строит, вот и все тут. Перечти ее письмо и увидишь, что я прав: не знаю, права ли она?'
Письма как таковые
Содержание писем соответствует разумной (для юных существ без особого предназначения и склонностей) программе политико-нравственного факультета Московского университета: г-н Чаадаев, в сущности, просто-напросто воспроизвел в своих сочинениях то, что слышал в молодости - с поправкой на устройство его, склонного к ипохондрии, организма. Нечто такое должно было стать написанным. Ипохондриков на свете много, и всем им нужна Своя Книга конечно же, о них самих.
'Дивная связь человеческих идей на протяжении веков, эта история человеческого духа, вознесшие его до той высоты, на которой он стоит теперь во всем остальном мире, - не оказали на нас никакого влияния. То, что в других странах уже давно составляет самую основу общежития, для нас - только теория и умозрение'.
'Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без пользы для нас. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих; ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от него, мы исказили'.
'И, в общем, мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений, которые сумеют его понять; ныне же мы, во всяком случае, составляем пробел в нравственном миропорядке'.
В Клубе
'Когда его место было занято другими или когда в той комнате, где обыкновенно не играли в карты, ставили стол для карточной игры, Чаадаев выказывал явное неудовольствие... В Английский клуб Чаадаев приезжал всегда в определенные часы. К обеду по средам и субботам он приезжал, когда все уже сидели за столами. В другие дни он приезжал в клуб в полночь, и многие замечали, что он не входил в комнаты клуба прежде первого 12-часового удара' - А.И.Дельвиг.
Отметим также, что не сохранилось упоминаний о поездках Tschaad'а к цыганам.
Новая Басманная
'Семейство Левашевых жило в Новой Басманной, в приходе Петра и Павла в собственном пространном доме, со всех сторон окаймленном огромным вековым садом, в пяти или шести помещениях, окруженное полудюжиной по разным резонам при них проживающих различных лиц, поминутно посещаемое обширным кругом более или менее знатного, более или менее богатого родства и знакомства, содержа около полсотни человек прислуги, до двадцати лошадей, несколько дойных коров и издерживая от ста пятидесяти до двухсот тысяч рублей ассигнациями в год'.
Tschaad укоренился в трех небольших комнатах в одном из флигелей. Левашева предложила ему обойтись без платы, на что Tschaad платонически не согласился. 'Для поддержания своего состояния, - пишет ее зять, - он беспрерывно делал долги, возможность уплатить которые была весьма сомнительна. Имея уже весьма малые средства и живя во флигеле дома Левашевых, нанятом им за 600 рублей ассигнациями (171 рубль серебром) в год, которые Левашевы никогда не получали, он нанимал помесячно весьма элегантный экипаж, держал камердинера, которому дозволялось заниматься только чистою работою. Вся прочая работа по дому была поручена женщине и другому человеку, который не только чистил сапоги Чаадаева, но и его камердинера. Нечего и говорить, что Чаадаев был всегда безукоризненно одет.
Перчатки он покупал дюжинами...'
Левашевцы отнеслись к новому постояльцу настороженно: им, как ранее сотрудникам русских миссий, приходилось удивляться некоторым мелочам, когда, например, Ч., примерив первую пару перчаток и найдя их неэлегантными, выкидывал всю дюжину, поступавшую затем в распоряжение камердинера, торговавшего их хозяевам. Покупали ли? Но сама хозяйка по-родственному опекает его, чему бесконечно рада, поскольку у него 'теплая душа и чувствительное сердце'. В комнатах Ч. делается серьезный ремонт, быт его всячески украшается, Левашева почитает радостию доставлять Ч. книги, театральные билеты и другие совершенно необходимые вещи.
Пушкин пишет жене: 'Чаадаев потолстел, похорошел и поздоровел'.
Шпионские страсти
Потолстев, похорошев и поздоровев, в 1833 году Tschaad захотел поработать на благо государства, - к этому его толкали и печальные финансовые обстоятельства. Он пишет Государю и передает письмо через бывшего своего начальника Васильчикова (в то время - госминистра). Тот отвечает, что попытался было составить ему какую-то протекцию, но '...все начальники ведомств, к которым он обращался, вполне признавая достоинства Чаадаева, затрудняются, однако, предоставить ему подобающее место по причине его невысокого чина, но что Бенкендорф изъявил готовность всячески содействовать ему, лишь только Чаадаев сообщит, какой службы он желал бы'. С Бенкендорфом Tschaad вместе служил, даже встречался по возвращении из-за границы, мало того - был с ним братом по 'Соединенным друзьям'. И вот тут сочиняется небольшая пьеска.
Собственно, к оной Бенкендорфа и Николая подтолкнул сам соискатель, попросившийся на дипломатическую службу, а точнее - в шпионы. 'Я полагал сначала, что, за отсутствием навыка в гражданских делах, я могу ходатайствовать лишь о предоставлении мне дипломатической должности; и ввиду этого я просил генерала Васильчикова сообщить стоящему во главе ведомства иностранных дел некоторые соображения, которые, как мне казалось, могли бы найти применение при настоящем положении Европы, а именно о необходимости пристально следить за движением умов в Германии. Да и в настоящую минуту я вижу, что это было бы той службой, на которой я мог бы лучше всего использовать плоды моих научных занятий и труда всей моей жизни' (1-го июня 1833 года).
Бенкендорф был в курсе жизни Tschaad'a, его сотрудник в начале 1833 года сообщил, что 'отставной ротмистр Чеодаев жизнь ведет загадочную и все пишет какие-то сочинения, которые все читают, а достать невозможно'. Предполагалось, что оные сочинения основаны на преобразовании России в том смысле, что религия Католическая есть единственно верная. Резюмировал оперативное изыскание генерал от жандармерии Лесиовский, в феврале 1833 года сообщивший Бенкендорфу, что Чаадаев '...первую половину дня проводит на квартире, всякий раз выезжает и возвращается очень поздно, а то и вовсе дома не ночует. Своих лошадей не имеет, ездит с наемным кучером, а тот кучер у него уже два года, а характера рассудительного и трезвого, и не отвечает на вопрос, куда хозяин ездит'.
Надо полагать, выяснено и имущественное состояние Tschaad'a. Отчего и следует распоряжение Николая Павловича - направить Чаадаева в министерство финансов. Tschaad в шоке и отписывает государю, что решительно некомпетентен в данном вопросе и просит передумать в пользу помещения его в ведомство просвещения. Сообщая при этом, что Россия должна смотреть на учебное дело совершенно иначе, что должно дать ему национальную основу, в корне расходящуюся с европейской, ибо 'Россия развивалась во всех отношениях иначе, и ей выпало на долю особое предназначение в этом мире'. Те же философические письма, только вывернутые наизнанку.
Тут имеется нежная деталь. Tsсhaad, сопровождая письмо к Николаю, пишет Бенкендорфу по-русски: 'Вашему сиятельству доложу я еще, что если вступлю в службу, то в сей раз пишу по- французски в последнее. По сие время писал я на том языке, на котором мне легче всего было писать. Когда стану делать дело, то Бог поможет, найду и слово русское, но первого опыта не посмел сделать, писав к Государю'.
Бенкендорф возвратил письмо к царю нераспечатанным (он ему его вообще не показывал) и попенял Чаадаеву за то, что он ищет себе работу в области, где судит о том, чего не разумеет. Сценарий пьесы готов.
Постановка пьесы
Был у Tschaad'a приятель, Михаил Федорович Орлов. Во времена тайных обществ он предлагал для подрыва царских финансов печатать фальшивые ассигнации, после суда над декабристами Николай I вроде бы говорил, что Орлова следовало бы повесить первым, но не повесил (брат Орлова, Алексей, и руководил следственной комиссией - после он станет шефом жандармов и начальником III Отделения). М.Ф. отделался деревенской ссылкой и уже в 1831 году вернулся в Москву, где обустроился на Пречистенке. Герцен: 'Бедный Орлов был похож на льва в клетке. Везде стукался он в решетку, нигде не было ему ни простора, ни дела, а жажда деятельности его снедала'. Ну, после того, как примешь капитуляцию Парижа - а ее принял именно что он, - адекватный род деятельности найти не просто.
М.Ф. то принимался изучать химию, то организовывал хрустальную фабрику.
Принимался он и за метафизические системы, остановился же на политэкономии, рассматривая ее через
