мухи на… Серегин предпочитал думать «на мед», но мухи охотно слетались кое на что еще. Из этого следовало, что в Галактике нет единства мнений и планов, как это пытались представить «Консультации» Смотрители. Впрочем, сведений они практически не давали, и информацию аналитики «Консультации» черпали, в основном, из умолчаний и недомолвок Кураторов — основного канала контактов со Смотрителями.
— Да не, какие там два километра, — продолжал тем временем разговорившийся Векшин. — Стали бы мы переться в такую даль. Зачем? Пара сотен метров по той дороге, и города уже не видно и не слышно — сплошная дикая природа. А на природе и пьется в охотку.
— Понятно, — протянул Вольфрам, и в голосе у него явно звучала скука. — Все с вами ясно, гражданин Векшин. Пора заканчивать.
— И что… что мне теперь будет?.. — голос у неудавшегося Чудотворца срывался и то и дело опускался до шепота. — Поверьте, я же ни сном, ни духом… и вообще…
— Как я уже сказал, ваше хождение к богу меня не интересует, — отрезал Вольфрам. — Может быть, вами займутся другие люди, это не мне решать. Прощайте, гражданин Векшин.
Он резко захлопнул папку, встал, подхватил ее под мышку и, не оборачиваясь больше к допрашиваемому, вышел из комнаты.
После этого Вольфрам первым делом заглянул в соседнее помещение. Забрал протокол осмотра у Серегина и быстро пробежал его глазами.
— Подошьешь к «Делу», — сказал он, возвращая бумаги Серегину. — А я пойду домой. Устал.
— А нам что делать? — растерянно спросил Серегин.
— Оформите дело Векшина, как закрытое, и — по домам. Отдыхать. Мы и так убили целую неделю на этого Чудотворца.
Олег упорно молчал, и это не нравилось Серегину, в молчании ведь легко заподозрить равнодушие.
— А что будет дальше? — не удержался все же от вопроса Серегин.
Вышедший было из помещения Вольфрам все же обернулся.
— Дальше? Мы до сих пор интересовались теми, кто мог посещать эту злосчастную сторожку вместе с Лесником. Теперь поинтересуемся, побывал ли там кто ПОСЛЕ его гибели.
— Но ведь там… сторожки-то больше нет, — растерянно сказал Серегин.
— Вот именно, — с каким-то затаенным смыслом ответил Вольфрам.
«Если для сокрытия самого факта убийства Царской Семьи советские главари принимали исключительные меры, вплоть до заведомо ложного объявления о вывозе Ее в надежное место, то в отношении сокрытия тел убитых, как в смысле места, так и выбора способа сокрытия, Исаак Голощекин и Янкель Юровский приняли совершенно исключительные предосторожности, ограничив круг лиц, участвовавших в сокрытии, до минимума и тщательно произведя выбор участников из числа исключительных русских большевиков».
«… Часто получались сведения, что там-то и там-то должны находиться трупы Царя и Его Семьи. Все эти сведения проверялись опять-таки по мере сил и средств. И нигде ничего найдено не было. Правда, в старых шахтах нашли пять трупов, но все они принадлежали австрийцам. Чистосердечно скажу, что обследованная нами местность не обследована, ибо если мне зададут вопрос, где царские трупы? — я прямо скажу: я их не нашел, но они в урочище “Четыре брата”. Что могли сделать — сделали. Ведь это место сплошь покрыто лесом и болотами с топкой почвой; его надо обследовать не через мальчиков- бойскаутов, к ним мы прибегли по нужде, а людьми взрослыми, и подчас даже специалистами…»
С утра еще дул легкий ветерок, несущий немного прохлады, но к обеду он стих, и наступила невыносимая полуденная духота, словно и не было ночной грозы. Впрочем, гроза-то прошла мимо, зацепив Свердловск лишь самым краем. Гремело и сверкало вволю, но разрывы между молниями и громом становились все длиннее, а ливень, начавшийся было, так же внезапно и кончился. Истосковавшаяся земля жадно сглотнула влагу и осталась такой же сухой, что и была. Поэтому и было жарко на следующий день.
Место для раскопок нашли как-то очень уж быстро. Отъехали от города километра на три-четыре по тракту, потом свернули на какую-то совсем уж мало езженную дорогу. «Уазик» прыгал на кочках. Ветки кустов хлестали по окнам. Наконец, через полчаса такой тряски, вечно хмурый и молчавший всю дорогу Максютов велел водителю остановиться.
Разгруженную машину Сорокин отпустил в город «до завтра». Быстро поставили палатку, развели костер, подвесили над ним два котла средней величины с водой, один для чая, другой — для макарон, кашеварить оставили Екатерину Семеновну, как единственную в экспедиции женщину, опять-таки, не лопатой же ей было землю ковырять. Остальных Максютов повел напролом через кусты. Метров в пятидесяти от лагеря они вышли на маленькую, закрытую со всех сторон густыми зарослями полянку. Максютов зачем-то притопнул ногой и глухо произнес:
— Здесь.
Тогда руководство перешло к опытным в таких делах Павлюкову и Штерну. Они хоть и не были археологами, но, как и все историки, неоднократно участвовали в раскопках. Круглолицый Кеша и сам Сорокин, вооруженные большими лопатами, сняли в указанном месте толстый слой лесного дерна, безжалостно перерубая щедро переплетавшиеся в нем корни. Потом Павлюков отставил их в сторону, и они со Штерном вдвоем, саперными лопатками начали осторожно углубляться в землю.
Солнце на полянку почти не проникало, и, хотя от духоты и прелых испарений рубашки копавших быстро стали мокрыми от пота, земля была влажной, и работа продвигалась хорошим темпом. К тому времени, как Екатерина Семеновна позвала их обедать звонкими ударами массивной поварешки в пустую миску, они уже, сменяемые время от времени Кешей и Сорокиным, углубились на метр с гаком, и сырой почвенный слой сменился совсем уже сухой глиной.
После обеда, прошедшего в энергичной деловой обстановке — мужики работали ложками еще лучше, чем лопатами, — неутомимый Сорокин дал всего пятнадцать минут на отдых, потому снова погнал их на раскопки. Мироновой, как единственной женщине, досталось мытье посуды. Она поворчала им в спины, но деваться было некуда.
Мрачный Максютов по-прежнему не притронулся к лопате. Он сел на краю полянки, прислонился спиной к тонкой березе и закрыл глаза. То ли притворялся, тот ли по-настоящему кимарил, сачок. С набитым желудком работать было ленивее, и Павлюков, смахивая рукой пот со лба, каждый раз ловил себя на том, что с раздражением посматривает на неподвижно сидящую и, главное, НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЮЩУЮ, фигуру. Действительно, ничто так не раздражает работающего человека, как вид кого-то отдыхающего рядом.
Когда глубина их короткого шурфика достигла полутора метров, Павлюков уже собирался остановиться. Действительно, глубже копать не смысла не имело. Насколько Павлюков знал, тела расстрелянного царя и членов его семьи сперва сожгли на костре, а зарыли уже их обгорелые кости. И лениво было бы чекистам зарывать их слишком глубоко. Да и смысла не было, и обстановка не содействовала — вот-вот в город войдут белогвардейские части. Юровский, командовавший расстрелом и захоронением, вообще писал в своем известном дневнике «присыпали землей». А для больших заносов, пусть даже и в лесу, прошло с тех пор не так уж много времени.
