пояс терапевта Нечаева, зычно и сочно рассказывал, как в прошлом году в Эгвекиноте его чуть было не сожрал медведь, но он, полковник, обратил медведя в бегство.
– Не хотел я стрелять, айфон мне в руку! Не собирался я охотиться! А тут он, прямо за кустом! Взрослый уже медведь-то! Он, по всему видать, как и я, ягодой подъедался, вот мы с ним и сошлись… пятыми точками!
– Убива-а-ать медведей, – протянула невидимая из прихожей журналистка Костина, – стра-а-ашное свинство!
– Да ничего не свинство, Юлия! Они разные тоже, медведи-то! Бывает, пойдет на тебя, и там уж кто кого – или ты его успеешь, или он тебя… успеет. А этого я не собирался! Только глянул – стоит! Ну, вот совсем близенько! Ну, вот только руку протянуть!
– Товарищ полковник, куда вы руки-то тянете?!
– Да что вы, Юлия! Это я просто так… показываю на местности.
– Так чего дальше было, Сан Саныч? Завалил ты его?
– Не стал я его валить. А он меня драть не стал. Посмотрели мы друг другу в глаза. Сколько это времени длилось, ничего не помню. Помню только, стою и из ладони у меня ягоды сыплются. И он стоит, смотрит. Не шелохнется. Карабин-то у меня всегда с собой, за плечом, и думаю я так вяло: если сейчас двинусь, карабин потяну, а он осечку даст, задерет меня медведь. И неохота, чтоб задрал-то он меня. И ему, чувствую, неохота меня драть. Ну, прям вот как будто мысли его читаю. Только и он отступить боится, и я тоже… трушу.
– Ну, сказочник ты, Сан Саныч! Как есть сказочник! Писатель Тургенев, тебе бы «Записки охотника писать»!
Олег Преображенцев раскопал на сундуке в прихожей Лилину кухлянку и теперь шарил по полу в поисках торбасов. Обувью был уставлен весь пол. Лиля ничем ему не помогала, смотрела сверху на его темные волосы и загорелую шею. И еще ей хотелось дослушать историю про медведя.
– Лилек! – Таня выскочила в прихожую. В руках она держала давешнюю вазочку из серванта. Теперь в вазочке было варенье. – Вот и хорошо, а то я думаю, заснула она там, что ли?.. Олег, ты чего ползаешь? Давайте за стол чай пить! Или кофе сделать?
– Мы сейчас поедем, Татьяна.
Таня нисколько не удивилась и ни о чем не спросила – куда, зачем, – сказала только, что без чаю никого никуда не отпустит, и Лиля пошла за ней на кухню, и Олег пошел почему-то с торбасами в руках.
Юлька Костина, у которой горели глаза и щеки, подвинулась, давая Лиле место, и под столом стиснула ладошкой ее руку – мол, смотри, смотри, что тут такое происходит!
Терапевт Нечаев был полностью и окончательно деморализован и делал вид, что разговаривает с Левой, а Лева делал вид, что выпивает, и лицо у него было, как будто он все собирается захохотать и останавливает себя. Остальные гости формировали как бы зрительный зал, который смотрит увлекательное представление и отчасти принимает в нем участие.
– И чего медведь-то твой, Сан Саныч? Вот, значит, поговорили вы на своем медвежьем языке, и он стал ручной, что ли?
– Так мы с ним друг на друга и смотрели, а потом он как будто мне… пообещал что-то. Вот честное слово, айфон мне в руку! И я в ту секунду понял, что не станет он меня драть, а я стрелять не буду. Постояли мы еще так-то, а потом он повернулся и пошел в тундру. А я его взглядом провожаю. Он на взгорочек забрался, неторопливо, как будто и не боится ничего, оглянулся, а оттуда уж припустил. Ну, я постоял еще, поглядел и тоже пошел. Только с тех пор жизнь моя изменилась, вот хотите верьте, хотите нет.
– В лучшую сторону, по-олковник?
Багратионов пожал прямыми плечами, на которых так и виделись погоны, хотя в данную минуту не было на них никаких погон.
– Да как вам сказать, Юлия. Всяко ведь у нас бывает. И народу у меня в подчинении полно, и народ этот всякий-разный. Вдруг ни с того ни с сего кто-нибудь начнет бузить, или с перепою, или так, от нечего делать, и не унимается никак! И если раньше мне унимать приходилось, то теперь…
– Что тепе-ерь?
– Теперь они сами унимаются, – произнес полковник задумчиво. – Только подойдешь, глянешь, и все. Даже слова говорить не надо. Вот как будто у меня за спиной этот самый медведь появляется. Стоит и смотрит. А людям этого не понять. Страшно людям-то…
За столом стало тихо, все как будто задумались, а может, представляли, как за спиной у полковника появляется медведь.
Фотограф Георгий Шахов, видимо приехавший из «Пурги», принялся рассказывать, как на Камчатке снимал медведей длиннофокусным объективом, а их там такая прорва!.. Заповедники кругом, стрелять нельзя, вот и расплодились.
– Мы поедем, Саш, – тихо сказал Багратионову Олег, и тот кивнул как ни в чем не бывало.
Одним глотком Преображенцев выпил кофе из крохотной чашечки, подставленной Таней, и потянул Лилю из-за стола. Ему все время приходилось ее тянуть за собой, и она почему-то шла и слушалась, как будто лишенная собственной воли.
– Завтра поговорим, ладно, Саш?
– Мне завтра Роману Андреевичу отчет давать.
– Мы еще до отчета поговорим.
Странное дело, даже Юлька Костина ни о чем не стала спрашивать, и язвить, и насмешничать.
– Поезжай, поезжай, – сказала и Таня и, кажется, украдкой Лилю перекрестила, – мы тут прекрасно устроимся. И подружку твою устроим. Не беспокойся ни о чем.
Но Лиля и не думала беспокоиться! Она была уверена, что эти люди – сильные, уверенные, ходившие на медведей – и без нее разберутся наилучшим образом.
На улице было холодно и пришлось сразу же накинуть капюшон и застегнуть под подбородком неудобную костяную пуговицу.
Звезды высыпали над сопками, и на той стороне лимана было светло, но как-то странно, как будто залитая стеклянным ледяным светом неподвижная картинка закрывала полмира, от края до края.
– Как красиво, – сказала Лиля. – Так не бывает.
– По-всякому бывает.
– А почему… так неподвижно?
Это был странный вопрос, но Олег понял, что она имеет в виду.
– Холода пришли. В Анадыре настоящих морозов не бывает, но первые всегда так приходят.
– Весь мир застывает?
Он улыбнулся:
– Весь мир меняется, Лиля. Постоянно. И сейчас он изменился.
Она вздохнула и взяла его под руку.
– Куда мы едем? – спросила деловито. – В гренландского кита?
– В какого… кита?
– Твой дом похож на кита.
Ему и в голову не приходило, что его дом похож на кита!
– Я никогда не жила внутри кита, – сказала Лиля, потянулась и поцеловала его около губ.
Дыхание застывало морозным облачком на щеках и меховой опушке капюшона, и лицо ее казалось совсем чужим и странно прекрасным. У людей не бывает таких прекрасных лиц.
А может, именно такое лицо было у той женщины из легенды, которая на галечной косе дожидалась, когда из холодного моря выйдет ее возлюбленный?
Он взял ее обеими руками за шею, повернул так, чтобы стеклянный свет залил светлую кожу, и некоторое время смотрел.
– Скажи что-нибудь на свое языке, – попросила она.
Он сказал.
– Что ты сказал?
