наивности.
— Пиндишь, дед, нет? Ой, извини…те! Я понимаю, это шутка такая. Но мне надо точно знать, — заглядывал парень в глаза и всё не мог поверить. — Точно? А то пишет: беременная, беременная… А от кого? Может, у ней там, блин, как в бочке огурцов было?
— Я так понимаю, девушка тебе доверила стать отцом ребёнка… Сам должен понимать… — замялся вдруг консультант. Не объяснять же парню: отвечать за последствия — есть тяжкая обязанность мужчины. Но раз парень до сих пор этого не понял этого, то уже и не объяснишь.
— Ну, может, она разводит меня? Знаете ж, какие женщины бывают? С самой Читы еду и сам, блин, не свой, — парень всё говорил и говорил. А он рассматривал его веснушчатое лицо, хитрованские жёлтые глазки, руки в царапинах и будто видел всё, что произойдёт с этим мальчишкой дальше. И с девушкой поссорится, и ребёнка не признает, и вернется домой с другой, тоже беременной… Но лучше не вглядываться в чужое, своего хватает. Но, не выдержав, спросил безразличным тоном:
— Ты что же, в Чите побывал?
— Ну! Отпуск дали!
— А почему так далеко от дома служишь?
— Так я сам попросился, когда я ещё море увидел бы? Я ж в морской пехоте! А в Чите что? Вот знакомый пацан дома служит, часть в Каштаке стоит, так ничего ж хорошего! Рассказывал, посылали их недавно искать этого беглого, слышали, недавно сбежал. Даром, что ли, Чита зовется Чикагой: миллионы в банке воруют, миллионеры по улицам бегают… Ну, тот, шизанутый, подорвался на побег, а этих искать послали. Так, говорит, ни сухпайка, ни палаток, ничего, блин, не выдали… А тут как раз задождило. Хорошо деревня близко была, так они заборы ломали, костры жгли, курей ловили… Пришлось, говорит, ротному с местными разбираться.
— Они что же, сбежавшего и не искали?
— Так он и говорит, на кой им это да ещё под дождём! Кто-то зелень, блин, получил за побег, а им, значит, бесплатно искать?
На этих словах в купе заглянула проводница и предупредила: «Подъезжаем. Хабаровск».
— А я дальше еду, в Находку. У меня ещё пересадка на Угольной. Так, значит, это…
— Не сомневайся, Дима, всё бывает, — будто защищая неизвестную ему девушку, заверил его пассажир. Боец ещё потоптался у порога и исчез, бросив напоследок: «Ну, если так, тогда ладно…»
А скоро поезд загрохотал по мосту, и мост был такой длинный, и река была такой широкой, что невольно вызвала восхищение. Надо же, какая силища! И когда показались хибары пригорода, он уже стоял в тамбуре.
В городе было не то что жарко, а как-то душно, будто перед грозой. И хотя туч не было, но в отдалении слабо погромыхивало. И на широкой площади было неуютно, как на сквозняке. Да, это не Улятуй, не Сретенск и не Могоча! Большой город — это чужое и враждебное пространство, где опасность везде и нигде. И встречают его как нигде. Вот правители вышли на пару — висят, колыхаются на билборде, предупреждают: «Во дворе злая собака».
Согласно завету майора Саенко А. А, надо как можно скорее убраться с привокзальной площади, твердил он себе, стараясь идти медленно и не косить по сторонам. А вот и патруль! Как же без патруля! Так, не дёргайся, спокойно иди прямо к милиционерам.
— Ребята, скажите, как в центр попасть? — уперся он взглядом в служивого, что был справа.
— Идете прямо, выходите к рынку, а от него хоть вправо, хоть влево — это и будет центр. Можно и на трамвае…
Он поблагодарил и отошёл, но спиной ждал окрика, топота, свиста. Нашёл тоже у кого спрашивать дорогу, у милиционера! А что, надо было подойти и попросить: «Веди, сынок, к полковнику!»? Почему нет: парень приятный — лицо розовое, воротничок чистый, взгляд ясный. Только в отделении наверняка бы удивились: «Ну, и дурак! Мог бы ещё и погулять!» Значит, погуляем? Ну да, чем дальше, тем гулять, просто гулять, превращается в основную цель побега.
Нет, в самом деле, если до центра можно дойти пешком — это замечательно. И, не переспрашивая дорогу, скоро действительно вышел к шумному торжищу и, опустив кепку на глаза, вклинился в толпу. Какое-то время он бессмысленно бродил вдоль прилавков, но скоро от шума, от тряпичной пестроты, от мельканья лиц закружилась голова. Но быстро выбраться не получилось, запутался в бесконечных рядах и, беспомощно озираясь по сторонам, на ближнем прилавке глаз зацепил коряво выведенную на картонке надпись: «Всё 100 рубль». А тут и китаянка, большая и приветливая, поманила рукой. Он показал ей на рубашки и купил целых три, а потом и тишотку, и джинсы. И ещё носки, выторговав пять, а не четыре пары на оговорённую сумму, а потом зачем-то ещё одну, перетянутую резинкой, упаковку. Тут же, за занавеской из связки ярких платков, переоделся. Теперь на нем была рубашка с коротким рукавом и новые жёсткие джинсы, всё пахло как-то технически, и было в квадратных слежавшихся складках. Ну, и чёрт с ними: пропотеет, сами собой разгладятся.
Отходил он под весёлые выкрики уже нескольких женщин, они все что-то предлагали. «Нет, нет, ничего не нужно!» И так неловко отбивался от торговок, что чуть не сбил смуглого парня, что нес коробки с товаром, и шарахнулся от торговца и рассыпал обувь с хлипких полок на противоположной стороне торгового ряда. «Ну, смотреть же надо!» — стала зло выговаривать продавщица, и, не слушая извинений, вырвала из его рук подобранные ботинки: «Воровать не получится, всё выставлено на левую ногу, понял?»
Пришлось со всех ног броситься прочь, и остановился только у большого контейнера для мусора: вот куда надо выбросить заношенную одежду! И ещё не успел отойти, как тряпки выудила нестарая ещё женщина в красной куртке с капюшоном. И как ей не жарко! Дама сочувственно подмигнула и спокойно двинулась вдоль рядов. Собственно, почему и не подмигнуть ему, как собрату. Он ведь в том изгойском круге, где обитают такие, как эта странная женщина, как вот этот старик с протянутой рукой. И, может статься, придётся опуститься ещё ниже. А куда? Он и так уже бич, так, кажется, зовут в этих краях бывших интеллигентных человеков. Это ведь так просто! Выбросить паспорт, не мыться, а кончатся деньги, питаться из контейнера с мусором и ночевать в подвалах или коллекторах. Теперь он понимает таких людей, они просто устали бороться с жизнью, впрочем, как и те, кто идёт в монахи, возвращается в тюрьмы… В тех местах жизнь упрощается до предела. Вот и у него самого завод кончается…
Но прежде чем он кончится, надо разыскать парня, на чью помощь он так рассчитывает. Журналист вынырнул из гущи микрофонов и камер на какой-то пресс-конференции: «Корреспондент Первого канала… Дальневосточный корпункт… Всего несколько слов». Проговорили они тогда целых полчаса, обменялись визитками. Теперь номер телефона и не вспомнить, а имя: Воронов? Воробьев? Нет, нет, Воронов. Точно, Воронов! Последний раз он видел его репортаж сразу после ареста, а потом как-то не доводилось.
Только бы парень на месте, а то вдруг улетел в другие края. Журналисты склонны перемещаться по редакциям, как птицы и, как птицы, говорливы. Один из таких асов как-то, хохотнув, признался: «Да, мы такие, что в ухо влетело, то изо рта вылетело». Так ведь это и хорошо, разве ему не это нужно! Только бы засвидетельствовал, только бы не побоялся и выдал информацию!
Вопрос в том, как разыскать этого Владимира Воронова! Раньше было бы просто: подъехать к телецентру, назвать себя и… Нужен телефонный справочник, карта города, газеты. Вот в этом киоске он всё это купит, а ещё блокнот, ручку — своя куда-то задевалась, бумажные носовые платки, почтовые конверты. Но когда спросил о телефонном справочнике, киоскёрша покачала головой: нету.
Жаль, но есть ведь другие киоски, книжные магазины или что там ещё… Справа как раз была широкая тенистая улица с аллеей посредине: бульвар? Потом по карте он определить: да, Амурский бульвар, и, измерив шагами, узнает, какой он длинный. А пока всё сдерживал себя: не спеши, не спеши. Только идти прогулочным шагом не получалось, всё сбивался на рысь.
Он и не помнил, когда ходил пешком по городу, большому городу. Собственно, и до ареста он перестал ходить запросто по улицам, как ходят обычные люди, разве только за границей. Нет, и там получалось, что из лимузина в лимузин, и по Лондону, Пекину, Парижу в бешеном темпе, в темпе, в темпе… Насколько помнит, последний раз он ходил пешком в Нью-Йорке по Манхеттену. Сопровождающие предложили зайти в «Русский самовар», но, заговорившись, они не обратили внимания на выпирающий над тротуаром козырёк, на нем крупно и красно было написано название ресторана. А миновать его можно было запросто: непрезентабельный вход, сверху какой-то узенький балкончик… В самом заведении
