Выходил папа, брал Митьку за шкирку, утаскивал в дальнюю комнату, закрывал там и не выпускал, пока я не уходила.
Потом, когда Митька состарился и умер, появилась некая Мика — совсем уж дворняжка. Последним в длинной череде собак, коротавших век под одной крышей с моими родителями, оказался этот самый Дружок. История его особая.
В середине 80–х наша мама стала увлечённо читать перестроечную прессу. Каждую среду в шесть утра она выходила из дому и шла к газетному киоску, чтобы успеть купить свежий номер «Московских новостей» и «Огонька», позже там уже выстраивалась целая очередь, и самых интересных изданий на всех не хватало. Мама читала все подряд, всему, что там было написано, верила и за те несколько лет, что она читала, сознание её очень сильно изменилось. Папа предпочитал и в эти годы читать книжки, причём — старые, написанные давным–давно (например, «Морские рассказы» Станюковича), а ко всему происходящему относился довольно скептически и часто говорил маме:
— Бросай ты читать эту политику, а то свихнёшься!
Но мама читала. В киоске «Союзпечать» была у неё своя, прикормленная тётка, которой она немного переплачивала, чтобы та оставляла ей нужные издания. И вот однажды приходит мама утром к киоску, а там сидит собачка — небольшая такая, чёрненькая с белым, похожая на ту Лайку, что когда?то летала в космос. Сидит и смотрит на маму выразительными карими глазками. В первый раз мама никак не отреагировала, но когда на следующий день опять встретила на том же месте ту же собачку, она уже обратила на неё внимание и даже спросила у своей знакомой киоскёрши, чего, мол, это у вас тут собачка второй день сидит. Та ответила, что вот, мол, приблудилась и сидит. Ещё через день мама, идя за газетами, захватила с собой кусочек колбаски, и это решило всё дело. Собачка проводила маму до подъезда, благодарно помахала ей хвостиком, а наутро встретила у киоска, как родную — прыгала и ластилась. Несколько дней мама носила ей то колбаску, то котлетку, и кончилось, конечно, тем, что в одно прекрасное утро папа проснулся и обнаружил в квартире неизвестное существо. Произошёл небольшой, как он говорил, «скандалевич», во время которого мама заявила, что собака «будет жить у нас», а папа, в свою очередь, что выводить её гулять он не собирается, хватит с него Митьки, которого он водил столько лет.
— Я думал хоть отдохну после него, так нет, она опять привела… – ворчал папа, впрочем, не слишком сердито.
Собачку назвали Мика (в память о Митьке) и оставили в квартире, а спустя полгода она принесла пятерых щенят — всех разного цвета. У мамы с папой жил тогда «на пятидневке» самый младший на тот момент внук — Родион. Именно он и выбрал из пятерых щенков одного — белого с круглым черным пятном на левом боку и чёрными кисточками на ушках (остальных папа вынес на рынок и продал по пятёрке). Родион и имя дал щенку. По радио часто звучала тогда в детских передачах слащавая песенка: «Пропала собака по кличке Дружок…».
— Ну что, как назовём собачку? – спросил папа.
— Дружок! – сказал Родион.
На том и порешили. Папе нравилось смотреть, как они возятся на полу, Родик был худенький, а Дружок толстый и пушистый. Что касается Мики, то, загуляв в очередной раз, она куда?то исчезла, то ли убежала далеко с «собачьей свадьбой» и не нашла дороги домой, то ли под машину где?то попала, то ли нашёл и забрал её прежний хозяин, но только больше она к родителям в дом не вернулась. А Дружок вырос и стал очень симпатичной, совсем не похожей на свою мать собакой. У него была длинная, белая шерсть и закрывающая глаза чёлка. Прямо бобтейл, только поменьше и, конечно, с примесью. Люди на улице останавливались и спрашивали маму, когда она выводила его на длинном металлическом поводке:
— А какой это породы у вас собачка?
— Сами не знаем, — говорила мама. – Дружок да и всё.
Когда умер папа, Дружок стал последним живым существом, оставшимся с мамой в квартире. Вместе они ходили на почту – за пенсией и за газетами, вместе сидели на скамейке у подъезда, вместе обедали: мама пекла блинчики, один себе, другой – Дружку, один – себе, другой – Дружку.
Когда и мама слегла, Дружок целыми днями сидел возле её дивана или лежал в кресле напротив и, положив голову на подлокотник, смотрел на неё, просто глаз своих карих, человеческих не сводил.
— Вот так же он и на папу смотрел… — говорила мама и замолкала многозначительно.
— Да что ты, мама, просто он хочет, чтобы ты встала и пошла с ним погулять.
— Не–е–ет, — говорила мама. – Он знает, он чувствует!
А потом умерла и мама. Когда в большой комнате поставили на две табуретки гроб, Дружок лёг под него, между табуретками и лежал там всё время, пока гроб не вынесли из дому. Все поехали на кладбище, а он остался один, и вспомнили о нём только поздно вечером, когда после поминок, устроенных в кафе, потому что было много народу, мы уже одни, без чужих, сидели у Нелли и плакали. Вдруг кто?то спохватился:
— А где Дружок? Там остался?
Мы ужаснулись, представив эту картину, — собака одна в пустой квартире сидит у двери и воет. Решили послать туда старших мальчиков – моего Алёшу и Неллиного Антона. Мы ошиблись. Дружок не выл, они вообще не сразу нашли его в большой маминой квартире. Оказалось, он лежит под столом в кухне, это было любимое его место. (Мама, бывало, готовила, а он лежал под столом и ждал, когда она ему что?нибудь вкусненькое подкинет). Мальчики стали его звать – он не шёл. Стали вытаскивать – он упирался. Тогда нашли поводок, надели на шею и силой вытащили из?под стола, но из квартиры его пришлось выносить на руках и на руках же заносить в подъезд Неллиного дома.
Увидев Дружка, все мы четверо зарыдали с новой силой. Наревевшись, стали думать, что с ним делать. Проблема была в том, что у всех моих сестёр уже были в доме собаки. У Нелли – миттель–шнауцер по имени Рокки, у Жени – бассет Партос, даже у Аллы на Камчатке подрастал сынок этого бассета, Атос, подаренный ей Женей в прошлый приезд. Одна я не держала дома собаки, и три мои сестры стали смотреть на меня выразительно и жалобно.
— Придётся, Светка, тебе его забирать.
— Ага, сейчас. Вы с ума сошли, что ли?
— Ну, не на улицу же его выгонять.
— Хочешь, мы тебе миллион дадим. (Дело было в начале 1994 года, счёт денег шёл тогда на миллионы).
— Идите вы, знаете куда!..
Как я ни отбояривалась от этого «наследства», а уже и сама понимала, что выхода нет. Мама как?то незадолго до смерти сказала нам:
— Вы только моего Дружочка на улицу не выгоняйте, когда я умру…
Можно сказать, что это было её единственное пожелание, больше она ни о чём нас не просила.
— Ну что делать? Может, возьмём его действительно к себе на первое время, а там посмотрим? – сказала я мужу.
— Возьмём, — сказал муж. – Куда ж его девать?
Но мы не сразу его взяли, сначала один из зятьёв, Сергей, попробовал пристроить осиротевшего вместе с нами пса к своему сослуживцу. Дружок провёл в квартире у этого человека всего одну ночь, но всю ночь просидел у двери, выл и не давал людям спать. А наутро, стоило хозяину только открыть дверь, как он выскочил и рванул в неизвестном направлении. Впрочем, догадаться, в каком, было нетрудно. Изловили его на девятом этаже маминого дома, где он залёг под дверью и не подпускал к себе даже хорошо знакомых ему соседей. Они?то и позвонили:
— Вы там Дружка не ищете? Он здесь, в подъезде.
Тут уж ничего не оставалось делать, и мы с мужем забрали его к себе. Первое время я ухаживала за ним так осторожно, с таким страхом, какой бывает у молодой мамы, когда ей в руки отдают новорождённого первенца. Боишься кормить, боишься купать – всего боишься, а вдруг что?то сделаешь не так и повредишь этому беспомощному и бессловесному существу, которое не может само за себя постоять. Постепенно я всему научилась, стала привыкать к постоянному присутствию рядом со мной собаки и в общении с ней даже открыла для себя некую прежде мне неведомую сторону жизни.
— Дружок – это новая реальность моего бытия, — говорила я теперь.
Особенно нравилось мне гулять с ним по дворам и улицам нашего микрорайона. Дружок бежал
