— Ну, да. Объявить вам партийное порицание. Но мысль вы высказали верну. Я не возражаю.
Я пригласил на дело ребят с Выборгской стороны. Они были только рады — поскольку понимали, что оказываются как-то в стороне. Наша редакционная машина и примкнувший к ней грузовик носилась по городу как бешеная. Мы наводили порядок. Так, из книг я помнил, что работники Государственного банка в той истории объявили забастовку. И потому возникла проблема с выплатой рабочим наличных. Но тут мы не церемонились — и ввалились в главный офис этой компании.
— Мы требуем ключи от сейфов.
— Мы не признаем вашу власть, — ответил какой-то седой чиновник.
Я нарочито не торопясь вытащил пистолет и выстрели поверх его головы.
— Господин, сколько тут нужно трупов, чтобы вы поняли — мы не шутим? Мы сейчас будем выводить по одному человеку и расстреливать во дворе.
— Это насилие!
— Да. И мы к вам его применим в полном объеме. Вам две минуты на размышление. Время пошло.
Честно говоря, я не был уверен, хватит ли у меня и у моих ребят духу убивать беззащитных людей, которые лично нам ничего плохого не сделали. Но вообще-то я многие жизненные ситуации выиграл за счет блефа. Вот и тут я изображал из себя более крутого, чем крутые яйца и более страшного, чем Змей Горыныч. И мой оппонент сломался раньше отмеренного срока. Он бросил на стол связку ключей.
Вот так мы и развлекались. Но вечером меня вызвал Сталин.
— Товарищ Сергей, в Киеве выступление националистов. Идут уличные бои с большевиками. Немедленно отправляйтесь на Царскосельский вокзал. Там вас ждут для поездки в Киев. Вы назначаетесь комиссаром.
Мы мирные люди. Но наш бронепоезд…
На Царскосельском вокзале меня ждал Андрей Савельев и незнакомый моряк по имени Никифор Сорокин.
Офицер был уже без погон.
— Вот, Сергей, выдалось нам вместе повоевать. Хотя черт знает, как обращаться с этой железякой.
— Ничего, Андрей Александрович, и не с тем управлялись, — подал голос Сорокин.
Мы прошли на перроны — и там я увидел стоявший бронепоезд, на котором свежими буквами было написано «Балтиец».
В каждой избушке свои погремушки. Меня вот почему-то всегда привлекала история бронированных гусениц. В том мире я собрал множество книг, фотографий и фильмов о них. И, конечно, прежде всего — о бронепоездах времен Гражданской войны. Ведь именно на этой войне они оказались более всего востребованы. Но их ведь до моего времени не сохранилось. Так что теперь я впервые видел предмет своего увлечения в натуре.
— Где вы такого взяли? — Спросил я.
— Под Псковом. Правда, половина экипажа разбежалась. Мы его пополнили из пулеметчиков Андрея Александровича и моряков. Ребята они боевые, артиллеристы хорошие. Правда, опыта службы не такой штуковине у них нет.
— Ничего, нам не немецкие гренадеры будут противостоять.
Моряку явно тоже нравилась доставшаяся ему бронетехника. Выглядела она и в самом деле серьезно. Имелись две боевые двухбашенные орудийные бронеплатформы, вроде бы с трехдюймовками, ещё один броневагон с командирской башенкой, над которой висел красный флаг — и бронепаровоз. Из бортов вагонов торчали пулеметы. Впереди виднелась пара контрольных платформ, груженых рельсами, шпалами и прочей железнодорожной халабудой.
При подходе к командирскому салону открылась броневая дверь и из него выскочил бравый морячок, одетый со всем шиком матросско-революционной моды: в клешах, которые вполне могли бы посоперничать с хипповыми — и с пулеметными лентами через плечо. Разумеется, на одном боку имелась деревянная кобура с маузером, а на другом — бебут.
— Товарищ командир, бронепоезд к отправке готов!
— А с дисциплиной тут нормально, — бросил я.
— У меня не забалуешь, — ответил Сорокин. Революция — это конечно, а порядок в экипаже должен быть.
Мы залезли в командирский вагон. Я направился в нечто вроде купе, а Андрей с Сорокиным полезли по железной лестнице в командирскую башенку. Вскоре поезд тронулся.
Довольно быстро выяснилось, что езда на бронепоезде — это совсем не в СВ. Хорошо, что уже осень, эта коробка не нагревается солнцем. Но вообще-то я думал, что будет хуже.
Было время поразмышлять о произошедшем. С собой я имел жутко крутой мандат от ЦК, согласно которому я мог строить всех киевских партийцев. Я догадывался, почему послали именно меня. Я хорошо повеселился во время переворота. Но это не главное. Я не раз намекал Сталину на опасность «буржуазного национализма». И Сталин это хорошо понимал. Он-то много лет работал в Баку, где армян имелось немногим меньше, чем азербайджанцев. Поэтому, что такое агрессивный национализм, он хорошо знал. Когда националисты приобретают влияние, классовая солидарность как-то забывается.
Но вот что же произошло в Киеве? В том мире я часто бывал в этом городе, так что его историю неплохо знал. Да вчерашнего дня там дела шли так же, как в моей истории. Что там было? После февральской революции на Украине стала заправлять Центральная Рада. Её члены выпили, что представляют весь украинский народ, но вообще-то они представляли только себя, никто их не выбирал. Это были типичные интеллигенты, лидеры которых набрались «незалежных» идей во Львове, то есть в Австро-Венгрии. А когда интеллигенты начинают играться в самостийность — это туши свет. Как известно, в моей истории они доигрались до того, что пригласили немцев, которые Центральную Раду разогнали на фиг.
Но до определенного времени они действовали осторожно. В моей истории после Октябрьского переворота сперва вылезли большевики, которые три дня сражались со сторонниками «временных», представленных юнкерами и казаками. Незалежники оказались хитрее всех — они вылезли на палубу, когда обе стороны увязли в борьбе. Однако независимость они провозгласили далеко не сразу, сперва речь шла об автономии. А тут они сразу выпустили декларацию, в которой провозглашали суверенитет.
Вообще-то отношение большевиков к разным сепаратистам было странным. Они на всех углах кричали о «праве наций на самоопределение». Но всё-таки их позиция была позаковыристее, чем, к примеру, у беловежской шайки. С теми-то понятно — они развалили страну, чтобы каждый получил по кусочку власти. Собственно, нынешняя Рада от них ничем не отличалась. А вот большевики… Они явно рассчитывали, что всё равно их партия будет главной, что бы там не провозглашали. Ведь и в моей истории они отправились давить сепаратистов. Правда, тогда они для начала создали альтернативное правительство в Харькове. Но сейчас, видимо, решили, что паровозы надо давить, пока они чайники. Тоже правильно. Если иных фигурантов Гражданской войны — красных, белых и махновцев — я уважал, то к петлюровцам относился с омерзением. Они такого натворили, что глаза бы не глядели. Впрочем, Симон Петлюра у них был, вроде бы, пока что далеко не самым главным.
До Киева мы добирались больше трех дней. В это время поезда вообще ходили медленнее, а бронепоезд не может переть на всех парах. С рельсов сойдет. За это время мы с Андреем успели познакомиться с экипажем. Вообще-то пулеметчиков я более-менее знал, и они знали меня. Но моряки тоже оказались нормальными ребятами. Я боялся, что будут проблемы из-за традиционного флотского снобизма. Однако морячки, конечно, были круче всех крутых, но вот с пулеметами обращаться не умели. А Савельев- то из своих набрал лучших. Так что особых трений в команде у нас не возникло. Да и Сорокин, член партии с 1916 года, был очень серьезным командиром. Он-то имел боевой опыт — служил комендором на номерном миноносце. А они, в отличие от кронштадцев, реально воевали. В Кронштадте он оказался, прибыв по
