сорок-пятьдесят человек повернулись в его сторону: ну, как отбрил?
Это потом он узнал, что богодулами в колонии называют пожилых заключённых, и им, двадцатилетним, он и в самом деле годился в отцы. Но вот переключить телевизор на пять минут для папаши они тогда не захотели. А он, информационно зависимый, почти месяц — из-за этапа, карантина — не знал, что там и как в большом мире. Да, колония — это не московский изолятор, где он мог смотреть «Евроньюс» и читать не только свежие газеты, но распечатки из интернета. Адвокаты баловали…
Что же касается жалости, то на третьем году заключения он вычитал её в глазах пожилого умного адвоката. Тот безошибочно понял, что с ним начинают делать годы заточения. И как он ни старался изображать бодрость, только со стороны и, в самом деле, виднее. В глазах матери только и было, что непреходящую жалость. И чувства её шли не от острого ума, как у адвоката, от сострадания. Она старалась не выказывать своих чувств, но на свиданиях они прорывались слезами в голосе, в жестах, когда она истово крестила его на прощание. В глаза жены он старался не всматриваться, боялся прочесть там разочарование, упрёк, обвинение. И она имела на это право.
Но сам себя он почувствовал жалким именно сейчас, в этой ночной забайкальской пустыне. Вольно ему было на людях изображать стоика, наедине с собой это плохо получается. Обмотанный тряпками, нелепо прыгающий, судорожно пытающийся спасти свою жизнь, он был раздавлен осознанием своей малости. И на миг, только на миг, но пожалел, что не в колонии, что рядом с ним на шконках не храпящие, стонущие, скрипящие зубами солагерники, а непостижимая, равнодушная вселенская тишина.
Попытку контрабанды из Китая в Россию крупной партии тюнеров к спутниковым телевизионным антеннам пресекли сегодня пограничники Забайкалья. Почти 200 штук электронных устройств обнаружено в ходе погранично-таможенного досмотра в тайнике микроавтобуса, въезжавшего в Россию через международный автомобильный пункт пропуска «Забайкальск». Его водитель, гражданин Китая, не смог предъявить на тюнеры таможенных документов.
Общая стоимость контрабанды по рыночным ценам составляет 300 тысяч рублей. Отметим, из-за рельефа местности в селах региона зачастую ограничен обычный приём большинства российских каналов, поэтому жителям сел приходится пользоваться спутниковым антеннами.
Вчера по прибытии в областную столицу поезда Приаргунск — Чита в одном из вагонов был обнаружен труп проводницы Р., 1991 г. р. Никаких повреждений на теле девушки нет. Причина смерти устанавливается. Любопытная, подробность — вагон, который обслуживала Р., по непонятной причине следовал в краевой центр порожним, а значит, и свидетелей преступления, скорее всего, не будет.
Прапорщик одной из воспитательных колоний УФСИН получил тяжёлые травмы при взрыве снаряда от установки «Град». Инцидент произошёл в г. Нерчинск, где пострадавший ремонтировал забор одного из частных домов. В качестве стоек он решил использовать два снаряда от зенитной установки. После того, как прапорщик начал приваривать снаряд к забору, произошёл взрыв. Сам пострадавший пояснил, что снаряды нашёл за городом. Вполне возможно, что это могли быть боеприпасы, разлетевшиеся в окрестностях Нерчинска после взрывов на военных складах в июне 2001 года. Сколько всего снарядов хранилось на огороде у запасливого прапорщика, не сообщается.
Сегодня адвокаты вновь прибывшего в наши края заключённого № 1 заявили, что не могут связаться со своим подзащитным. Бывший миллиардер в определённый день мог пользоваться телефоном и общаться как со своими многочисленными юристами, так и с родственниками. Вчера в назначенное время на связь он не вышел. Адвокаты предполагают, что их подзащитному, возможно, изменен режим содержания, и он помещён в штрафной изолятор.
И нарушал ночную тишину только его хриплый голос, считавший прыжки. И только он останавливался, как холод тут же сжимал тело обручем, и приходилось снова и снова прыгать, бегать, махать руками. Как же хотелось рассвета! Но когда сначала зазеленело стеклом небо, потом на востоке появилась красная предрассветная полоса, он в изнеможении привалился к холодной каменной стенке и, съехав по ней спиной, уселся на корточки, уткнулся головой в колени и от усталости отключился.
И очнулся от резкого звонка, нет, не телефонного, такая пронзительная трель раздавалась в той коммунальной квартиры, где он когда-то жил с родителями. И вот через сорок лет узнал. Бог знает, во что выливается тревожное состояние живого существа, и что там замыкает в башке, и сигналит неспящий мозг. Чувство тревоги давно управляет его мыслями и поступками. Только, очнувшись от морока, в котором не было ничего, кроме ощущения холода, он не смог вскочить: затёкшие ноги не слушались. Так бы и застыть навсегда и ничего не видеть, не ощущать, не понимать! Но будто ниоткуда возникла поляна, серый автобус, застывшие в мирных позах Чугреев с Фоминым…
Правда, мысли о несчастных конвоирах были недолгими, они тут же перекинулась на самого себя, он ведь тоже страдающая сторона. Вот замёрз, встать не может, ноги-руки не слушаются, совершенно не слушаются. Ну, да несчастненький! Только жалеть всё равно некому, публики нет, прессы, к сожалению, тоже. А потому прекрати ныть и поднимайся! Давай, давай, быстро! И, перебирая руками по камню, он приподнялся, но тут же свалился набок. Это ничего, ничего, зато теперь ноги можно выпрямить, он даже кончики пальцев чувствует. Нет, всё не так плохо! Не дай бог бежать в этих краях весной или осенью! В эти месяцы перепад температур бывает чудовищным, до сорока градусов: днем жарко, как летом, зато ночью будто ниоткуда возвращался сильный мороз. Тогда бы он точно превратился в кусок льда, в бревно, в мороженую тушку. Теперь же — всего-навсего ноги затекли! Он сейчас расходится, сейчас разотрётся — и все дела!
А когда скакал этой ночью, казалось, тьма не отступит и солнце никогда не взойдёт, а светило, как ни в чём не бывало, выглянуло, выплыло, взошло. Вокруг ещё сонно, не слышно ни шороха, ни треска, ни писка, не слышно и птиц — конец лета! И мошка на время угомонилась, может, и эти божьи твари в кои веки да спят. Утренний воздух ещё не прогрелся, но был уже не таким пронизывающим, как ночью. Вот только отчего-то трава поседела, иней покрывал всё пространство вокруг, кроме пятачка, примятого им за несколько беспокойных часов. Выходит, ночью были заморозки? То-то он с таким трудом выжимал из себя тепло, и эта борьба отняла последние силы. Теперь не хочется никуда идти — ни сдаваться, ни спасаться. Он хочет есть, пить, но больше всего — спать! Хочет просто отключить сознание, впасть в сон как избавление. В первые дни после ареста в камере его никто не тревожил, на допрос вызвали только на третий или четвёртый день, и все эти дни он пытался заспать случившееся. Но когда открывал глаза, понимал: арест — не сон, и его, как наваждение, не вытряхнешь из башки.
Вот и сейчас, как кровь сквозь повязку, проступает осознание катастрофы: побег неразумен, губителен, на уровне животного инстинкта. Но так ли должен поступать разумный человек, ответственный перед близкими? Он не подумал о родителях, не подумал о Лине… Он не вспоминал о ней сутки, целые сутки, так был зациклен на себе. И что делать? На повязку в крови накрутить ещё одну, посвежее? Не поможет! Господи, что им предстоит пережить, когда объявят, что он не просто исчез, а удрал с места преступления. И в колонии перевернут всё верх дном, будут допрашивать десятки людей в Красноозёрске, допрашивать Антона там, в Москве, всем ужесточат режим, так, ни за что, просто будет повод.
А ужесточение совсем простая процедура — это садистски точное соблюдение правил содержания заключённых! Такие правила невозможно соблюдать каждодневно, ведь тогда напрягаться придётся и надсмотрщикам, вот и отпускаются вожжи. Ненадолго. А потом, рассвирепев по самому мелкому поводу, закручивали гайки. А если это побег… Побег — самое непростительное оскорбление для вертухаев и они будут землю рыть, а достанут беглеца. У них и служба специальная по розыску есть… И чёрт с ними, пусть ищут!
