заболевание в наше время! Да, она позаботится о художнике. Он скоро придет в себя. Как только ему дадут
