– Отставим. Подойдем с другой стороны, – сказал Гуров. – Они торопятся, дела в Чечне налаживаются, для противника время – деньги.
– Убьют парня в тюрьме, объявят, что русские его расстреляли, поднимут шум, – пробормотал неуверенно Крячко.
– Ты чего бормочешь, голоса лишился или не веришь сам, что говоришь? Да, русские расстреляли убийцу, ну и что? Какой шум? Террористов расстреливают. Состоялся суд присяжных, какие претензии? – Гуров смотрел на Крячко с любопытством.
Станислав чувствовал, старший ждет от него ответа, не находил, неожиданно выпалил:
– Чеченца по решению суда расстреляли, а теракт совершил русский!
Котов и Нестеренко переглянулись недоуменно. Гуров перестал расхаживать, остановился напротив Крячко, спросил:
– И давно посетила тебя сия гениальная мысль?
– Я дневник не веду, полагаю, с неделю думаю, – ответил Станислав.
– Почему молчал?
– Ты о том же думаешь и молчишь. А мне лезть впереди тебя не положено.
– Необходимо найти и захватить мужика, – решительно сказал Гуров.
– Запросто! – К Станиславу вернулось его шутливо-бесшабашное настроение. – Русский, бритый, среднего роста и телосложения, особая примета – на кисти правой руки выколот якорь. Волосы отрастают, рисованный якорь смывается обыкновенным маслом. Нам такого парня найти – раз плюнуть.
– У тебя, Станислав, есть другие предложения? – ласково спросил Гуров.
– Никак нет, господин полковник! – Станислав вскочил, вытянулся.
– Значит, будем разыскивать, – произнес Гуров тоном, словно следовало сходить за хлебом.
Глава 10
Звали его редко встречающимся именем под стать его внешности – Иваном, отчество и фамилия тоже были под стать, в целом звучало для России просто удивительно – Иван Сидорович Петров. Обратишься в адресное бюро, тут же получишь необходимую справку, только не забудь захватить с собой мешок побольше, чтобы поместились.
Сыщики не знали ни имени, ни отчества, ни фамилии, начали розыски с энтузиазмом.
Ваня Петров был потомственным пролетарием, мать еще помнил, отца никогда не видел, соответственно, о предках понятия не имел. И хотя, по словам матери, в роду все пили горькую, на внешности Ивана данный факт не отразился. Ни черта наши ученые о наследственности не знают, а может, какой прадед являл род совсем иной, и парнишка уродился в неведомого предка.
Иван действительно был невысок, но и не мал ростом, в плечах не шибко широк, но крепость фигуры и в неброской одежде ощущалась. Родился он в шестидесятом в комнатушке полуподвала, рядом с котельной. Мать работала дворником, стирала соседям, мыла полы, в доме жили люди в основном обеспеченные, даже сохранились две старушки дворянки, деду которых некогда дом принадлежал. В первые годы жизни Ивана мать почти не пила, так, рюмочку портвейна по красным дням. Она даже водила сына в церковь, правда редко, всегда было много работы.
У старух с третьего этажа, которые были дворянского происхождения, каким-то чудом уцелела часть библиотеки, они научили Ивана читать, и он малолеткой проводил в их комнате целые дни, читая, что попадет под руку. Хозяйки были ровесницы века, мальчонке они казались древними, на самом деле женщины были хотя и в годах, но крепкие и сообразительные.
Большевики грабили торопливо, они же не знали, что у них впереди еще масса времени. При такой поспешности они прозевали две ценные иконы, которые во времена нэпа женщины поменяли на золотые червонцы, да еще кое-что из серебряной посуды осталось, так что и хозяйкам, и приблудившему пацану на кормежку вполне хватало.
Иван подрос, начал скрести снег и махать метлой, а осенью подошло время отправляться в школу. Но в роковой момент у матери случился роковой роман. «Жених» унес швейную машинку, больше брать было нечего, и скрылся. А мать запила. Случается, мужчина десятилетиями из канавы не вылезает, а в баньке попарится, пару дней кваску попьет и словно новый пятиалтынный. У женщин организация иная, ей порой несколько стаканов, и она только на четвереньках передвигается, поднять ее можно только в клинике. Баб на России уйма, а клиник – лишь на жен крупных большевиков хватает.
Здоровья матери Ивана хватило лишь на три месяца, останки, что выплюнул зеленый змий, схоронили, люди скинулись на похороны – люди в доме жили обеспеченные. А из пролетариата лишь один, на втором этаже, и тот работал мастером. Ивана взяли к себе сестры, у которых он и так жил безвылазно.
В первом классе парнишка учился отлично, затем похуже, но школу окончил благополучно. Криминал в его жизни присутствовал в виде обычных мальчишеских драк да спекуляции билетами в ближайшем кинотеатре. В общем, никаких предпосылок, что из парня вырастет закоренелый уголовник, не было. Когда пришел срок, военкомат направил его в армию.
А вот здесь все перевернулось. Дедовщина в те годы еще не расцвела, но старослужащие держали молодняк в строгости. Неожиданно, даже для самого Ивана, в нем проявился твердый характер, произошло несколько драк, последовала гауптвахта, выйдя с нее, он столкнулся с сержантом, из-за драки с которым и сидел. Сержант с приятелем встречали Ивана Петрова, желая проучить «салагу» серьезно. Надо же такому случиться, что неподалеку от места встречи механик чинил автомобиль. Иван схватил из ящика с инструментами гаечный ключ и проломил сержанту голову. Дело бы замяли, и Петров вновь отделался бы гауптвахтой. Но, на беду, сержант оказался сыном штабного полковника, и «злостного хулигана» отдали под суд. Иван Сидорович Петров получил пять лет строгого режима.
О тюрьмах и лагерях написано более чем достаточно, в нашей истории ничего нового и принципиального не произошло. Даже в том факте, что крепкого самостоятельного парня в зоне не топтали, а воры хоть и не признали за своего, но отнеслись к парню значительно внимательнее, чем администрация, тоже ничего необычного не было. Ворам люди нужны, это для политрука человек в зоне что брошенный окурок.
Особенно Иван приглянулся вору в законе по кличке Стриж. Он «держал» зону, имел за плечами убийство и побег, а впереди, так же, как и Ивану, Стрижу маячили пять лет. Он быстро оценил характер новенького, его природные ум и силу, сообразительность в острых ситуациях. Стрижа очень привлекали в парне его стойкость, случайная судимость, менты не обратят внимания на драку в армии, природная молчаливость и то, что Иван объяснялся на чистом русском языке, не имел наколок, даже почти не ругался матом, да еще мог ввернуть несколько слов по-английски. «Золотой мальчик», звал Ивана старый уголовник, немного обучить правильно держаться, неоценимый помощник получится.
Стриж освободился на месяц раньше Ивана, согласно договоренности. Обождал крестника в ближайшей деревеньке, где устроился подсобным рабочим на лесопилку. Он написал нескольким авторитетным людям с просьбой приехать, потолковать, так как сам имел ограничения и прибыть в Москву не рисковал, сначала необходимо было обзавестись крепкими документами.
Вернулся из зоны Иван Петров, ничего не спросил, устроился на лесопилку, начал вкалывать. Затем по одному прибыли и старые дружки Стрижа. Они отнеслись к Ивану настороженно, при нем разговоров не вели. А если бы опытные уголовники знали, о чем молодой парень думает, так попросту пристукнули бы наглеца.
Иван тихо ненавидел буквально всех: и блатных, и ментов, людей, сидевших за колючей проволокой и вкалывающих за гроши с утра до вечера на работе. Он не пил, не курил, приспособил тележную ось вместо штанги, качал силу. Когда он не ел, не спал и не работал, то часами искал выход из создавшегося положения. Он желал быть свободным, богатым, независимым. Для своего возраста он прочитал много книг, много запомнил. Но ни золотоискатели Лондона, ни граф Монте-Кристо явно не годились в качестве примеров для сегодняшней действительности.
Своего учителя Стрижа парень презирал, а когда увидел его дружков, понял, что компания эта – люди на свободе временные. После долгих раздумий Иван пришел к выводу, что ему требуется связь с КГБ – самой мощной государственной организацией. Он отлично понимал, что никакого разведчика из него не получится, биография не позволит, иностранные языки надо знать в совершенстве. И хотя в книгах и фильмах о героях «невидимого фронта» рассказывалось благородно и красиво, Иван, парень очень неглупый, догадывался, что в тайной организации существуют и другие люди, которые белых перчаток не носят, фильмов о них не снимают, ордена им не нужны. И на такую работу даже КГБ подобрать хороших специалистов трудно. Он, Иван Петров, считал себя человеком вполне подходящим, даже его судимость могла стать плюсом.
Оставался «пустяк», надо было попасть в поле зрения людей заинтересованных.
В жизни Ивану выпадала то черная фишка, то светлая, как и подавляющему большинству землян. Шобла Стрижа, прихватив с собой парня, перебралась из деревни в небольшой уездный городишко. Документы у них были в порядке, дел никаких за спиной не числилось. Постовому менту можно было смело смотреть в глаза да спросить, где находится улица Ленина. Для каждого поселка, где домов было больше десятка, такая улица была обязательной.
Весну тянуло на лето, ватники пришлось снять, с лагерной обувкой расстаться, дружки Стрижа неохотно прикупили Ивану пару штанов, линялую куртку, изготовленную очень далеко от России и проделавшую всю дорогу пешком, от чего иностранные слова истерлись, но шик дальних краев в вещичке остался. Старенькие кроссовки носили даже в Москве, можно считать, что Иван был одет по последней моде. Крутые плечи, короткая стрижка, ленивые движения и безразличный взгляд полностью завершали портрет только появившегося в России типа молодого бизнесмена, рэкетира, бандита, их в конце восьмидесятых годов путали. Правда, не хватало импортной тачки, якобы стоявшей за ближайшим углом, и пачки долларов, перетянутой резинкой, в кармане, в остальном внешний вид Ивана соответствовал.
«Старики» проводили очередное совещание и выгнали парня со двора. Иван, волоча ноги, продвигался по центральной улице, когда почувствовал, как его взяли под руку. То была не ментовская хватка, да и взяли лишь с одной стороны. Иван реагировал спокойно, не напрягся, взглянул на незнакомого мужчину, который шел рядом. Это был человек тридцати с небольшим, одетый по-столичному, дорого, но не броско, чуть выше Ивана, с безразличным выражением лица, свойственным оперативникам.
– У меня документы в полном порядке, – сказал Иван, не останавливаясь.
– Я знаю, Иван Сидорович, – ответил мужчина, изобразив улыбку. – Хотелось поговорить, подполковник Хазанов отзывался о вас как о человеке уравновешенном и благоразумном.
Подполковник Хазанов был заместителем начальника лагеря, из которого Иван недавно освободился. Как все оперативники мест заключения, Хазанов имел кличку Кум. Он вербовал заключенных, «слушал» лагерь, предупреждал побеги и кровавые разборки, иногда удачно, порой опаздывал. Хазанов беседовал с Иваном больше года назад, пытался склонить к сотрудничеству, но получил категорический отказ и оставил в покое. Иван Петров не знал, что подполковник записал его в особую тетрадь, которую время от времени показывал коллегам из бывшего КГБ. Кроме того, Хазанов держал рядом с Иваном Петровым агента, знал о заключенном много, считал перспективным. Когда заключенный, освобождаясь, порой попадал в агентурную сеть ФСБ, это считалось заслугой Кума, способствовало его продвижению по службе. Практически это была пустая работа, так как контрразведка вербовала агентов из числа освобожденных крайне редко. Освободившиеся являлись людьми крайне неустойчивыми, склонными к преступлениям и двурушничеству.
Капитан, остановивший Ивана, в успех предстоящего разговора не верил, просто выполнял рутинное задание, чтобы потом написать рапорт, мол, встреча
