Если я ебну тебя по морде, ты простишь меня?
— Он не успеет тебя простить, потому что сейчас ты пойдешь отсюда на хуй! — в бешенстве заорал Андрей и потащил
Мартина со скамьи. Валера опять стал его удерживать. Остальные растерянно расступились, не зная, что делать.
— Андрюша, сквернословить не по-христиански, — напомнил Мартин, которого окружающая возня только веселила.
— Мне по хую, я не верующий!
— Михаил, ваш лучший друг — безбожник и сквернослов!
Обратите его к святой вере!
— На выход!
— Никуда не пойду.
— Поел, попил? До свидания! — рычал Андрей, силясь поднять Мартина.
— Пил ваше пиво, ел ваши шашлыки и дико ебал вас всех в рот! Вот так я пришел на вашу прощалку! Хо-хо-хо!
Андрей не выдержал и сильно ударил Мартина кулаком в плечо. Валера, не задумываясь, занес кулак, чтобы ударить Андрея, но на его руке повис Миша.
— Перестаньте, хватит! — взвизгнула Диана.
Валера, не раздумывая, схватил Мишу за кисть и резко вывернул.
— Рука! Рука! — отчаянно вскрикнул Миша не столько от боли, сколько от испуга за свои пальцы.
— А ну, вон отсюда! — послышался разгневанный бас.
Все застыли, как будто над садом грянул оглушительный гром. Не замечая извилистой дорожки, прямо по клумбам, раздвигая кусты белых роз, к месту потасовки шагал отец Миши. Взбешенный маэстро был страшен. Его огромная фигура надвигалась как локомотив. Схватив Мартина и Валеру за отвороты рубашек, он волоком потащил их к калитке. Присмиревший Валера, чувствуя неправоту, не сопротивлялся и покорно шел туда, куда вела его мощная длань музыканта.
Мартин же повис тряпичной куклой, превратившись в тяжелый груз, и голосил во все горло:
— Вот оно — гостеприимство благочестивых христиан! Хо-хо! Волоком, волоком взашей! И ведь за что? За правду, лицемеры поганые! А если я за правду гоним, то кто блаженнее — гонимый или гонители? Будет мне еще за ваше обличение награда. А если не прав, так, может быть, я заблудился во мраке? И вы душу мою заблудшую не хочеши просвятити, а взашей изгнаше! По вашей вине гореть мне в геенне огненной, так и знайте! Но за такую вашу вину я в кипящей лаве по горло на ваших плечах стоять буду! Хо-хо-хо!
— Пошел вон! — гаркнул Мишин отец.
— Сударь, что за фамильярность! — холодно осведомился Мартин. — Я потомок графского рода и не потерплю, чтобы меня вышвыривали как смерда. За такое на дуэль! Изволите драться на швабрах или на пистолетах с присосками?
Задыхаясь от ярости, Мишин отец буквально вышвырнул Валеру и Мартина за калитку и с грохотом ее захлопнул.
— Ты у меня в приемной потолчешься, — пообещал на прощание Мартин, с достоинством поправляя порванную рубашку, и посмотрел через ограду в глаза Раздолбаю.
Тот прирос к траве, словно ему за шиворот пустили ежа. Во взгляде Мартина читался простой требовательный вопрос: «Ты с нами?» Неразрешимый выбор, призрак которого пугал Раздолбая с тех пор, как он узнал об «этических дилеммах», встал перед ним в полную силу. Уйти с Мартином и Валерой после того, что они устроили, значило поссориться со всей рижской компанией, не признаться в любви Диане и потерять дружбу Миши. Остаться — значило отдалиться от друзей, с которыми хотелось продолжить общение в Москве, и не принять участие в захватывающем «Далласском» приключении. Даже если Мартин блефовал, обещая «грезы», посмотреть, что из этого выйдет, было интереснее, чем допивать кислые капли испорченной прощалки. В голове Раздолбая заметались два спорящих голоса:
— Останься, или Миша обидится навсегда!
— С кем интереснее дружить — с Мартином и Валерой или с этим правильным музыкантом?
— Мартин и Валера не правы!
— Это не повод терять их.
— Я так и не признался Диане!
— Все равно с ней ничего не получится.
— Как же поступить?
— Поступай, как хочется. Это последний день отдыха, тебе ведь хочется приключения!
Чувствуя себя предателем, Раздолбай едва заметно кивнул
Мартину, повернулся к Мише, но сказать: «Я их привел, мне, наверное, лучше уйти с ними», так и не успел.
— Вон отсюда все! — потребовал Мишин отец. — Немедленно!
Возражать маэстро никто не решился. В течение минуты вся компания, потупив взгляды, растворилась в ночи, и никому даже не пришло в голову продолжить посиделки в другом месте. Раздолбай скомкано извинился перед Мишей, затравленно кивнул Диане и поспешил по темной ночной улочке следом за Мартином и Валерой.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Что я дико оскорбительного сказал? — удивлялся Мартин, когда полупустая маршрутка мчала их троих в Ригу по широкой ночной трассе. — Вот я спрошу у тебя, Валера, ты дрочишь? Это что, повод выкручивать мне руки и толкать в грудь?
— Мы были в гостях в чужой компании. И на фиг ты устроил на пьянке теологические дебаты, я не понимаю вообще, — раздраженно ответил Валера. — Хочет человек верить в мифы — его право. По-моему, ты конкретно напрашивался и напросился.
— Слушай, спасибо за дикую поддержку!
— А ты ждал, что я буду сокрушаться, какие они твари? Ты был не прав.
— С отцом нехорошо получилось, — добавил от себя Раздолбай. — Он известный пианист, лауреат.
— Зачем напоминать мне это постыдное вышвыривание? — возмутился Мартин. — Таких лауреатов мой прадед велел сечь на конюшне за плохую игру на ужине, а так как упразднения сословных различий я не признаю ни фига, то считаю себя оскорбленным нижестоящим по крови и собираюсь…
— Март, хватит нести бред! — оборвал Валера.
— Ты что, тоже хочешь ссоры, я не пойму?
— Нет. Но я тебя давно знаю и, когда ты несешь бред, я говорю, что ты несешь бред.
— Ну, хорошо, с твоего позволения я дико заткнусь.
Мартин отвернулся и стал сосредоточенно смотреть на мелькающие за окном фонарные столбы, с верхушек которых били в асфальт снопы желто-розового света. Раздолбаю не хотелось, чтобы разлад друзей испортил веселое приключение, и он решил отвлечь их внимание на себя.
— Больше всех, между прочим, я пострадал, — начал он. — У меня важный разговор был намечен, должно было кое-что решиться.
— Ничего бы с твоей Дианой не решилось, — перебил Мартин. — Обрушиваться на телку с признаниями, не прощупав ее метасигналами, — верный способ спугнуть.
— Какими сигналами?
— Теми, которыми ты передаешь свое отношение, помимо слов. Например, я говорю Валере, что готов дико заткнуться и якобы уступаю, но по моим интонациям он должен понять, что не прав ни фига он сам. Сейчас мы еще обменяемся многозначительными взглядами и покажем друг другу, что мы — дико доминантные самцы, тщетно пытающиеся подавить один другого на протяжении долгих лет. Ну, давай!
Мартин и Валера посмотрели друг на друга с наигранным высокомерием и захохотали как от веселой, понятной только им двоим, шутки. Разлад был исчерпан, а Раздолбай в очередной раз подумал, что его новые друзья — самые интересные люди, которых он встречал в жизни.
— Ты наверняка выделял Диану из всех, намекал на свою симпатию, — продолжал Мартин. — Для телок эти жесты — смысл жизни, и она все давно поняла. Теперь тебе надо показать, что она не просто нравится тебе, а ты готов ее завоевывать. И показать это без слов.
— Когда это показывать, если у меня обратный билет на завтра?
— Твой номенклатурный билет можно сдать и уехать через день. Послезавтра первое сентября — приди утром к ее школе, встреть ее с цветами. Она покажет ответными сигналами свое отношение. Если будет в восторге — действуй дальше, а если смутится — забудь о ней и бери в оборот новую телку. К слову о метасигналах, я, пожалуй, признаю, что зря задоминировал сегодня твоего скрипача. Завтра подумаю, как это исправить, и прошу меня извинить, если вел себя дико скотски.
Последние слова были подкреплены искренним взглядом, и Раздолбай перестал переживать, что, поехав с Мартином и Валерой, стал как будто соучастником безобразия в гостях у Миши.
К высотной коробке гостиницы «Латвия» в центре Риги они подъехали на волне привычного балагурства. «Своя жизнь!» — восторженно отстукивало сердце Раздолбая, гоняя по пружинистому телу счастливую кровь. Мартин забрал у него московский билет и попросил администратора поменять его на день позже. Обмен лишил Раздолбая последней потрепанной пятирублевки, но Мартин легкой рукой одолжил ему пятнадцать рублей, напутствуя, что букет любимой девушке нужно дарить самый шикарный, а если все сложится хорошо, то может понадобиться и ресторан.
Скоростной лифт вознес их на предпоследний этаж. Таких номеров, как снял на эту ночь Мартин, Раздолбай никогда не видел и даже не предполагал, что такие бывают. В огромной гостиной с окнами во всю стену могли устроить танцы человек двадцать. Комнату при желании можно было разделить специальной раздвижной ширмой-гармошкой на два равных помещения с раскладными диванами, а за распашными дверями обнаружилась отдельная спальня с широкой двуспальной кроватью.
— Я думаю, никто не будет возражать, что, оплатив номер, я имею право занять номенклатурную спальню безо всяких жребиев на камень-ножницы-бумага и прочей фигни? — уточнил Мартин.
Никто не возражал.
