– Вот об этом я и спрашиваю – зачем ты ее пригласила? – С видом человека, уверенного в своей правоте, Ана Мария ткнула салат деревянной ложкой и попробовала его. – Все, порядок. Никогда не доверяю прислуге заправлять салат: она льет столько уксуса, словно всю жизнь проработала у французов.
Тут Ана Мария вспомнила, что пригласить Кармен Валье к обеду – ее мысль, и взмолилась про себя, чтобы о том же не подумала и Елена.
Вернулась Кари, радостно помахивая пустым подносом.
– Слушай, этот твой приятель Карлос такой забавный! Где у тебя пепельницы?
Елена пристально посмотрела на Ану Марию, которая в ответ только выразительно подняла брови. Когда Кари ушла, она взглянула на Елену и заметила:
– Душка Карлос пустил в ход все свое обаяние. Может, твоя сестра им увлечется?
– Этой крошке нужно, чтобы какой-нибудь мужчина всегда был рядом.
Ана Мария отставила в сторону салатницу и внимательно посмотрела на подругу.
– А вот тут ты ошибаешься, – сказала она. – Ей нужно, чтобы рядом всегда было
Карлос Састре сидел на конце стола между Лопесом Мансуром и Еленой Муньос Сантос; на другом конце разместились Хуанито Муньос Сантос, Кармен Валье и Кари де ла Рива, а в середине, по разные стороны стола, – Ана Мария и Фернандо, друг против друга. Рассаживая гостей, Ана Мария приложила немало усилий, чтобы соблюсти правила вежливости. Поэтому Елена сидела довольно далеко от Кармен, но Лопеса Мансура, к сожалению, пришлось посадить напротив Елены, и избежать этого не удалось. К тому же Кармен и Карлос, единственные из гостей, не составлявшие супружеской пары, оказались в разных концах. «Надо было устроить фуршет», – думала Ана Мария, опасаясь напряженности за столом. Если Кармен и Карлос начнут переглядываться, то отвлекать Елену от неприятных мыслей придется или Лопесу Мансуру, которого Елена презирает, или сидящему по левую руку от нее Фернандо – а на него в трудную минуту всегда можно положиться. Ана Мария посмотрела на мужа с благодарностью. Они были женаты уже двадцать лет; когда он приехал в Бильбао, в больницу Басурто, ей только-только исполнился двадцать один год. За прошедшие годы молодой человек, у которого добродушие и твердость характера, отличавшие его от всех остальных знакомых Аны Марии, были написаны на лице, превратился в известного и уважаемого терапевта. Имея огромную частную практику, он наотрез отказывался уйти из бесплатной больницы, потому что считал своим долгом работать там. Как и большинство ее подруг Ана Мария перебралась вслед за мужем из Бильбао в Мадрид, за что, – учитывая нынешний национализм в Стране басков – она была благодарна судьбе, хотя сильно тосковала по городу своего детства и юности и часто приезжала в Бильбао одна или с детьми, а на Рождество и всей семьей. Но с выбором Фернандо, предложившего купить дом на побережье Бискайского залива, согласилась безропотно: ведь если она тосковала по Бильбао, то муж – по местам, куда его в детстве возили отдыхать, а детство, как и семья, было свято для Фернандо. Поэтому они обосновались в Холмистом – в общем, недалеко от Бильбао, – прекрасно решив проблему. Они купили здесь дом в ту пору, когда места эти только начинали входить в моду; но скоро у них появились соседи, главным образом, из Бургоса, Бильбао и Барселоны. Попадались и мадридцы – Муньос Сантосы, Карлос, которого она любила больше других, хотя Карлос – Ана Мария только сейчас это сообразила – не был коренным мадридцем, но жил там давно… С самого начала их знакомства Ана Мария испытывала к Карлосу особую и неизменную нежность: она оценила его сначала инстинктивно, и только потом узнала о его прошлом. Они часто виделись и в Мадриде, и Ана Мария опекала его, как старшая сестра, потому что, предоставленный самому себе, он быстро переставал следить за собой. Что ж, это вполне естественно: ведь Карлос столько пережил. Поэтому и теперь, когда у него все наладилось, Ана Мария продолжала за ним присматривать, чтобы он опять не покатился по наклонной плоскости. «Да ведь я и на самом деле, – подумала Ана Мария, – все равно что его старшая сестра».
Тут она неожиданно заметила, что сегодня за столом одни мадридцы – коренные или давно туда перебравшиеся, – в том числе и она сама. Ана Мария не знала, случайно это вышло или тут была преднамеренность, бессознательная, конечно, ведь сознательно она хотела только одного: найти Карлосу пару за столом, чтобы он не остался один, как незаконченная строфа.
После сухого мартини все заметно повеселели и оживились. Ана Мария облегченно вздохнула. В ней жила потребность при любых обстоятельствах неукоснительно соблюдать приличия. И дело не только в полученном воспитании – это была ее глубинная потребность: иначе Ана Мария чувствовала себя неуютно. Она могла быть счастлива, только если счастье разлито вокруг, но никак не в одиночку, под стеклянным колпаком, – ей были необходимы спокойная доброта и сердечность вокруг, как у бабушки с дедушкой, где ребенком она проводила лето. Доброта их дома простиралась и за его стены; в любую погоду, шел ли дождь, светило ли солнце, она обволакивала поля, холмы, – все, что мог охватить глаз вплоть до горизонта, – с той неспешностью, с какой течет время, и с тем спокойствием, с каким стоят впряженные в телегу волы, терпеливо дожидаясь, пока телегу нагрузят свежескошенной травой…
«Опять я в облаках витаю», – очнулась Ана Мария, включаясь в оживленную болтовню своих гостей.
Лопес Мансур не спускал внимательных глаз с Карлоса Састре. Этот человек, безусловно, интересовал его больше, чем другие гости. Все шло своим чередом: обычный званый обед, такой же заурядный, как заурядны сидевшие за столом люди. И даже бесспорная красота Кармен Валье к концу обеда уже не впечатляла Мансура – может быть потому, что, будучи несколькими годами старше остальных, он, видавший виды, за время обеда утратил к ней интерес или разочаровался. Но Карлос Састре… Тут была какая-то тайна, Мансур это чувствовал. Его первое впечатление постепенно менялось: он по-прежнему считал Карлоса выскочкой. «Ну, а я? Я-то сам кто? Да попросту нахал», – подумал Мансур, пытаясь стать на одну доску с Карлосом. Но за время обеда он все больше и больше убеждался, что Карлос не просто выскочка из тех, кто готов заплатить любую цену, лишь бы пробиться наверх, занять высокое положение, а для чего – и сам порой не понимает: такими людьми движет неизгладимое воспоминание о бедности, зависти, унижении… Нет, Карлос не таков. Мансур угадывал что-то более изощренное и продуманное в его взлете, и начало ему положил, безусловно, какой-то внутренний толчок, никак не связанный с положением или деньгами, которые оно сулило. Нет, деньги Мансур не презирал, но он был уверен, что для Карлоса они стали средством, а не целью. Он отметил и то, что человек, слывший закоренелым холостяком, сразу обратил внимание на Кармен Ва-лье, и какое внимание! Безусловно, Карлоса тянуло к этой женщине, а та, умея никого не выделять, не воспользовалась этим умением и открыто отдавала предпочтение Карлосу, что в глазах Мансура, умевшего совершать ошибки и ценить удачи других, означало: Кармен Валье тоже заинтересовалась этим выскочкой. Успеет ли он увидеть их сближение? В том, что оно произойдет, Мансур не сомневался, и свои симпатии заранее отдал ему, а не ей. Мансуру вообще никогда не нравились женщины, окружающие себя толпой поклонников, лишь бы избежать необходимости выбрать кого-то одного. Вернее сказать, признавался себе Мансур, он на собственной шкуре узнал, какую боль те способны причинить, и не желал этому выскочке подобной участи. С другой стороны, было очевидно: все только и ждут, когда же между этими двумя что-то произойдет, отчего положение их становилось сложнее. Мансур не знал, понимают ли это Карлос и Кармен? Поразительно, но им, казалось, не было до этого дела; другими словами, сложность ситуации их не страшила – они не собирались отступать, и было в их поведении что-то беззастенчивое, производившее впечатление на Мансура.
И тут Карлос Састре объявил во всеуслышание:
– Мы с Кармен не хотим обманывать ожидания дорогих гостей, поэтому мы вас покидаем.
У Аны Марии все внутри опустилось. Светская условность грозила обернуться неловкостью. Возможно, неловкость не то слово. Но надо же, и все это она устроила своими руками! И вот, к концу обеда, простая условность, приглашение Кармен в пару Карлосу за столом, уже не только становилась поводом для разговоров, а превращалась в нечто более серьезное. Под покровом условности в завязавшийся между ними легкий флирт неожиданно что-то вползло, и если остальные видели тут просто забавную игру, которая с уходом Карлоса и Кармен стала явной, то Ана Мария чувствовала: добром это не кончится.
Она взглянула на Фернандо, и ей показалось, что тот отвел глаза. Ана Мария не очень полагалась на свои ощущения и предчувствия, и поэтому боялась их: временами они выходили из-под ее контроля, как в тот день, когда сносили старую пристройку около дедушкиного дома. Она пустовала давно, лет двадцать, и в тот день Ана Мария увидела, как из пристройки выскочили двое рабочих, занимавшихся сносом, и тут же,
