гостиной, кабинета и спальни. Ковры и хрусталь, как заметил Гуров, вообще отсутствовали, пол закрывал скромный однотонный палас, стены были белые, но ничего общего с больничными не имеющие, и производили впечатление чистоты и свежести. Мебель была матовая, из вощеного дорогого дерева и не сверкала нахально полированными боками, каждый предмет был функционален, предназначался для конкретного использования. Для форсу были разве что картины, так в живописи Гуров ничего не понимал. В общем, квартира как квартира, какой-нибудь зачуханный финн так не нашел бы в ней ничего интересного. Сыщик тоже не стал таращить глаза, бесцеремонно оккупировал кабинет. Компьютер, как и следовало ожидать, нашелся. Гуров выставил хозяина за дверь, начал работать, выяснил, что одна дискета безнадежно испорчена, а другая вроде бы ничего себе, но в то же время и ничего особенного, из-за нее не стоило и огород городить. Часть героев, чьи имена и клички проявлялись на экране компьютера, была Гурову известна, другую часть можно было отыскать в картотеке либо в отделах кадров. Ну, было, было кое-что, в основном поганые взяточники, одни – в погонах, другие – при галстуках и партбилетах. На них можно было вполне наплевать, хотя, конечно, не забыть. Но решать с ними неторопливо. Куда они денутся!
Почти в самом конце картотеки друг за другом шли довольно подробные характеристики двух человек, которых даже аполитичный сыщик знал не по милицейским сводкам, ориентировкам или агентурным сообщениям. Один – депутат Верховного Совета России Черкасов, из «так называемых демократов», человек из партии Ельцина – часто появлялся на экране телевизора. Второй, Кудин, был журналистом, несколько раз выступал на страницах газет в рубрике «Мораль и право», рассуждая о плохой работе милиции, коррумпированности и безнравственности ее сотрудников. Оказывается, и депутат и журналист были тесно связаны с Корпорацией и брали взятки, указывались даже суммы и даты, жена депутата приняла в подарок бриллиантовую брошь, которую дарители не поленились подробно описать.
Гуров выругался вслух, отключил компьютер и закурил. Он не симпатизировал депутату, который, по мнению сыщика, уж больно быстро и легко сменил окраску. С младых ногтей сначала комсомольский вожак, потом партийный функционер, теперь перестройщик, ярый приверженец рыночной экономики. Гуров полностью соглашался со всеми доводами депутата, завидовал человеку, который так легко сменил кожу, и злился на него, так как сам был консервативен, понимал, что не прав, но сделать с собой ничего не мог.
Журналиста Гуров никогда в глаза не видел, но терпеть не мог. Читая его хлесткие, злые материалы о безнаказанности преступников, кретинизме и бездушии работников милиции, покрывался гусиной кожей и матерился. Пижон и краснобай играючи расправлялся с проблемами, которые не мог разрешить Гуров почти два десятка лет.
Сыщик смотрел на бледно-молочный экран компьютера и бормотал:
– Ах ты, бархатная жопка, шелковые ушки, значит, мы все в дерьме, а вы в белых перчатках? Ну, погоди!
Гуров отмотал назад, прочитал материал второй раз и стал прикидывать, как полученной информацией можно распорядиться, с чего начать. Выявить источник и всех свидетелей, провести разведывательные допросы, найти вещественные доказательства.
– Можно? – В дверях появился Юдин с очередной чашкой кофе.
Их было много, этих чашек, информацию о депутате и журналисте сыщик получил около полуночи.
– Лев Иванович, может, перекусим и по рюмке примем? – Юдин поставил перед Гуровым кофе, глянул на погасший экран.
– Может быть, может быть, – рассеянно сказал Гуров и подумал, что следует действительно прерваться.
Он взял чашку, и они прошли на кухню. Гуров расположился у окна, лицом к двери, – наверное, и в бане сыщик не сядет к двери спиной, – и все старался и не мог переключиться, хоть ненадолго забыть о депутате и журналисте.
Юдин включил микроволновую электропечь, пока несбывшуюся мечту советских домохозяек, поставил в нее тарелки, бесцельно слонялся по кухне, размышляя, как подступиться к задумчивому гостю, изловчиться, перетащить на свою сторону. И пришел к выводу, что перетащить сыщика никогда не удастся – в лучшем случае они могут встретиться на нейтральной полосе.
– Вы сильно чем-то озабочены, Лев Иванович. Может быть, я смогу быть вам полезен? – Юдин решил прервать тягостное молчание.
Гуров взглянул недоуменно, перевел взгляд на заграничные агрегаты и спросил:
– Сколько же все это стоит?
– Да черт его знает, по-разному. Много, – раздраженно ответил Юдин. – Модно, ну и удобно… Думаете, я от хорошей жизни связался с Губским, Мельником и компанией? Вы же шагу не даете ступить, в микрофоны трубите о свободе, а слезете с трибуны и бьете по голове и все в висок норовите.
Гуров вспомнил упавшего на траву бандита, его тянувшуюся к пистолету руку и свой удар ногой и сказал:
– Оправдать можно все, абсолютно.
– Как вы легко судите!
– Это точно, но в данном случае я о себе. Вы накормить обещали.
Юдин взял полотенце, вынул из печи тарелки с разогретой едой и сковородку с яичницей, поставил на стол и спросил:
– Коньяк, водку?
– Рад бы в рай, да грехи не пускают.
Ужинали молча. Юдин выпил, Гуров взял чашку оставшегося кофе и встал.
– Спасибо, очень вкусно, я пошел.
– Я вам постелю на диване.
Юдин прошел за Гуровым в кабинет, достал из тумбочки подушку, одеяло и белье. Взглянул на отчужденное лицо сыщика, бросил все на диван и молча удалился.
Гуров снова включил компьютер, еще раз перечитал данные на депутата и журналиста, уже не злорадствовал, а чувствовал непонятное беспокойство. Начали возникать вопросы, чем дольше сыщик думал, тем вопросов становилось больше, а ответов меньше.
Совершенно ясно, что материал в компьютер закладывался по мере его поступления, так как не имел никакой системы. Взяточник из вневедомственной охраны, следом боевик-убийца, после него директор магазина. И такая чересполосица от начала и до конца. И под самый финал – рядом депутат и журналист, следовательно, информацию на них получили одновременно. Почему? Дела, в которых они увязли, различны, сроки тоже разные. Депутат способствует хищениям, и в тексте упоминается восемьдесят седьмой год. А в компьютер они попали одновременно и в девяносто первом. Явные нескладушки.
«А если это деза? – подумал он и тяжело перевел дух. – Ну, не любишь ты, сыщик, разговорчивого депутата, а писаку-максималиста просто терпеть не можешь. Так ведь можно заменить слово в крылатой фразе и получится: „Ты мне враг, но истина дороже“. Сыщик, будь объективен, расколи этот орех и вытряхни на божий свет ядрышко истины. А уж горькое оно или сладкое, тебя, сыщик, волновать не должно».
Можно предположить, что некто, человек дальновидный, полагает, что, мол, картотека преступников рано или поздно, но вполне вероятно может попасть в руки властей предержащих, и закладывает в нее дезу, порочащую депутата и журналиста, «так называемых демократов». Плюрализм, демократия, гласность – журналисты выпрыгивают из штанов, только дай им жареного. Депутата и журналиста рвут на куски, поливают их нечистотами, сдабривают помоями, и все это вываливают на голову президента России.
Гуров поднялся, забрал со стола пепельницу с окурками и грязную чашку, пошел на кухню, все вымыл. Когда он в своих рассуждениях заходил в тупик, требовалось отвлечься на какое-то физическое действие. Вновь усевшись за стол, сыщик начал чертить на листе бумаги геометрические фигуры и продолжал рассуждать.
Если горячий материал является дезой, то ее инициатор должен знать, куда заложил мину, и не зависеть от успеха или неуспеха какого-то Гурова. А Гурова могли зарезать в лесу, он мог не выйти на Романова или не суметь его сломать. Слишком много случайностей. Если проводится запланированная провокация, она должна быть проста и надежна. А откуда на заре появились генералы? А «Волга» с оперативниками? Главное, почему убили Романова?
Гуров вскочил, прошелся по кабинету, начал делать гимнастику.
Человека убили. Пусть дерьмового, но ведь жизни лишили, а ты, якобы интеллигент, не потрясен смертью, а лишь мучаешься, что не можешь пристроить покойника в свою логическую схему.
Попытки сыщика пристыдить себя, ужаснуться смертью не увенчались успехом. Он перестал отжиматься от пола, вернулся к столу и начал чертить параллелепипед в проекции.
Романов не мог оказать сопротивление, его убили, потому что мертвые молчат. А что он такого знал? Все упирается в картотеку. А может, ответ в испорченной дискете? Хозяева не знали, что Романов стер запись? Организаторы убийства и слежки за Гуровым не могут быть хозяевами Романова. Совершенно ясно, что они вышли на липового кагэбешника через самого Гурова. Выходит, что человек закладывает в компьютер дезу и не знает, где этот компьютер находится? Так быть не может…
Почему? Сыщик нарисовал крестик. Некто узнает, что в преступной корпорации центрального региона России имеется компьютер с картотекой. Информация могла просочиться из нашего управления. Через свою агентуру некто посылает компроматериал на «так называемых демократов». Гуров повел от крестика линию. Что-то у него ничего не получалось. Путь следования материала не прослеживался. Точнее сказать, начало его угадывалось, но вскоре он терялся.
Сыщик дернул карандаш в сторону, линия причудливо скривилась.
Из того же источника некто узнает о полковнике Гурове и его задании и сосредоточивает на нем внимание. Сыщик отправляется за город, за ним приглядывают издалека. После вызова опергруппы, прокуратуры и «Скорой» сначала появляются генералы, которые пытаются получить «что-нибудь для рапорта», а после неудачи за Гуровым устанавливают наблюдение, которое приводит сначала к Романову, а затем и к компьютеру.
Сыщик продолжил кривую и замкнулся на крестике, полюбовался на свои каракули и вслух подвел итог:
– Такой грязной работы я еще никогда не делал.
Гуров смял бумагу, швырнул в угол. Спокойно, сыщик, спокойно, урезонивал он себя. Никто не знает, что дискета у тебя. Они могут только предполагать, и основания для этих предположений у них имеются. Представь, что ты руководишь операцией. Наружка докладывает, что объект сел в машину к неизвестному, который последние сутки, самые горячие, находился от объекта в непосредственной близости. «Мерседес» направляется в Москву. Остановка перед въездом в город, выходят из машины, минут пятнадцать беседуют, возвращаются в машину, движутся по Окружной и наконец въезжают в Москву. На Ленинском проспекте машина останавливается, неизвестный уходит, объект некоторое время выжидает, затем следует за неизвестным. Видимо, на лестничной клетке между ними происходит мгновенный контакт, после чего объект выходит из подъезда и садится в троллейбус.
Конечно, продолжал рассуждать Гуров, получи он такую сводку наблюдения, то не сомневался бы – объект у незнакомца что-то взял. Дальнейшее поведение объекта лишь подтверждает это. Объект не возвращается в министерство, не едет домой, а начинает болтаться по городу. В данном случае не важно, почувствовал он слежку или нет, важно, что он мечется, растерян, не знает, что предпринять.
А уж гуровская легенда с телкой и дешевенький трюк в ЦУМе вообще в комментариях не нуждаются. Сыщик улыбнулся и покачал головой, даже вздохнул.
