— Не надо. Не говори ничего.
Саша тоже поднялась.
Макс не догадывался, что творилось в душе у молодой женщины, ставшей совсем недавно, — не прошло еще и полгода, — вдовой, и сейчас страстно желавшей близости с тем, кого, не сознаваясь даже себе, любила все эти годы.
«Пусть, — решила Саша. — Пусть меня осудят, назовут дрянной и развратной, пусть. Больше не могу и не хочу притворяться». Она прижалась к груди Макса.
— Саша, милая…
— Не говори ничего, — прошептала она.
Их губы встретились.
Мир исчез. Остались только Он и Она. И было им плевать, что потом скажут другие: осудят или оправдают…
Саша и Макс, отдыхая от бурных ласк, лежали на низкой тахте, уместившись головами на маленькой подушке-думке. Плед, которым они укрывались, полностью сполз на пол, но Максу не хотелось его поднимать.
— Бесстыдники мы с тобой, — сказала Саша с усмешкой. — Давай прикроемся, что ли.
— Не могу, — возразил Макс, — ты слишком красивая, чтобы прятать тебя под покрывало.
Саша хихикнула и, с деланной жеманностью протянула:
— У-у, негодник. Ты разглядываешь меня, словно…
— «Я любуюсь тобой, как Мадонной Рафаэлевой», — процитировал Макс.
— Мадонна нарисована одетой.
— Ну, как… Венерой Милосской.
— А та вообще, без рук!
Они расхохотались. Макс обнял любимую, обворожительно прелестную в ничем не прикрытой наготе, и притянул к себе.
— А мне на самом деле ни капельки не стыдно, — прошептала ему на ухо Саша. — Это плохо, да?
— Это замечательно, — ответил Макс, целуя свою ненаглядную.
Они совсем забыли о времени. И не услышали даже, как в квартиру вошли. Встрепенулись, когда дверь, предусмотрительно запертую на защелку, тронули снаружи, и раздался женский голос:
— Саша?
Макс стал судорожно шарить свободной рукой по полу в поисках пледа. Саша прижала к его губам палец и прошептала:
— Это муля.
Затем громко сказала:
— Муль, у меня гости.
Она крепко обняла любимого, словно желая защитить от всех напастей.
— Никому тебя не отдам, милый мой…
Макс отвечал на Сашины поцелуи, мысленно сетуя на вечную непруху. Что за напасть: стоит ему лечь в постель с женщиной, как кто-нибудь обязательно начинает ломиться в дверь.
Они еще с четверть часа не отпускали друг друга и целовались. Точнее, Саша не выпускала Макса из объятий. Но… продолжение стало невозможным.
Саша, поднявшись, накинула халатик. Быстро привела в порядок постель, помогла Максу застегнуть пуговицы на рубашке. Поправила ему волосы и, поцеловав на прощание, выглянула в прихожую. Убедившись, что там никого, проводила гостя до лестничной площадки.
Прошел слух, что город наводнили беженцы-армяне, что все они, как один, богатые торгаши, и что им без очереди(!) квартиры дают. В «компетентных органах» потом утверждали, дескать, слухи эти распространяли некие эмиссары из Азербайджана, чтобы поквитаться с армянами за Карабах. Не исключалась и вероятность прямого участия зарубежных радикально-исламистских организаций, разыгрывающих «мусульманскую карту» в Средней Азии. Оппозиционеры же, заявили: все это — провокация московских властей и КГБ. Так или иначе, а в топку перегретого котла подлили керосину. Градус озлобления достиг критической отметки.
Двенадцатого числа перед правительственным зданием стала собираться толпа. Митинговали, орали: «Долой армян!», требовали, чтобы к ним вышел Главный. Ближе к вечеру настроение толпы переросло в ультрареволюционное. «Армянский вопрос» отошел на второй план. Под крики «Долой Махкамова*!» орда, подогревшаяся анашой, ринулась на штурм, толкая перед собой пустой троллейбус. В окна цековского здания полетели булыжники — оружие пролетариата, и бутылки с «коктейлем Молотова». Запахло жаренным. — ---------------- *) Прим. Махкамов — в то время Первый секретарь, глава Таджикистана (авт.)
В ответ из здания стали стрелять. Сначала в воздух, потом — на поражение.
Толпа отступила. Но не угомонилась, а покатилась по центральной улице, вымещая озлобление на всем, что попадалось под горячую руку. Перемещение неуправляемой орды сопровождалось хрустальным звонов разбитых вдребезги витрин, треском переворачиваемых киосков, возбужденными криками, воем и топотом.
Алишер, тот самый шофер, о котором рассказывал Максу Трофимов, случайно оказался на перекрестке возле ЦУМа. Он увидел, как из проема высаженной витрины какие-то люди вытаскивали коробки — грабили магазин. Алишер бросился к стоящему у стены милиционеру и закричал по- таджикски:
— Ты что, не видишь!? Смотри, что они делают!
«Страж порядка» только испуганно моргал. А потом и вовсе исчез, растворился в переулках.
Толпа постепенно рассосалась по боковым улицам. На время бесчинства прекратились.
В тот день Макс в город не выходил, и о случившемся узнал, когда вечером включил телевизор. На местном канале показывали одни и те же кадры: орущую толпу, троллейбус, используемый в качестве тарана, летящие пылающие бутылки, клубы дыма, валящие из разбитого окна, бегущих людей, опрокинутую будку «спорт-лото»… Диктор попеременно, по-таджикски и по-русски, говорил о «массовых беспорядках, спровоцированных хулиганскими элементами с подачи деятелей радикальных группировок».
Макс поспешил к телефону: узнать, все ли у Саши в порядке, не случилось ли с ней чего. Только напрасно он мучил телефон, пытаясь прорваться через шквал звонков. Телефонные линии, должно быть, раскалились докрасна и готовы были полопаться от перегрузок.
Впрочем, Саша дозвонилась сама.
— Как, там, у вас? У нас все тихо…
Макс подошел к окну. С улицы доносился лишь шум редких, в этот поздний час, машин.
Город засыпал, чтобы завтра проснуться другим. Прошедший день поделил историю города на «до» и «после». Он переживет еще не одно трагическое событие, будет получать и залечивать раны, быть может, он станет самым красивым и современным городом, а может, захиреет окончательно.
Вот только прежним ему не быть уже никогда.
Тринадцатого, с утра, на улицах было спокойно Только в центре появились БТРы, охраняющие Важные Объекты: госбанк, главпочтамт, здания правительства. Да еще очереди стояли в хлебных отделах магазинов — наиболее предусмотрительные решили запастись хлебушком.
Однако, спокойствие это было видимым. Все ждали: что-то будет. Часам к десяти к Центру с разных сторон, группами, потянулись люди, преимущественно молодые: студенты, жители окрестных кишлаков и просто городская шпана. На сей раз толпа собралась на Главной площади. Продолжили митинговать, орали в мегафоны, произносили пламенные речи. Про армян больше не вспоминали. Призывали разобраться с теми, кто отдал приказ стрелять в «мирных граждан», к тому же, выставили явно провокационное требование: захоронить на площади перед зданием ЦК убитых в ходе вчерашнего расстрела, и переименовать это место в «площадь Шахидон (Мучеников)».
Дальше — больше. Устав обличать местные власти, переключились на московские. Говорили о
