— Приходи в семь часов к пруду, — ответил я, — я тебе разрисую рожу.
В двенадцать часов раздались удары в рельс — это был час обеда. Побросав молотки, мы выскочили из пещеры и во главе с Сарой бросились к пышущим жаром печам. Сюда со всех сторон устремились потоки рабочих: погонщики мулов, подносчики известняка, загрузчики шихты — все собирались вокруг печей и протягивали руки к теплу.
Но моего отца у печей не было. Он устроился в стороне на вагонетке, разложил свой завтрак и открыл фляжку с горячим чаем, из которой шел пар. Приятно было смотреть на него, и я заметил, что многие девушки хихикали, подталкивали друг друга, показывая на него глазами, и приглаживали волосы, стараясь выглядеть постарше. Но он видел только меня.
— Ну, как дела? — спросил он.
— Хорошо, — ответил я, забираясь на вагонетку и усаживаясь рядом с ним. — Работаю вместе с Сарой Робертс и Мо Дженкинсом, дроблю руду для Второй печи и уже засорил глаза.
Он пристально поглядел на меня.
— У вас там холодно?
— В ледышку можно превратиться. Ну да ничего. Там многие моложе меня.
Он откусил кусок хлеба и стал жевать, глядя в пространство. А потом сказал:
— Помни — никаких драк с Мо Дженкинсом. Я не мог ему врать.
— Один только раз сегодня вечером, и больше я с ним связываться не буду.
Я принялся за свой завтрак.
— Боже милосердный! — сказал отец. — Ты времени даром не теряешь!
Он отпил из фляжки, вытер рот рукавом и спросил:
— Когда?
— В семь часов у пруда.
— О, черт, — простонал он. — Так мы, того и гляди, прослывем отъявленными драчунами. Поди тогда согрейся, а то сведет мускулы.
Он взял меня за руку и стал проталкиваться через толпу поближе к печи.
— Подай назад! — крикнул горновой; толпа отодвинулась, образовала широкий круг и приготовилась смотреть, как идет чугун.
Велика изобретательность человека, научившегося добывать из горы камень и выплавлять из него железо.
Дверца печи распахнулась, и на нас дохнуло жаром от раскаленной добела массы, над которой плясали бездымные языки красного и золотистого пламени. Пробили летку, и все прикрыли глаза от нестерпимого блеска. Я увидел выползающую губу ослепительно белого чугуна, который словно остановился в нерешительности, ощутив холодное дыхание гор. Глотнув влажного воздуха, он окутался клубами пара, зашипел и пошел, пошел: живая красная струя извивалась и пламенела в летке. Вот она уже потемнела; белый поток бежал в изложницы, стреляя, щелкая, растопыривая пальцы ручейков, раскаленного металла. Язычки пламени трепетали над формами, ослепительный блеск заволакивался багровой дымкой, металл обретал устойчивость цвета и формы, готовясь к своей тысячелетней трудовой жизни. Печь ревела, шипели изложницы. Летку забили. Печь облегченно рыгнула.
К четырем часам в пещере стало темно; пришел Идрис и угостил палкой мальчишку-ирландца, который бросил работать. Когда он ушел, Сейнвен Хьюз заснула, свернувшись у стены, но мы не стали ее будить, а цыганенок Бруки Смит украл все, что осталось у меня от завтрака, — тот самый Бруки Смит, незаконный сын торговца из Абергавенни, который два месяца спустя умер от голода в ночь под Рождество. Медленно тянулись часы, полные холода и страха; иногда в пещеру заглядывали английские дамы и господа, пришедшие посмотреть на маленьких уэльских рабочих. Я натер на руках мозоли, и когда в половине седьмого Идрис ударил в рельс, рукоятка моего молотка была в крови.
— Кончай! — закричала Сара, и мы все бросились за ней из пещеры. Но у выхода я вспомнил про Сейнвен и вернулся. Она так и спала у стены; ноги у нее посинели до самых ляжек, и дыхание было еле слышным.
— Чего ты там застрял, Мортимер? — крикнул Мозен, остановившись у выхода. — Не вздумай спрятаться или убежать домой.
— Тут Сейни спит, — отозвался я. — Что ж, так и оставить ее замерзать?
И тут я увидел, каким добрым может быть Мо.
— Бедняжка, — прошептал он, глядя на нее. — И обмочилась к тому же — вся мокрая. Ох ты горе! Отнеси-ка ее к печи согреться, Йестин Мортимер, а я сбегаю в кузницу за ее отцом.
Снаружи было темно, как в могиле, шел мокрый снег, и вокруг потушенных печей бешено крутился ветер. Но Вторая печь еще светилась. Я вынес Сейнвен из пещеры и, опустив у печи на землю, стал растирать ей ноги. Пришел десятник Идрис и положил свою палку на сигнальный рельс.
— Что случилось? — спросил он, наклоняясь ко мне.
— Сейни заснула и вся закоченела, сэр, — ответил я. — Мо Дженкинс побежал за ее отцом.
Идрис вздохнул и сел рядом со мной на кучу шлака.
— Напрасно побежал. Хьюз сегодня отрабатывает за тот день, когда его жену обожгло и он не был на заводе. Наши хозяева — прекрасные люди, но будь моя воля, я бы подпалил хвосты всем заводчикам отсюда до Кифартфы.
Он взял Сейнвен на руки и поднес ее ближе к огню.
— Батюшки! — воскликнул он. — Какая же она холодная! Пускать детишек в этот ад зимой!
— А что делать мистеру Хьюзу, сэр? — осмелев, сказал я. — Жену сожгло чугуном, и за Сейнвен некому смотреть.
— Да, — задумчиво ответил Идрис. — Да и всем нам не на что надеяться.
Он начал тихонько баюкать Сейнвен.
— Разве что союз нас спасет, а то половина рабочих в наших долинах отдаст Богу душу, и некому будет работать.
— Мой отец против союза, — сказал я. — Он говорит, что главное — это сохранять верность хозяевам.
Идрис пристально поглядел на меня.
— Вот как? А если отец скажет тебе: прыгни вот в эту печь, ты прыгнешь?
Я не ответил; он улыбнулся, показав большие желтые неровные зубы, и его маленькие глазки, скрытые в обвисших складках обожженного жаром печей лица, вдруг блеснули. Он откашлялся и сплюнул.
— Ты еще мал, Мортимер, и умишка у тебя не хватает понять, что к чему. Но когда ты будешь сегодня ночью лежать в теплой постели, подумай о матери этой девочки и спроси Христа, справедливо ли это, что у нее спина прожжена до легких и она лежит пластом и что ее ребенок замерзает в пещере.
Не зная, что сказать, я вертел в руке кусочек шлака и поглядывал на Идриса.
— Ну что же ты молчишь? — спросил он. — Говори. Может быть, ты нам еще понадобишься, чтобы освобождать эту забытую Богом страну.
— Что такое союз? — спросил я.
— Боже милостивый! Неужели тебе никто этого не объяснял?
— У нас дома без конца из-за него ругаются, а чтоб объяснить — так нет.
Идрис посмотрел на небо, как будто искал там слов, потом медленно заговорил:
— Если бы кто-нибудь вздумал бить эту девчушку, а кроме тебя поблизости никого бы не было и ты побежал бы за мной, чтоб я помог тебе справиться с обидчиком, это и был бы союз. Но сначала мы попробовали бы его урезонить, чтобы избежать драки.
— А еще отец говорит о «шотландских быках». Кто они такие?
— Если бы я отказался вступиться за девочку и ты за это вытащил бы меня из постели, избил палками и сжег мою мебель, тогда ты был бы «шотландским быком».
— Значит, они плохие, — сказал я и испугался за Морфид.
— Дерьмо, только вредят нашему делу. Наш союз основан на товариществе, и его цель — переговоры,
