Инферно

на произошедшее, доктору Сински и ее коллегам нужна будет моральная основа. Она явно считает, что вы сможете внести в ее выработку уникальный вклад.

– Подозреваю, что мои моральные суждения не придутся ВОЗ по вкусу.

– Скорее всего не придутся, – согласился Лэнгдон, – но это тем более означает, что вам надо там быть. Вы из числа тех, кто мыслит по-новому. Вы выдвигаете контрдоводы. Вы сможете помочь этим людям понять образ мыслей таких визионеров, как Бертран, – блестящих личностей, чья убежденность заставляет их брать дело в свои руки.

– Бертран не был первым.

– Не был, – подтвердила Сински, – и он не будет последним. Месяца не проходит, чтобы ВОЗ не обнаружила лабораторию, где ученые запускают руки в серые зоны биологии: экспериментируют со стволовыми клетками человека, выводят химер – генетически смешанные виды, не существующие в природе. Это очень тревожно. Наука идет вперед так быстро, что никто больше не знает, где границы допустимого.

Сиена не могла не согласиться. Совсем недавно два видных вирусолога, Фушье и Каваока, создали чрезвычайно патогенный вирус-мутант H5N1. Цели исследователей были чисто научными, но некоторые свойства их творения сильно обеспокоили специалистов по биобезопасности и вызвали бурные споры в Интернете.

– Чем дальше, тем, боюсь, будет мрачнее, – сказала Сински. – Мы на пороге таких новых технологий, каких и вообразить не можем.

– И новых философских течений, – добавила Сиена. – Движение трансгуманистов вот-вот из периферийного превратится в мейнстрим. Одно из его фундаментальных положений – что мы как люди морально обязаны участвовать в своей собственной эволюции… использовать нашу технологию для усовершенствования вида, для сотворения более совершенного человека – более здорового, более сильного, более умного. Скоро все это станет возможным.

– А вам не кажется, что такие воззрения противоречат эволюционному пониманию жизни?

– Нет, – твердо ответила Сиена. – Люди тысячелетиями развивались шаг за шагом, попутно изобретая новые технологии: научились обогреваться, добывая огонь трением, создали сельское хозяйство, чтобы прокормиться, разработали вакцины для борьбы с болезнями; а теперь на очереди генетические инструменты, которыми мы сможем приспосабливать наши тела к меняющемуся миру. – Она помолчала. – Я считаю, что генная инженерия – всего-навсего очередной этап долгого человеческого прогресса.

Сински, погруженная в глубокие раздумья, ответила не сразу.

– Значит, вы полагаете, что мы должны встретить эти новшества с распростертыми объятиями.

– Если мы их отвергнем, – сказала Сиена, – мы так же недостойны жизни, как пещерный человек, который замерзает до смерти, потому что боится разжечь огонь.

Ее слова долго висели в воздухе; тишину первым нарушил Лэнгдон.

– Не хочу выглядеть ретроградом, – промолвил он, – но я вырос на теории Дарвина и не могу не усомниться в том, что попытки ускорить естественный процесс эволюции разумны.

– Роберт, – с жаром возразила ему Сиена, – генная инженерия – не ускорение эволюционного процесса. Это естественный ход событий! Вы забываете, что Бертрана Зобриста сотворило не что иное, как эволюция. Его несравненный интеллект – продукт того самого процесса, что описал Дарвин… эволюции во времени. Его редкостный дар ученого-генетика не результат какого-то откровения свыше… это плод многолетнего интеллектуального прогресса человечества.

Лэнгдон молча обдумывал услышанное.

– И как дарвинист, – продолжила она, – вы знаете, что природа всегда находила способы сдерживать рост общего числа людей: эпидемии, голод, наводнения. Но позвольте вас спросить: может быть, на этот раз она нашла другой способ? Вместо того чтобы насылать на нас страшные беды и казни… может быть, она в процессе эволюции создала ученого, который отыскал иной путь к уменьшению нашей численности с течением времени? Без чумы. Без смертей. Просто большее согласие между биологическим видом и средой его обитания…

– Сиена, – перебила ее Сински. – Время позднее. Нам пора ехать. Но хочу все же кое-что уточнить для себя. Вы не раз говорили мне сегодня, что Бертран не был злодеем… что он любил человечество, просто его стремление спасти наш вид было таким сильным, что он счел столь решительные меры оправданными.

Сиена кивнула.

– Цель оправдывает средства, – произнесла она фразу, приписываемую флорентийскому политическому мыслителю Макьявелли.

– Так скажите мне, – спросила Сински, – верите ли вы, что цель оправдывает средства? Считаете ли вы, что благородное желание Бертрана спасти мир давало ему право выпустить этот вирус?

В комнате повисло напряженное молчание.

Сиена наклонилась к столу, в глазах ее читалась твердая убежденность.

– Доктор Сински, я уже вам говорила, что считаю действия Бертрана безответственными и чрезвычайно опасными. Если бы я могла его остановить, я бы сделала это не задумываясь. Очень вас прошу мне поверить.

Элизабет Сински потянулась к Сиене через стол и мягко взяла обе ее руки в свои.

– Я верю вам, Сиена. Верю каждому вашему слову.

Глава 103

Перед рассветом воздух в аэропорту Ататюрка был холодным и сырым. Над летным полем у частного терминала висел легкий туман.

Лэнгдону, Сиене и Сински помог выйти из машины встретивший их перед зданием сотрудник ВОЗ.

– К вашему вылету все готово, мадам, – сказал он, вводя всех троих в скромное помещение терминала.

– А как насчет мистера Лэнгдона? – спросила Сински.

– Частный рейс во Флоренцию. Его временный паспорт уже на борту.

Сински удовлетворенно кивнула.

– А другое мое поручение?

– Уже выполняется. Посылка будет отправлена в ближайшее время.

Сински поблагодарила сотрудника, и он пошел к самолету. Она повернулась к Лэнгдону:

– Уверены, что не хотите лететь с нами?

Она устало улыбнулась ему и отвела назад длинные серебристые волосы.

– В нынешних обстоятельствах, – ответил Лэнгдон легким тоном, – от специалиста по искусству вряд ли будет много пользы.

– Вы уже принесли массу пользы, – возразила Сински. – Больше, чем вы думаете. И не в последнюю очередь… – Она сделала движение рукой, желая показать ему на Сиену, но молодой женщины рядом не было: она отстала шагов на двадцать. В глубокой задумчивости Сиена стояла у большого окна и смотрела на ожидающий их «C-130».

– Спасибо, что оказали ей доверие, – тихо сказал Лэнгдон. – Похоже, ей не часто его оказывали.

– Я думаю, нам с Сиеной Брукс многому предстоит друг у друга научиться. – Сински протянула ему руку. – Счастливого пути, профессор.

– И вам, – отозвался Лэнгдон, пожимая ей руку. – Удачи в Женеве.

– Удача нам очень нужна, – сказала она и кивнула на Сиену. – Даю вам пару минут попрощаться. Буду ждать ее в самолете.

Идя через терминал, Сински безотчетно сунула руку в карман. Нащупав там две половинки разбитого амулета, она вынула их и крепко сжала в руке.

– Не расстраивайтесь из-за посоха Асклепия! – крикнул ей вдогонку Лэнгдон. – Можно склеить. Эта беда поправимая.

– Спасибо! – отозвалась Сински, махнув ему рукой. – Надеюсь, что поправимо не только это.

Сиена Брукс стояла в одиночестве у окна и смотрела на огни вдоль взлетной полосы, которые из-за низко стелющегося тумана и густеющих туч казались какими-то призрачными. Поодаль на диспетчерской вышке гордо реял турецкий флаг: на красном фоне – полумесяц и звезда, старинные османские символы, пережившие империю.

– О чем задумались, Сиена? – раздался густой голос у нее за спиной.

– Будет гроза, – сказала она не оборачиваясь.

– Вижу, – тихо отозвался Лэнгдон.

После паузы Сиена повернулась к нему.

– Жаль, что вы не летите в Женеву.

– Очень мило с вашей стороны, – ответил он. – Но вам предстоит обсуждать там будущее, зачем вам нужен такой балласт, как немолодой, консервативно мыслящий профессор?

Сиена посмотрела на него озадаченно.

– Вы считаете себя слишком пожилым для меня?

Лэнгдон рассмеялся.

– Сиена, я, разумеется, слишком пожилой для вас!

Она неловко, смущенно переступила с ноги на ногу.

– Ну что ж… но вы знаете, как меня найти. – Она по-девчоночьи дернула плечами. – В смысле… если захотите со мной повидаться.

Он улыбнулся:

– Непременно захочу.

Она слегка воспряла духом, и все же повисло долгое молчание: ни он, ни она не знали, как попрощаться.

Сиена глядела на американского профессора, и вдруг на нее нахлынуло непривычное чувство. Она встала на цыпочки и поцеловала его в губы. Когда отодвинула лицо, глаза были полны слез.

– Я буду скучать, – прошептала она.

Лэнгдон ласково улыбнулся и обнял ее.

– Я тоже.

Они стояли так и стояли, обоим хотелось продлить объятия. Наконец Лэнгдон заговорил:

– Есть старинное изречение… его часто приписывают самому Данте… – Он помолчал. – Помни нынешний день… ибо с него начинается вечность.