БЕЛЫЕ РАДЖИ

проверял дальние гарнизоны и следил за тем, чтобы никто не поддавался преступному обольщению плетеных кресел или даже капоковых подушек. Прибрежные жители свыклись с видом украшенной царским гербом праху, и тотчас узнавали силуэт невысокого хладнокровного человека, молча стоявшего под Желтым зонтом напротив великанши с золотистыми волосами. Маргарет часто сопровождала раджу в его экспедициях, и то были самые счастливые мгновения ее жизни. Праху скользила между островками нипаха, в лабиринте мангровых деревьев, посреди опрокинутых в нефритовую зеркальную гладь черных засохших стволов, и, двигаясь вдоль побережья, выходила в Китайское море, а затем миновала одно устье за другим.

Чарльз регулярно поддерживал связь с туземными вождями, ведь эти люди находились в основании пирамиды, чью вершину занимал раджа, а меж двумя этими глыбами были тесно зажаты чиновники и офицеры. Белый раджа умел завоевывать сердца не только своей простотой, но и броскими жестами, которым научился у первого раджи: например, преподносил знамя - лестный и вместе с тем экономичный дар. Чарльз посадил за Астаной арековые пальмы, чьи плоды используются для приготовления бетеля, и раздавал орехи наносившим визит вождям. Рани же вербовала сторонников чисто женскими методами, и малайские дамы высоко ценили неизменно завершавшуюся пикником ловлю тубы[72]. Сама рани из дипломатических соображений, а также для экономии и удобства, нередко носила местный костюм. Маргарет очень быстро научилась говорить по-малайски, чудесно адаптировалась, и ей не казались однообразными даже званые вечера в Астане.

На следующий год приехал Гарри де Виндт. Ему было всего шестнадцать, но, очень любя его и зная, как обрадуется рани, Чарльз пожаловал молодому человеку чин адъютанта.

С тех пор как садовникам удалось обуздать единственную подходившую для газонов англоиндийскую траву love-grass[73], астанский парк радовал глаз. Под сводом исполинских деревьев, среди пальмовых опахал и вечных свадебных букетов плюмерий, распускались чашечки буйной флоры: гибискусы, антуриумы, иксора, канны, орхидеи и повсюду - розово- белые каскады бугенвилий, по-малайски называющихся бунга кертас, «бумажные цветы». Меж пучками иланг-иланга мягко утопали во мху могилы прежних пенгиранов.

— Парк довольно велик, и здесь можно устроить образцовую ферму. Я привезу индийских зебу и попробую их скрестить для улучшения породы рогатого скота. Я хочу, чтобы в Сараваке молоко и мясо перестали быть роскошью.

Маргарет взглянула на мужа в зеркало трельяжа:

— Я была бы просто счастлива, если бы извечную курятину сменило мясо, но, пока ты еще не привез зебу, вынуждена тебе сообщить, что мне совершенно нечего надеть.

— Местный костюм... И, наверное, твои служанки умеют шить.

— Дело не в этом. Мне нравится малайский костюм, но иногда я вынуждена одеваться по-европейски, а меня видят в одних и тех же платьях, которые я привезла с собой. Мои корсеты разваливаются, а все чулки штопанные. Это же неприлично.

— Ты страдаешь от холода?

— Если это острота, она безвкусна. Мне хотелось бы носить не башмаки, а ботинки, и не шапки, а шляпки.

К ее белым щекам прилила кровь, и Маргарет окончательно запуталась в башмаках, шапках и развалившихся корсетах, поскольку терпеть не могла подобные споры.

— Разве тебе самому не противен этот разговор? ... Ты говоришь, как купец...

— Мой дядя не умел считать, и этим приходится заниматься мне. К тому же я и есть купец: как раз сейчас собираюсь открыть банк.

Она возликовала:

— Отлично! Тогда прими меня как свою первую клиентку и ссуди мне тысячу фунтов стерлингов.

— Исключено. Я намерен открыть этот банк на твои деньги.

— Ах, - вздохнула рани, и на трельяж с глухим стуком упала ее расческа.

Чарльз все-таки привез зебу, но скрещивание принесло только биологический, а не финансовый Успех. «Саравак Газетт» регулярно публиковала цены на продаваемые фермой продукты, но молоко по десять центов за кварту, сливочное масло по восемьдесят и яйца по центу за штуку превосходили покупательную способность местного населения.

Уже несколько лет на матангских склонах пытались выращивать кофе. Раджа хотел развить и расширить предприятие, присоединив к нему чайные плантации. Но слишком влажный и безветренный климат мешал росту, а все старания оборачивались постоянным дефицитом.

Одновременно Белый раджа посвящал себя таким разнообразным делам, как регистрацрш гражданского брака; открытие правительственной школы для китайцев из Паку; создание мундиров для рейнджеров; земледельческая регламентация гамбира; возведение бесчисленных укреплений, затерянных в джунглях и названных именами всех его родственников, друзей и знакомых; разработка нового флага; торжественное открытие садонгских угольных рудников; изучение докладов о внедрении в симанггангском районе индиго; переговоры о Бараме и совершаемые время от времени военные походы против непокорных племен.

Чарльз был великодушен. Взяв однажды в плен молодых кайянов, почти еще детей, он пообещал их оставить на трвдцать дней и раздал трвдцать бумажных полосок, чтобы они могли наблюдать, как истекает срок плена. Ме?сяца оказалось достаточно, чтобы перетянуть их на свою сторону: они возились с полосками всего пять-шесть дней, затем привыкли, забыли о них и вскоре стали называть раджу апаи[74] а затем попросились к нему на службу.

Для оставшихся клочков бумаги Чарльз нашел наилучшее применение - заложил в «Мадам Бовари» те места, где описывается, к чему приводит чрезмерная любовь к нарядам, а затем передал это косвенное послание секретарю рани, которую оно рассмешило до слез.

Интересы, связанные с зонами торгового влияния, вызывали между Сараваком и нидерландскими владениями неурядицы, обостряемые племенными распрями, постоянно возникавшими среди пограничного населения. Устраиваемые в ландакском районе кровавые бани беспрестанно приводили к обмену новыми дипломатическими нотами между правительствами. Когда кровопролитие уже грозило выйти за допустимые пределы, представитель Голландии в Понтианаке менеер ван дер Шульк уведомил раджу и рани, что с большой честью их примет, дабы полюбовно уладить некоторые разногласия. В сопровождении Маргарет, Гарри и секретаря, раджа отправился на борту «Безмятежности» в Понтианак. Гостей весьма радушно встретили представители правительства, офицеры и единственный женский образец голландской общины, остальных удалили, дабы не касаться во время торжеств вопроса о старшинстве. Полностью очищенная в этом отношении атмосфера оставалась безмятежной. Желая развлечь гостей, менеер ван дер Шульк, грушевидный карлик со скудной вертикальной шевелюрой, предложил лодочную прогулку по бесконечному каналу, соединявшему Понтианак с морем меж двух полностью закрывавших пейзаж земляных насыпей.

— Вы видите типично голландское изобретение, - любезно сказал менеер ван дер Шульк.

— Какая идеальная прямизна, - тактично ответила Маргарет.

Углы сглаживало ее врожденное обаяние, а на дипломатические решения неоднократно влияла знаменитая улыбка, которой она, впрочем, пользовалась лишь при необходимости. Менеер ван дер Шульк одобрительно кивнул, Маргарет последовала его примеру, а Чарльз остался невозмутимым: сходившиеся в одной точке горизонта красные земляные склоны предвещали «идеальную прямизну» до победного конца. Визит действительно удался, и единственную трудность представляла борьба со сном. Голландцы не только признали существование Саравака, но и предложили сотрудничество в подавлении беспорядков на границе. Хотя Белый раджа все еще подозрительно относился к нидерландской психологии и усматривал в недоверии голландцев к туземному населению зародыш грядущих неудач, это было неожиданным успехом.

Одинокий женский экземпляр подарил Маргарет апельсиновое дерево в кадке, много смеялся, обнажая зубы цвета мускатного ореха, и всячески старался поддержать разговор:

— Странное местечко, не правда ли, мадам?

— Но весьма любопытное, - в глубине души посмеиваясь над собеседницей, ответила рани.