— Говорят, что и кошкам позволено смотреть на королей. А вот рабочего мальчика, который осмелился посмотреть на господ, не ломая шапки, можно взять и швырнуть в канаву. Так, выходит?
Я взглянул на него, повернулся, чтобы идти, — и остался на месте.
Меня не пустили его глаза.
Небольшие, близко посаженные, проницательные, отливавшие сталью, и прекрасные и страшные, они пронзили меня своим светом и остановили.
— Ты откуда, паренек?
Взгляд его скользнул по толпе.
— Из Гарндируса, сэр.
— Приехали на ярмарку?
— Да.
— Тогда ты, наверно, знаешь Ричарда Беннета?
Я кивнул, удивляясь.
— Ты бы смог его сейчас найти?
Я кивнул, удивляясь еще больше.
— Тогда, будь добр, найди его побыстрей и отдай ему вот это.
Он вынул из кармана конверт и сунул его мне.
— А если он спросит, от кого, что ему сказать, сэр?
Он улыбнулся.
— Не спросит.
Потом бросил мне шестипенсовик, который я поймал на лету и положил в карман, и сказал:
— Беги быстрей. Это очень важно.
И, резко повернувшись, взбежал по ступенькам Вестгейта.
Я отправился искать Ричарда Беннета, но вместо него нашел Дафида Филлипса; он стоял возле кабака, вдрызг пьяный, и скалил зубы, как дохлая овца. Я решил рискнуть.
— Мне нужна Морфид, — сказал я, держась от него на безопасном расстоянии. — Ты ее не видал?
— Видал, — ответил он, покачнувшись.
— Отец просил найти ее. Дело идет о жизни и смерти.
— Как в Мертере, — сказал он, внезапно протрезвев. — Шотландцы там совсем сбесились. Говорят, стреляли в женщин и детей. Но конечно, когда Ричард Беннет нужен Джону Фросту, ни его, ни других агитаторов нигде не найдешь.
— Джону Фросту? — повторил я, холодея.
— Да-да. Ишь ты какой стал важный — разносишь письма самого главного. Но он-то хорош — отдавать письма на виду у всех. Ну да Бог с ним. Пошли.
— Куда? — спросил я.
— К Беннету. Черт с ней, с Морфид, раз такое дело.
Расталкивая встречных, он повел меня обратно к Вестгейту, где толпа все еще осыпала бранью солдат, охранявших вход, а затем свернул на Стоухилл. Пройдя половину улицы, мы наткнулись на двух толстух, которые дрались в кругу восторженно орущих мужчин. Они царапались и рвали друг другу волосы, их платья повисли лохмотьями, обнажив болтающиеся дряблые груди. Пройти было невозможно, и мы свернули в переулок. Здесь жили бедняки; паршивые собачонки рылись в кучах отбросов, тощие ребятишки играли на ступенях домов. Так мы прошли несколько улочек; Дафид ни разу не оглянулся, но я все же шел от него в нескольких шагах на случай, если он вздумает выкинуть какую-нибудь штуку. Наконец он остановился и сказал:
— Третья дверь отсюда. Я их выследил час назад. Здесь живут друзья Беннета, все вполне прилично, так что не стесняйся.
Вдруг он закрыл лицо руками и заплакал, как ребенок.
— О Господи! — проговорил он.
Мне стало жалко его и противно.
— Дафид, Дафид! — воскликнул я. — Иди пей пиво, забудь про нее, она по нему с ума сходит. Ты стоишь кого-нибудь получше Морфид.
Но это его только подстегнуло, и он так расхныкался и раскис, что у меня наконец лопнуло терпение. Отец говорит, что пиво выходит из человека разными путями, в том числе и через глаза.
Я ударил его по руке.
— Ну, хватит распускать нюни! Дождешься здесь Беннета, он тебя отделает — он ведь трезвый. Отправляйся лучше с Мозеном на Портовую улицу, найди себе потаскушку, и завтра утром тебе будет куда веселее.
Тут он перестал реветь и вытаращился на меня, не веря своим ушам.
— Святый Боже! — еле проговорил он. — Из уст ребенка! Чтобы я осквернил себя с продажной женщиной! Гореть тебе в адском огне, Йестин!
Он схватил меня за плечи и притянул к себе.
— Ты искал Беннета — я привел тебя к нему. Поговори с ней! Ну, я тебя прошу! Скажи ей, что я буду работать на нее, что я готов за нее глаза отдать. Господи, пожалей же меня! Послушай! — Он встряхнул меня, чтобы я хорошенько все понял. — Беннет сейчас отсюда уйдет. Скажи ей, что я буду ждать на перекрестке у Стоухилла и мы пойдем на состязание певцов. Скажешь, Йестин?
— Какой-то ты вздор несешь, — ответил я. — Ну ладно, передам. А теперь проваливай живей, покуда дверь не открылась и он нас обоих не отдубасил.
Он пустился по улице, так что его и заяц не догнал бы.
Я подошел к двери и постучал. Послышались шаги. На стекло упала тень. Дверь отворила худая высокая женщина во вдовьем черном платье. У нее было лицо как у заморенного привидения, седые космы, костлявые руки, которыми только и цепляться за могильные камни. Но позади нее я увидел чистенькую прихожую и цветы в ярко начищенном медном кувшине. Я снял шапку.
— Мне нужен ваш гость, мистер Ричард Беннет.
Она улыбнулась, и ее морщинистое лицо стало добрым.
— Если вы друг мистера Беннета, то не надо околичностей, молодой человек, — ответила она. — Заходите вместе с вашей дамой.
Нахмурившись, я сжал в кулаке шапку, вошел и притворил за собой дверь. Старуха была слепа.
— Вы без дамы? — удивилась она. — Жаль. Ну ничего. Присаживайтесь и посмотрите, как у нас уютно. Мистер Беннет сейчас занят с дамой, когда он освободится, он сойдет вниз. У меня дом свиданий, это так, но я пускаю только приличных людей, так что, если вы придете ко мне с дамой, можете побыть с ней вместе в благопристойной обстановке и получить чай по звонку. Как о вас доложить?
— Никак, — сказал я вдруг осипшим голосом. — Передайте, пожалуйста, мистеру Беннету это письмо, а я пойду.
И я сунул конверт ей в руку.
— Какая же я глупая, — усмехнулась она. — Ты же совсем мальчик и еще молод для любви. Сначала перестали служить глаза, теперь уши отказывают. Бедная старая Олуэн. Хорошо, я отдам ему письмо. Ты уж сам закрой за собой дверь.
— Благодарю вас, — сказал я. Меня била дрожь. — До свидания.
Я пошел к двери, открыл ее, но какая-то сила, перед которой отступили мои представления о порядочности, удержала меня. Я захлопнул дверь и остался в прихожей, следя за тем, как высокие ботинки старухи поднимаются по лестнице, а потом на цыпочках последовал за ней и остановился, когда мои глаза оказались на одном уровне с лестничной площадкой. Старуха взяла со стола поднос, толкнула ногой дверь и вошла. Весь дрожа, я заглянул в комнату.
Солнечные лучи лились в окно и падали на сбитое покрывало широкой кровати. На краю ее сидел Ричард Беннет в узких атласных панталонах и оттенявшей его смуглую красоту белой, отделанной кружевом рубашке, распахнутой на груди. Он вскочил с кровати, чтобы взять поднос, и тогда я увидел Морфид.
Она лежала на кровати, голая, как облупленное яичко, что-то пела, смеялась и размахивала над
