—
На протяжении всего телефонного разговора Коко сидел на бюваре с клингеншоеновской корреспонденцией. Теперь же он выгнул спину, задрал хвост кверху, как знамя, и стал скрести лапами, словно пытался выкопать содержимое.
— Ну хорошо, хорошо, давай посмотрим, — согласился Квиллер. — А ты напишешь за меня рецензию. Идёт?
Он открыл бювар осторожно, как будто опасался обнаружить в нём дохлую, а то и живую мышь. Но опасения были напрасны — внутри отыскались лишь письма на пожелтевшей почтовой бумаге. Они были написаны от руки, и почерк показался Квиллеру знакомым.
— Да этому же цены нет! — воскликнул он, после чего захлопнул крышку, покормил кошек и поднялся с ними в их спальню.
Обратно он спустился уже в пестрой шёлковой пижаме, которую Полли подарила ему на День отца[27] с сентиментальной открыткой от Коко и Юм-Юм. Но прежде чем усесться с письмами в любимое кресло, Квиллер не торопясь сварил себе кофе.
Почерк, несомненно, принадлежал его матери. Она им гордилась: тонко и тщательно выписанные буквы, с ровным наклоном, нажимом и волосяными линиями, выглядели четкими и изящными. Её научили красиво писать в частной школе. Теперь уже никто не выводил с таким каллиграфическим тщанием каждую литеру. Бегло просмотрев письма, Квиллер увидел, что все они адресованы тете Фанни и на всех указано только число и день недели, без года. Первое письмо было помечено вторым июня, под ним стояла подпись «Твоя Энни». Квиллер, казалось, чувствовал присутствие матери, и мурашки бегали по его спине.
Дорогая Фанни!
Как у тебя дела? Развлекаешься? Оправдал ли Атлантик-Сити твои ожидания? Я понимаю, тебе не до писем, так что можешь не отвечать, но… у меня есть НОВОСТЬ! Я говорила тебе, что родители хотят, чтобы я вернулась к ним в Де-Мойн и работала в папиной конторе, но я БЕЗУМНО влюбилась в Чикаго и, прозанимавшись как одержимая четыре года английской филологией, скорее спрыгну с какого нибудь моста, чем пойду работать в страховую контору. Так я им и сказала, но их это не устраивает. Отец сам не свой по поводу моего решения поселиться в Чикаго, а всё, что нужно маме, — это сохранять мир и спокойствие в семье. Она боится ему перечить, говорит, что слишком его любит. Наверное, я не понимаю, что такое ЛЮБОВЬ! А она не может понять, прочему я не хочу выйти за сына их лучшего друга. Отец взял бы его в дело, и мы все жили бы дружно и счастливо до конца наших дней. Но я просто НЕ ВЫНОШУ этого парня! Он такой СКУЧНЫЙ, и его глаза посажены так близко друг к другу!.. (Ты же помнишь, что мы с тобой говорили по поводу ЭТОГО!)
Так что я остаюсь в Чикаго. Осуществилась моя самая безумная мечта — я работаю в ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКЕ! Получаю зарплату младшего сотрудника, потому что у меня нет библиотечного образования, но, поверь мне, делаю то же самое, что и другие библиотекари. Но это неважно. Мне БЕЗУМНО нравится моя работа. Получив зарплату, я сразу же сделала первый взнос за пианино в комиссионном магазине. Ты никогда не слышала, как я играю, но я знаю, что у меня получается очень неплохо. Просто ради шутки, чтобы позлить отца, я попросила его переслать мне мой кабинетный рояль. Не тут-то было!.. Я сняла маленькую квартирку, а в соседней живёт очень симпатичная девушка из Теннесси. Её зовут Сью Эллен, мы вместе ходим в театр и на концерты — парочка провинциальных барышень, пробивающих себе дорогу в большом городе.
Квиллер хмыкнул в усы. Значит, его дед занимался страховым бизнесом в Де-Мойне! Возможно, именно там и следует начать генеалогические разыскания. Даже если он ничего не найдёт, съездить всё- таки стоит… Но как вам нравится эта двадцатидвухлетняя особа, ставшая впоследствии его МАТЕРЬЮ?! (Он мысленно выделил этот слово, невольно переняв манеру родительницы, налегавшей на прописные буквы.) Леди Анна, всегда такая СПОКОЙНАЯ и РАССУДИТЕЛЬНАЯ! Квиллер принялся за второе письмо, датированное десятым июня.
Дорогая Фанни!
Хочешь узнать НЕВЕРОЯТНУЮ новость? Мы со Сью Эллен ходили в театр смотреть одну русскую пьесу — исключительно для расширения кругозора. Она оказалась ЖУТКО мрачной! Но актер, игравший главную роль, был БЕЗУМНО обворожителен! Величественный голос, выразительные руки — и при этом красив, даже с бородой а-ля рюс. После спектакля нам пришла в голову мысль, а не пойти ли за кулисы выразить ему своё восхищение. Сначала мы отнеслись к этому как к шутке, а потом решили: почему бы и нет?!
И что ты думаешь? Он был просто ОЧАРОВАТЕЛЕН и даже пригласил нас в бар! Мы, конечно, согласились, но, признаюсь, коленки у нас дрожали. Всю ночь после этого я не могла сомкнуть глаз. И это было только начало! На следующий день он позвонил мне в библиотеку! С тех пор мы ежедневно встречались где-нибудь после его спектакля. Но это гастролирующая труппа, у них контракт в другом городе.
У нас было ВОСХИТИТЕЛЬНОЕ прощальное свидание, он обещал, что будет писать, но я даже боюсь надеяться. Молись за меня, Фанни.
Квиллер сложил письма обратно в бювар, всё ещё дивясь тому, как эта легкомысленная девица могла превратиться в его утонченную и высоконравственную родительницу, никогда не употреблявшую слова «безумно».
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
18 сентября, пятница.
Чтобы прожить долго, ешь, как кошка, и пей, как собака.
День выдался исключительно подходящим для поездки в «Уголок на Иттибиттивасси». Передвижная библиотека прибывала сюда в половине двенадцатого, а Квиллер приехал чуть раньше. Пенсионеры уже собирались на лужайке перед главным зданием деревни, все были возбуждены. Некоторые сидели на скамейках вдоль подъездной дорожки. Пять женщин и трое мужчин расположились на складных стульях поодаль. Оттуда время от времени доносились взрывы хохота. Среди смеющихся Квиллер заприметил Гомера и Роду Тиббит, сестер Кавендиш и Гила Мак-Мёрчи.
— Я смотрю, у вас тут весело, — сказал он, приблизившись к ним. — По какому поводу такая радость?
Дженни и Рут Кавендиш были раньше соседками Квиллера по Индейской Деревне и боготворили его, после того как он спас от неминуемой смерти их киску, угодившую за стиральную машину и запутавшуюся в проводах. Обе сестры много и успешно учительствовали Гдетотам, а уйдя на пенсию, вернулись в родные края. Рут была повыше ростом и обладала чертами прирождённого лидера.
— Гил, принеси ещё один стул! Садитесь, Квилл. Вы попали на заседание совета директоров только что учрежденного Издательства полного абсурда. Мы делаем достоянием общества только абсолютно абсурдные заглавия.
