Леха старался выглядеть бодрячком, улыбался, шутил, подхватил на руки подбежавшую Оленьку, стал подбрасывать ее к потолку. Девочка повизгивала, хохотала до слез. Макс, в который раз, позавидовал Лехе. Впрочем, то была белая зависть.
Валентина, тем временем, собрала на стол: достала из чулана банки с домашними солениями, из серванта — графинчик настоянной на ореховых перегородках самогонки. Позвала:
— Садитесь, мужики.
Сама Валентина долго засиживаться не стала, выпила за компанию рюмочку, и ушла к себе в комнату, оставив приятелей на кухне, служащей, согласно советской традиции, местом дружеских посиделок.
Беседа вертелась вокруг непростого положения в котором оказались экс-геологи. Куда теперь?
— Швед, не парься ты так, — сказал Леха, хмелея. — Безработицы у нас пока что нет. Только все это фигня… Я вот что тебе скажу: надо мотать отсюда.
— В смысле?
— В прямом. Уезжать надо. Совсем.
Макс удивился: с чего бы это Леха задумал умотать? Трофимов всегда уверял, что здесь ему нравиться жить: климат, мол, теплый, горы, опять же, ну и вообще.
— Нет у нас тут будущего, — продолжил Леха.
— Чего так? Всегда было.
Макс хихикнул. Леха оставался серьезен.
— Швед, ты чё, не видишь, к чему все идет? Армяне с азербайджанцами передрались, узбеки турок этих, как их там… месхетинцев режут. Прибалты отделяться собрались, грузины туда же…
— Но таджики-то, вроде молчат пока.
— Вот именно, пока. — Леха криво ухмыльнулся. — Мне Алишер, шофер из нашего гаража, рассказал: в их доме объявился деятель один, из «Растохеза», что ли… Или из другой, какой, «обхезанной» партии, типа фундаменталистов, ну, ты понял, да? Так вот, этот му. к говорит Алишеру: «Почему ваша жена-таджичка не носит изоры*? Это неприлично». Ну, Алишер послал его, конечно, ответил: «Моя жена что хочет, то и одевает, тебе какое дело». «Они, говорит, — эти долбо…, еще указывать будут, что моей жене носить! Тем более — она наполовину осетинка». Ты понял, Швед? А если такая публика до власти дорвется? — ----------------*) Прим. Изор — национальные женские штаны (авт.)
Макс отмахнулся.
— Нам-то что. Или ты думаешь, они всех женщин заставят штаны носить?
— Да, не в этом дело… Ты не врубаешься, Швед, тут тенденция, вот что важно. В газетах уже пишут, типа, нет ничего плохого, если женщина станет прикрывать лицо. Хотят, чтобы опять паранджу носили… Но и это не главное. Сейчас дележ власти начнется: коммунисты долго не продержатся.
— И что?
— А то. Драчка будет. Оч-чень большая драчка.
Леха наполнил рюмки.
— Да, хрен с ним… Давай, Швед. Как там Цой поет: все не так уж плохо, когда есть что выпить.
— Он про пачку сигарет пел, — уточнил Макс.
— Какая, нафиг, разница.
Выпили.
— Лех, — сказал Макс, хрумкая огурцом, — ты же… хрум, хрум, всегда говорил: отсюда — никуда… хрум, хрум. Горы, мол… то, сё.
— Ну, говорил… У меня семья, Швед. Мне о них надо думать. — Леха кивнул на дверь в комнату. — А горы… они не только здесь.
Макс спорить не стал. Про себя же подумал: «Куда ехать? Зачем?»
Раньше он сам мечтал умотать отсюда. В Австралию.
Теперь, почему-то, ему не хотелось никуда уезжать.
Советские граждане для подыскания работы почти всегда пользовались одним и тем же, проверенным способом: через знакомых. Или родственников. Или знакомых родственников. Или родственников знакомых. В общем, «возможны варианты».
Макс не стал изобретать велосипед или искать обходных путей, а пошел проторенной дорогой. Результат, однако же, пока был неутешительный — работы по специальности никто не предлагал. Чего, в общем-то, следовало ожидать: наступили смутные времена.
Лихорадило. Никто больше ни в чем не был уверен. Сегодня ты успешный партийный функционер, занимаешь не слишком обременительную и неплохо оплачиваемую должность освобожденного секретаря парткома на предприятии, а завтра… Завтра выйдет «Указ», по которому ты обернешься никому не нужным, и ни к чему не пригодным просиживателем штанов. Каким и был до начала партийной карьеры.
Вчера ты, аспирант кафедры Научного коммунизма в университете, накарябал диссертацию на тему «Роль комсомола в период Перестройки», и уже готовился к предзащите, а сегодня… Сегодня тебе объяснили, что твой опус годиться лишь на то, чтобы висеть в дачном сортире в качестве туалетной бумаги.
Не стало стабильности.
Оставалось одно: податься в кооператоры.
Как-то Макс проходил мимо ЦУМа, там, где выстроились в ряд будочки-ларечки, торгующие разной чепухой, вроде пластмассовых бус да значков «Любитель пива» и «Борис, борись!». Здесь же припарковался темно-синий цельнометаллический «уазик», возле которого стоял раскладной столик с разложенным на нем товаром — дамской обувью «под змеиную кожу». Каждая туфля имела броский черный с золотым ярлык «Кооператив Элегант». А продавец… Ба, знакомые всё лица! Это же Стасик Романовский. Сто лет не виделись.
— О, какие люди! — воскликнул Стас, искренне обрадовавшись встрече.
Обнялись.
Стасик раздобрел, раздался вширь. Он и раньше-то не тощий был, а уж теперь…
— Рассказывай Макс. Как живешь?
— Хреново, — честно ответил Макс.
— Чего так? — удивился Стас.
— Да, вот… С февраля безработным становлюсь. Сокращают нас: меня и Леху Трофимова.
Макс обрисовал приятелю ситуацию. Стас живо откликнулся на его беду:
— Так давай к нам! В кооператив. Я тоже, мыкался: то здесь, то там… Математикой нынче не прокормишься. Вот обувь, она всегда нужна. Ха!
Макс замялся.
— А что я там делать буду? Туфли шить? Я не умею.
— Не бери в голову. Найдем и тебе применение. Кстати, права у тебя есть?
— Водительские? Нету.
— Жаль…. Ладно, пойдешь на курсы, получишь — не проблема.
Макс, обрадованный неожиданно свалившейся удачей, едва не забыл, что и Трофимову, как воздух, нужна хорошо оплачиваемая работа.
— А Леха? — спохватился Макс. — Его возьмете?
Стас покачал головой.
— Сейчас нет… Может позже. Понимаешь, мы недавно открылись. Не развернулись еще, толком. Вот телефон, — Стас достал из кармана визитную карточку. — Позвони мне через неделю, хорошо?
Макс сразу скис. «Через неделю»… Вилами по воде, оказывается, все написано: новая работа, высокие заработки… Стас известный трепач, наобещает золотые горы, и — в кусты. Однако, пренебрегать, пусть мизерным, но шансом, не стоило. Как мог, постарался Макс не показывать своего разочарования.
Расстались приятели на оптимистичной ноте.
О Лехе напрасно Макс беспокоился. Трофимов уже решил проблему хлеба насущного — подвернулось
