сразу увидели еще одну тяжелую металлическую дверь, ведущую в сырое мертвое подземелье.
Дверь была приоткрыта.
– Он там… – чуть слышно шепнул Яков.
Очень осторожно, стараясь не производить шума, с двух сторон подошли они к двери и с силой ее захлопнули. Открывалась дверь наружу, они подперли ее крепким бревнышком, потом доверху закидали дровами. Теперь капо Гном мог как угодно шумно ломиться в дверь, его бы не услышали. Конечно, из подземелья мог быть и другой выход, но в любом случае спесь с капо Гнома они сбили.
Потом они обнаружили ржавую лестницу, заманчиво ведущую куда-то вверх, на древнюю башню. На каком-то участке подъема их, наверное, могли засечь с той стороны каменной стены, но вряд ли кто-то специально наблюдал за башней, к тому же самый внимательный наблюдатель был заперт в подземелье. Семен и Яков очень надеялись, что в подземелье холодно и мерзко. Семен первым ухватился за ржавые скобы, и они медленно начали карабкаться на башню, радуясь тому, что ржавая лестница глубоко утоплена в стену. Оказывается, ни с какой точки засечь их снизу было невозможно. Они сами не знали, зачем лезут на башню, но что-то их подталкивало.
Наконец Семен нырнул в низенькое отверстие и протянул руку Якову.
Крытая площадка башни оказалась мрачноватой, но пыльной, сухой, со всех сторон закрытой обкрошивающимися камнями. Сквозь узкие бойницы видны были поля, бесконечно и безмолвно уходящие за горизонт. Низкое солнце висело над редкими рощицами, ветряными мельницами, деревеньками. Пейзаж был так прост, что Семен покачал головой.
– Тс-с-с…
На цыпочках они подошли к деревянной дверце (она была распахнута) и поняли, что пусть случайно, но обнаружили истинное гнездо капо Гнома. Прямо к башне примыкала деревянная навесная площадка. Со всех сторон ее укрывали такие же деревянные, побелевшие от времени бортики высотой примерно в метр, и солнце щедро заливало площадку лучами. В самом центре этого крошечного солнечного рая на старой рогоже спиной кверху лежал капо Гном. На нем были только кальсоны. Зато рядом стояли сабо, лежала аккуратно сложенная одежда и солдатский ремень с надписью на пряжке: «Готт мит унс!»
Капо Гном загорал.
Минут пять Семен и Яков молча смотрели на Гнома, потрясенные увиденным.
Они думали, что капо, как крыса, забивается в темные норы, трясется от страха и сырости, боится их, а он, оказывается, жил вольно, как птица, где-то под стрехой старинной башни. Горб не мешал ему жить как птице. Он мог спать на башне (наверное, так и делал), никого не боясь, потом спускался вниз и гонял заключенных, потому что был хищной птицей, а они крысами.
Сжав кулаки, они медленно вступили на площадку.
Опасность была только одна: увидев их, капо Гном мог выброситься за стену. Падение капо привлекло бы охрану, но Семену и Якову было наплевать. Они знали, что капо Гном не выбросится с башни. Скорее, они сами сбросят его. Они встали так, чтобы тень не падала на капо Гнома, и так стояли, ожидая, когда он откроет глаза.
Капо Гном был маленький.
Его маленькую фигуру сильно портил горб.
Загорелая правая щека (он лежал левой щекой на рогоже) была покрыта морщинами. Ему явно было за пятьдесят лет, но длинные руки оставались сильными, это точно. И короткие, украшенные узором вздувшихся вен ноги оставались сильными. Семен и Яков сами не раз испытывали на себе силу рук и ног капо Гнома. Но у них тоже были сильные руки, ведь они не зря научились парить в котелке брюкву.
Торопиться им было некуда. Они ждали.
Наконец Гном сонно открыл маленькие глаза.
Он не вскочил, он не закричал испуганно, как они ожидали. Нет, он просто открыл маленькие глаза, а потом не торопясь, совсем по-птичьи, чему сильно способствовали отвисшие отечные веки, снова закрыл их. Наверное, он не поверил увиденному. Но потом так же неторопливо, не пытаясь уклониться от возможного удара, окончательно открыл глаза и тихо сел, поджав под себя ноги. Он был очень неприятен в этой позе с подобранными под себя ногами и с длинными руками, которые сложил на голой груди, вдруг покрывшейся гусиной кожей. Только это выдало его страх.
– Вам не надо убивать меня, – сказал он по-польски. И добавил загадочно: – Я ничего вашего не взял.
Протянув руку к шмоткам капо, Яков сразу наткнулся на грязный полотняный мешочек. В мешочке лежали три больших плитки ванильного шоколада. Он остро и вкусно пах.
– Он ваш, – подтвердил капо Гном по-польски. – Я к нему почти не притрагивался. Он выдан вам на три дня.
Он или действительно не боялся, или делал вид, что не боится. Скорее всего, все же делал вид, потому что его голая грудь, несмотря на солнце, все еще была покрыта гусиной кожей. К тому же он приврал: из трех плиток шоколада две были надкушены.
– Это настоящий шоколад, – повторил капо Гном. – Штурмбаннфюрер выдал его для вас.
8. Подарок рейхсмаршалу
«7 июля сего года на территории вверенного мне форта задержан рабочий (из местных) Ханс Хавелаар, 1906 года рождения, обменявший ржаную муку, весом около 2 килограммов, у заключенного Наума Мечика на утаенный им золотой зуб. В соответствии с распоряжением немецкой безопасности заключенный Наум Мечик в 10 часов утра расстрелян во дворе лагеря в присутствии остальных заключенных. Рабочий Ханс Хавелаар, обменявший муку на золотой зуб, арестован.
При сем: мешочек с мукой».
Штурмбаннфюрер СС Вальтер Штюрцваге отложил вечное перо в сторону и усмехнулся:
– Обычное сообщение. Нелегко спрятать золотой зуб, пройдя столько проверок, но иногда такое случается. Славяне и евреи умеют обманывать, они так созданы Господом. Они послужили Господу лакмусовой бумажкой непорядочности. Но рейхсмаршал прав, – штурмбаннфюрер имел в виду Германа Геринга, – евреи всегда опаснее. Не имея своего места, они всегда стараются занять самые выгодные места. Пытаясь спасти свой род, они покупают свидетельства о рождении у иноверцев, как кукушки, подкидывают детей в приюты. Они как животные. Мы должны понять это раз и навсегда. У них чувства обострены, как у животных. Они чуют запах дыма там, где мы никогда никакого запаха не услышим. При этом они чувствуют красоту или умело имитируют это чувство. Когда истинный ариец и грязный юдэ смотрят на один и тот же предмет, это не означает, что они видят один и тот же предмет. Когда проклятый род будет полностью стерт с лица земли, останутся только некоторые, не все, произведения искусства, произведенные ими. Утеряв имя авторов, эти произведения будут играть роль памятников той странной переходной эпохи, когда искусством пытались заниматься не только арийцы. Понимаете? Рейхсмаршал прав, начав такую работу уже сегодня.
Штурмбаннфюрер взглянул на введенных в кабинет заключенных № 16142 и № 19030. На них же взглянул гость майора – крепкий белобрысый человек с прилизанными светлыми волосами, со щеточкой усов под прямым носом. Бесцветные внимательные глаза смотрели на заключенных без особого интереса, но именно с вниманием. Знаменитый ас, сбивший за время войны около сорока воздушных машин, он был в штатском. Он прилетел в старый форт на своем истребителе, но представлял не военно-воздушные силы, а лично рейхсмаршала Германа Геринга. Даже, может, не его самого, а близких боевых друзей, искавших к дню рождения рейхсмаршала нечто необыкновенное. Штурмбаннфюрер прекрасно понимал, что может помочь знаменитому асу, вот почему приказал горбатому капо в течение нескольких дней подкармливать заключенных № 16142 и № 19030 и не гонять их на полевые работы. Сейчас, глядя на заключенных, он не видел в них каких-то особенных перемен, но штурмбанфюрера радовал сам факт: он сделал все, чтобы подарок для рейхсмаршала выглядел достаточно выигрышно.
– Подойди сюда, – поманил он пальцем Якова.
Яков подошел.
На нем были короткие полосатые штаны, серая куртка с белыми кругами на груди и на спине, на ногах – разношенные сабо. От Якова неуловимо несло страхом и еще чем-то, может, правда, животным.
– Коммунист?
– Никогда.
– Комиссар?
– Найн!
– Юдэ?
– Никс юдэ!
– Кто же ты?
– Заключенный № 16142.
– Видите, он проявляет некоторые признаки примитивной сообразительности. На уровне инстинктов, но проявляет, – с затаенной гордостью произнес штурмбаннфюрер.
– Простите, Вальтер, но меня интересует вовсе не сообразительность ваших подопечных.
Штурмбаннфюрер согласно кивнул.
Он не торопился.
Стол был накрыт, громоздкий магнитофон подключен к сети. Взглянув на часы, штурмбаннфюрер кивком подозвал к столу Семена.
– Юдэ?
– Нет, русский.
– Русские всегда менее сообразительны, – сообщил штурмбаннфюрер старому другу. И улыбнулся: – Не торопитесь, Адольф, я все равно не отпущу вас быстрее, чем через пару дней. Вы заслужили короткий отпуск. Используйте его для наблюдений за нашими врагами. Вы всегда видите врагов с высоты птичьего полета, это может приводить к определенным аллюзиям. Иногда враги могут казаться вам достойными противниками, а это вовсе не так. За редчайшими исключениями это безвольные существа, проводящие жизнь в мечтаниях. Они не любят работать, зато умеют рисовать и сочинять сказки. Возможно, со временем наши ученые выведут особую породу низших существ, способных рассказывать сказки. Разумеется, это будут наши особые имперские сказки, Адольф. Другие нам не нужны.
Он наклонился и щелкнул переключателем магнитофона.
Адольф Галланд невольно выпрямил спину.
