результат был один – мне прописывали кучу лекарств, включая литиум.
И вот с этого момента я помню все не очень четко.
Правда, есть одно яркое воспоминание – еженедельный анализ крови в клинике. Стены кабинета, где у нас брали кровь, были увешаны плакатами рок– и поп- звезд. И я смотрел на них, чтобы не видеть, как врач втыкает иглу мне в руку. Он каждый раз обещал, что будет не больно, что это «всего лишь комариный укус», но я знал, что он врет. После того как меня выписали, я еще много лет боялся уколов. А потом наркотики заставили меня забыть обо всех страхах: я втыкал в себя иголки несколько раз в день и был вполне счастлив.
Впрочем, не все было так плохо. После окончания лечения я захотел как-то отблагодарить больницу. Устроившись в расположенный поблизости магазинчик комиксов, я уговорил владельца отдавать лежалый товар детям из клиники. Пока я лежал в больнице, из развлечений там были только воздушный хоккей и видеоигры, поэтому я знал, что ребята будут рады комиксам.
Но светлых воспоминаний о том времени у меня почти нет. Зато поговорив о нем с Гарри, я задумался над вещами, от которых раньше старательно отмахивался.
Как-то раз перед встречей с писателем я посмотрел документальный фильм Луи Теру о том, что в США для лечения детей с биполярными расстройствами, гиперактивностью и синдромом Аспергера все чаще используются психотропные препараты. Я вдруг понял, что со мной в свое время произошло то же самое. Раньше мне не приходило в голову, что все это могло как-то повлиять на меня. Тут приходит в голову вопрос о том, что было сначала – курица или яйцо: мне давали психотропные препараты, потому что у меня были проблемы с поведением, или я превратился в трудного подростка, потому что врачи убедили меня в том, что со мной что-то не так? И как все эти лекарства отразились на моем характере? До попадания в больницу я был нормальным ребенком и легко находил общий язык с окружающими. Проблемы начались после лечения. Именно тогда я не мог ни с кем подружиться, страдал от депрессии и перепадов настроения. Есть ли здесь какая-то связь? Понятия не имею.
Впрочем, я точно знал, что не могу винить врачей, свою мать или кого бы то ни было в том, что случилось со мной потом. Да, они сыграли свою роль, но я сам все испортил. Никто не предлагал мне наркотики. Никто не выгонял жить на улицу. Никто насильно не колол мне героин. Все это я делал сам, по доброй воле. Я испортил свою жизнь без чьей-либо помощи. Я отлично постарался.
И, работая над книгой, я осознал это как никогда ясно.
На мгновение отец утратил дар речи. На лице его недоверие сменилось выражением счастливой гордости – и мягкого одобрения.
– Это большая сумма, Джейми, – сказал он, помолчав, и отложил в сторону чек, который я ему вручил. – Тебе стоит быть осторожнее.
Я и сам до сих пор не до конца поверил в случившееся. Конечно, были встречи с издателями, я подписывал контракты, читал статьи в газетах… Но только получив аванс за книгу, я понял, что все это происходит на самом деле.
Когда письмо с чеком опустили в почтовый ящик, я открыл конверт и несколько минут просто сидел и молча на него смотрел. Последние десять лет чеки мне присылало только Министерство здравоохранения и социального обеспечения. И суммы там были куда скромнее – 50 или 100 фунтов, не больше. Ни разу я не видел на чеке больше пары нулей.
Понятно, что по сравнению с тем, сколько зарабатывали многие лондонцы, эта сумма была пустячной. Большинство моих клиентов, работавших в Сити, в месяц получали в несколько раз больше. Но для того, кто считает огромной удачей продать журналов на шестьдесят фунтов в день, это было настоящим богатством.
Правда, с получением чека сразу возникли две проблемы. Во-первых, я не доверял себе и боялся, что потрачу деньги на всякие глупости. И во-вторых, я вспомнил, что у меня нет счета в банке, на который можно было бы перечислить аванс. Точнее, много лет назад у меня был счет, но я им не пользовался, поскольку привык жить на наличные. Пришлось обратиться за помощью к отцу.
– Я надюсь, что ты сможешь присмотреть за деньгами, – сказал я ему по телефону. – Ты бы выдавал мне нужную сумму, когда потребуется.
Отец с радостью согласился, и я переоформил чек на его имя. Правда, у нас были одинаковые инициалы и фамилия, так что ничего не изменилось.
Вместо того чтобы встретиться в пабе у вокзала, отец пригласил меня к себе, в южную часть Лондона. Мы отправились в местный бар и просидели там почти два часа.
– Значит, это будет настоящая книга? – уточнил отец, и в его голосе снова прозвучал скепсис.
– Что ты имеешь в виду?
– Это будет книга в картинках или книга для детей? О чем именно ты пишешь?
Справедливый вопрос. Я объяснил, что это будет книга о том, как мы с Бобом встретились и помогли друг другу. Отец выглядел слегка озадаченным. Что-то не давало ему покоя.
– То есть про нас с твоей матерью там тоже будет? – осторожно спросил он.
– Да, я собираюсь упомянуть тебя пару раз, – признался я.
– В таком случае позвоню-ка я адвокату! – пошутил отец.
– Не волнуйся, – улыбнулся я. – Единственный, кого эта книга выставляет в плохом свете, – это я.
Отец какое-то время изучал содержимое стакана, потом решил сменить тему:
– Так ты планируешь этим заниматься? В смысле, будешь и дальше писать книги?
– Нет, – честно ответил я. – Я не стану следующей Джоан Роулинг. Каждый год выходят тысячи книг. Лишь некоторые становятся бестселлерами. И вряд ли история бывшего наркомана и его кота попадет в их число. Так что, думаю, дело ограничится одной книгой. Мне просто наконец-то повезло.
– Тем более нужно разумно распорядиться деньгами, – наставительно произнес отец, в кои-то веки получив возможность дать мне совет.
Он был прав. Аванс за книгу позволит не думать о деньгах несколько месяцев, не дольше. Надо было выплатить долги, привести в порядок квартиру… Я не мог позволить себе бросить работу в «Big Issue». Мы поговорили об этом, но потом отец оседлал любимого конька и начал рассуждать об относительных преимуществах различных инвестиций и сберегательных схем. В этот момент я поступил так же, как поступал в подростковые годы, когда мне читали нотации. То есть отключился.
Кот, который приносит счастье
С тех пор как Боб решил стать моим котом, я многому научился. Людей, которые давали мне толковые советы и пытались наставить меня на путь истинный, можно было пересчитать по пальцам, да и тех я умудрялся отталкивать. Я же считал, что сам разберусь!
Но с Бобом все почему-то было иначе. Благодаря ему я узнал больше, чем благодаря кому-либо еще. Рядом с ним я научился быть ответственным, понял, что такое настоящая дружба и самоотверженность. А еще – вот чего я никак не ожидал! – кот дал мне представление о том, что значит быть родителем.
Я никогда не думал о детях. Во-первых, у меня не было стабильной работы, а во-вторых, как-то не предоставлялось возможности. Я встречался с несколькими достойными девушками, но ни разу не задумывался о создании семьи. Как однажды едко заметила Бэлль, я был слишком занят тем, что сам вел себя как ребенок.
Но с появлением Боба я узнал, каково быть отцом. И понял, что в основном это значит все время волноваться. Вдруг он заболеет? Или опять съест какую-нибудь гадость из мусорного ведра? Или убежит? Или его украдут? Или замерзнет? Или перегреется? Порой у меня голова шла кругом от переживаний.
Наверное, это похоже на то, что испытал мой отец, когда я пропал почти на год. Я тогда плотно сидел на героине, и они с матерью уже не надеялись увидеть меня живым.
– Ты представить не можешь, как мы за тебя волновались! – кричал он, когда я наконец-то додумался позвонить.
Отец был вне себя и обвинял меня в эгоизме. Я тогда не обратил внимания на его слова. А теперь вспоминал их каждый раз, когда терял Боба из виду. Хотел бы я вернуться в прошлое и избавить своих родителей от тревог.
Но тревоги и переживания – лишь одна сторона отцовства. А с другой стороны – очень много счастья. И этому меня тоже научил Боб. Слишком долго в моей жизни было мало поводов для радости. Кот показал мне, как снова стать счастливым. И теперь любая приятная мелочь возвращала улыбку на мое лицо.
К примеру, как-то в субботу к нам постучали. Я открыл дверь и увидел соседа, живущего напротив.
– Привет. Там твой кот в подъезде сидит.
– Да нет, должно быть, это какой-то другой. Мой дома, – уверенно сказал я, поворачиваясь и оглядывая гостиную. – Ведь так, Боб?
Кота нигде не было видно.
– Вот я и говорю, он в подъезде. Рыжий кот, правильно?
Я вышел на площадку и обнаружил, что Боб сидит на окне и задумчиво смотрит на улицу.
– Он уже давно там, – заметил парень, направляясь к лифту.
– Ох, спасибо! – поблагодарил я.
Боб посмотрел на меня так, будто я снова испортил все веселье. Чтобы реабилитироваться в глазах кота, я должен был сесть рядом с ним и отдать должное интересному виду. К такому я не был готов.
– И как ты туда забрался? – пробормотал я, снимая кота с окна.
Бэлль в то время была у нас дома, она сидела на кухне и делала себе бутерброд.
– Это ты выпустила Боба? – спросил я, вернувшись в квартиру.
– Нет, – медленно ответила она.
– Тогда я не понимаю, как он выбежал в подъезд.
– Погоди-ка! – воскликнула Бэлль. Ее осенило. – Примерно час назад я бегала вниз, чтобы выкинуть мусор. Ты был в ванной. Я закрыла дверь, но Боб, должно быть, успел выскользнуть. Получается, он прятался, пока я не вернулась. Этот кот такой умный! Хотела бы я знать, что творится в его голове.
Я понимающе усмехнулся: я об этом мечтал уже несколько лет. Иногда я развлекался, представляя, о чем думает Боб. Я знал, что всего лишь проецирую на кота принципы собственного мышления, очеловечиваю его, но ничего не мог с собой поделать.
Впрочем, догадаться, почему Бобу так понравилось сидеть на окне в подъезде, было несложно. Мой кот больше всего на свете любил наблюдать за тем, что
