видел только среди старообрядцев, многие из которых большевикам сочувствовали. Как мне сказал один старец в Сибири:
— Если бы Христос пришел сейчас, он пошел бы к вам.
А в самом деле. Вон в США в шестидесятые годы ХХ века был очень популярен плакат — изображение Иисуса с надписью «Разыскивается особо опасный анархист». А разве не так?
Но в любом случае Церковь всё-таки являлась политической силой. И раз позвали — надо ехать. Пока что Советская власть и Церковь находились в состоянии, так сказать, вооруженного нейтралитета.
Дорога в Сергиев Посад была непростая для машины этого времени. Но всё рано или поздно заканчивается — и я с некоторым даже понтом подкатил к резиденции Патриарха.
Приняли меня без промедления.
Я прошел в кабинет, где увидел немолодого человека. Встреча была, как договаривались, неофициальной. Так что был он в «домашнем» — то есть, в черном подряснике без всяких там регалий. Выглядел он устало, но судя по внимательному взгляду, которым меня «срисовал», человеком Патриарх был серьезным.
— Здравстувйте, Ваше святейшество.
— Здравствуйте, Сергей Алексеевич. Присаживайтесь.
Я сел в большое и навороченное, но не слишком удобное кресло. Патриарх некоторое время глядел на меня, а потом начал.
— Сергей Алексеевич, вот вы, насколько я знаю, атеист, но ко мне обратились как положено у православных.
— Так я и к генералу Пепеляеву обращался «ваше превосходительство». Как говорят военные, по Уставу.
— Это хорошо, что вы со своим уставом в чужой монастырь не лезете. В отличие от многих ваших товарищей.
— Товарищи у нас есть разные, это верно. Но ведь и священники разные попадаются. Вот мы у одного посреди голодающего уезда нашли огромные запасы зерна. Его отче давал в рост, под двести процентов. Это такое теперь христианство? Но давайте так. Я — не работник НКВД. Если у вас есть претензии к власти — то обратитесь к товарищу Дзержинскому. Я занимаюсь идейно-политической работой. Так что по этому поводу какие у вас ко мне вопросы?
Патриарх усмехнулся.
— Да, вы, большевики, не любите ходить вокруг да около. Я не зря захотел побеседовать именно с вами. Вы человек очень интересный. Вот как именно вы видите отношения власти и Церкви?
— Я лично выступаю за полную свободу совести. Кто хочет молиться — пусть идет и молится. Кому хочет.
— Но вы будете проповедовать атеизм?
— Да, будем.
— Но ведь это подрыв нравственных устоев народа.
Во мне начинало закипать бешенство. В конце-то концов мы не на официальной встрече.
— А то, что ваши священники благословляли расстрелы крестьян у Колчака — это как? Послушайте. Давайте честно. Вы ничего не смогли противопоставить крушению великой страны. Ничего! Потому что большинство из вас слишком любило вкусно кушать и хорошо жить при той власти. Когда вас отделали от государства, вам сразу стало плохо, вы начали поддерживать всех наших врагов. Но я понимаю историческое значение Церкви. Так что я войны не хочу. Но если вы хотите… Вы получите войну! А закон войны один — уничтожить врага. Я не стану, подобно французским якобинцам, призывать расстреливать священников и жечь церкви. Я поступлю проще. Структуры РОСТА напомнят жителям России, что реакционный царь Алексей Михайлович в интересах феодально-помещичьего класса провел церковную реформу. И потому возник раскол. А истинно русское Православие много лет томилось под пятой царского режима. Вы думаете, не найдется ученых богословов, которые это грамотно обоснуют? Да я завтра отдам распоряжение основать журнал «Наука и религия», где они будут выступать. И проповедников мы найдем. Раскольники-то ведь только и ждут, чтобы мы к ним обратились. И что вы думаете — когда народу объяснят, что, дескать, ошибочка-то вышла, креститься надо двумя перстами… Многие ли за вас останутся? А среди вас многие ли готовы пойти на костер?
Такого поворота Тихон явно не ожидал. Он был явно готов, что я буду ему грозить разными карами, и, возможно, даже стучать по столу рукояткой Маузера. Патриарх трусом-то не являлся. С воинствующим атеизмом он был готов бороться. В моей истории попов атеисты победили, но он-то об этом не знал. Он думал, что сможет нагнуть большевиков своим духовным авторитетом. Но, честно говоря, победили большевики очень коряво.
А так? Вот в моё время попы говорили — «вековая традиция Православия». Так вот она — именно вековая традиция! А какие-то гады устроили раскол. Протопопа Аввакума убили, фашисты. Так что Советская власть призовет поддержит тех, кто выступает за возвращение к нашей настоящей, народной вере.
На самом деле меня всегда веселило подлое поповское лицемерие. Устроили раскол, то есть революцию ради своих шкурных интересов — а когда такое же сделали другие — так это извините нельзя. Они старообрядческие книги и иконы жгли — а когда их реликвии стали передавать в музеи и библиотеки — это видите ли святотатство. Я атеист — но мне протопоп Аввакум нравится больше, чем слетевший с катушек на почве мании величия Никон.
Я чуть не заржал, представив, что если такое и вправду сделать — сколько у меня в приемной будет толпиться представителей многочисленных старообрядческих «согласий». И как они будут лупить друг другу морды, выясняя, кто из низ самый православный. Вспомнив это, я продолжил:
— Так нам даже будет лучше. Есть много старообрядцев, которые уже приняли Советскую власть без всяких там разговоров. Разумеется, никто не станет возражать и против вашей веры.
В моей истории большевики действовали несколько по иному, поддержав так называемых «обновленцев» — попов, стремившихся к церковной реформе. И Тихону пришлось прогнуться. Но возврат «к старой вере», по-моему, красивее. Тем более, что у раскольников огромные капиталы. Добраться до которых у большевиков руки коротки. А, может, и в самом деле, вместо нэпа попробовать вот так?
Патриарх, уж на что был крепкий и изощренный в политике мужик, но в его глазах мелькнуло смятение. Потому что перспектива-то и в самом деле была страшная.
— И вы ведь это сделаете…
— Я если что говорю, то всегда делаю. Попусту болтать мы, большевики не приучены.
Патриарх задумался. Разумеется, я не рассчитывал, что он станет меня уверять в своей лояльности. Не те фигуры. Всё-таки я по сравнению с ним — мелкий чиновник. Но что он задумается — а стоит ли пытаться гадить власти — это точно. И это хорошо. Ведь в той истории именно Тихон объявил войну. А коммунисты отбивались… Уж извините, как умели.
Вдруг Патриарх сказал:
— Сергей Алексеевич, а ведь вы не атеист. Как и лучшие из ваших товарищей. Мы верим по-разному. Но… Бог поймет.
На обратном пути я думал над словами Патриарха. А ведь в самом деле. Был бы я просто авантюристом… Кайф от власти я не испытываю. Тоже мне радость — с любимой девушкой толком не пообщаться. По умному — надо было в октябре семнадцатого натырить золотишка и двинуть в бега. А ведь теперь перспектива того, что меня вскоре вынесут вперед ногами, чем дальше, тем больше. Не враги убьют, так свои.
Но на самом-то деле мне всегда были симпатичны даже такие ребята, как боевики RAF или «Красных бригад».[117]
Я-то всегда думал, что из-за ненависти к «обществу потребления». Но на самом-то деле выяснилось — я всё-таки верю, что можно построить какой-то иной мир. Не такой, как та всемирная помойка, из которой я попал сюда. В чём главное паскудство того мира? В бессмысленности. Я видел только закат Советской власти, но и этот мир был гармоничнее и человечнее, чем то, что я видел в США. Про нашу «демократию» я уж помолчу. А общаясь со старыми людьми, я понимал — где-то вот она была, та самая жизнь, ради которой люди шли на смерть. Есть шанс попробовать. Хуже-то не будет. Хуже некуда.
