Красный сфинкс

Мы считаем, что заслужили будущее.

– Но Есен-Гу – это миллиард жителей. Целый миллиард.

– Золотой миллиард, – кивнула она, – но мы и его проредим.

– Значит, речь идет об остальных?

– Об уродах, – усмехнулась она.

И напомнила:

– Миллиард против семи.

– Когда-то так говорил Дьердь…

– Он – честный работник. – (По сердцу Гая прошел холодок). – Ты тоже будешь говорить, как Дьердь, когда узнаешь правду. Старший брат болен. Ты два года провел на Территориях, – зеленые глаза блеснули. – Ты жил непосредственно с уродами, наверное, каждый день общался с ними. Тебе ли не знать, что главное желание уродов – добраться до Языков, насытиться, смотреть в небо и мечтать. Разве не так?

– Но ты сказала – отбраковка!

– Это честный термин. Природа, от которой мы отказываемся, сама тысячи раз устраивала отбраковку. Смерть всегда являлась самым эффективным ее инструментом. Где неандертальцы, овладевшие огнем? Где умные кроманьонцы, изобретшие каменный топор? Где синантропы, питекантропы – надежда будущего? Почему ты не жалеешь миллиарды живых существ, изобретших для тебя колесо, двигатель внутреннего сгорания, построивших мировую Сеть? Почему ты о них не вспоминаешь? Их ведь нет, они давно отбракованы. Природа любит очищать планету от лишнего. Стоит какому-то виду возвыситься, как природа бесцеремонно сбрасывает его со сцены. Тупая, ни на что не претендующая гаттерия может неопределенно долго занимать свою незначительную экологическую нишу, но динозавры, к примеру, быстро лишаются преимуществ. Безмозглая латимерия миллионы лет может скрываться в глубинах океана, но саблезубые тигры не протянут долго. Говорю же, природа не любит умников. Отбор никогда не останавливается. Мы первые, кто выступил против природы. Смотри на наши действия, как на последний отбор. Конечно, потребуется время. Вымирающие группы уродов долго еще будут бродить рядом с Языками, но нас это не должно тревожить. Нелепо тревожиться о судьбе вредных насекомых, правда? Гнилой картофель ни один генетик не возьмется реставрировать, в этом нет смысла, легче вывести и вырастить новый сорт. Все живые формы, выработавшие свои жизненный ресурс, обречены. Такова реальность.

– Но семь миллиардов…

– Мы им поможем.

– Чем?

– Они уйдут, не заметив этого».

Успех «неформатной» повести «Белый мамонт» с обескураживающим пояснением в выходных данных – «перевод с неандертальского» (премия Б.Стругацкого «Бронзовая улитка», премия Международного Конгресса фантастов «Странник», ряд других премий) лишний раз доказывает, что смелости язвительных операций мысли Прашкевича нет никаких границ. Первые люди пытаются найти управу на мохнатого Творца земли и неба – белого вечного мамонта Шэли. Они придумывают огромное копьё с парусом, а заодно – поэзию и живопись. «Многие вершины, – пишет „переводчик“ во вступлении к повести, – казавшиеся нам вечными, известны теперь только по позднейшим перерисовкам, по отголоскам чудовищно архаичных мифов, другие забыты безвозвратно; что же касается неандертальских шедевров, они вообще сохранились фрагментами. Полную картину уже не воссоздать. Но время от времени мы находим темные пещеры с наскальной живописью, изучаем следы неясных доисторических сооружений, обломки странных орудий. Там, где единый каменный рассказ разорван, где нет никакой возможности восстановить утерянное, мы пытаемся заполнять лакуны более поздними фрагментами мирового искусства, совпадающими с первоосновой по интонации. Это, в общем-то, в природе человека. Это очищает от скверны».

«Летел гусь над тундрой, – такими словами заканчивается „Белый мамонт“. – Увидел – человек у озера сидит. Сел рядом на берегу, долго на человека смотрел, ничего в нем не понял и полетел дальше».

Порой Геннадия Прашкевича упрекают в том, что он чрезмерно увлекается постмодернистской бессюжетностью и хаотичным нагромождением событийных отпечатков, слабо между собой связанных. На самом деле абсолютно все его произведения довольно жёстко структурированы и безупречно внутренне логичны. Конечно, не всегда эта логика лежит на поверхности, не все реминисценции прочитываются с наскока, но автор уверен, что его читатели – люди знающие и думающие. А кто сказал, что чтение – развлекательный процесс? Смыслы вещей Прашкевича надо разгадывать и интерпретировать. Очень трудно однозначно идентифицировать жанр его произведений. Прашкевич соединяет в них, казалось бы, несоединимое. Прекрасный страшный мир, населённый обожаемыми автором уродами в пересыпанной поэтическими цитатами, даже названной строками из Блока повести «Дыша духами и туманами»; бесчеловечность естества и сладостность виртуальности в откровенной «Божественной комедии»; болезненное произрастание грядущего из такой обыденной и такой трагической повседневности в повести «Нет плохих новостей из Сиккима» (в одном из персонажей я с изумлением узнал себя); генетические проблемы ближайшего будущего в «Русском струльдбруге». Петербургский писатель Александр Житинский, заместитель главного редактора журнала «Полдень, XXI век», где был впервые опубликован «Струльдбруг», впечатлённый прочтением этой «фантазии в режиме онлайн», саркастично резюмировал: «В наше переломное время достаточно было прожить всего-то полвека, чтобы в полной мере почувствовать себя струльдбругом, чтобы, шагнув из двадцатого в двадцать первый, перестать понимать язык молодых и все революционные нововведения – и не потому, что они так уж сложны и непонятны, а потому что не надо». Тем не менее, Прашкевич заканчивает эту повесть на оптимистической ноте, его струльдбруг будет жить ради нового человечества.

Создавая роман «Царь-Ужас» (2002), Геннадий Прашкевич опирался на реальные факты. Прототипами героев романа стали художник Амедео Модильяни, поэтесса Анна Ахматова, марсовый матрос Юшин, единственный оставшийся в живых с броненосца «Орел», потопленного японцами в Цусимском сражении. И другие персонажи не выдуманы – Семён Михайлович Будённый, чекисты с «Челюскина», сосланные на север московские евреи-радиолюбители, даже фашистские асы… «Воображение у меня развито слабо, – смеется писатель, – всё самое интересное я обыкновенно беру из жизни». Матрос Семён Юшин из японской деревеньки Иноса, где держали военнопленных, попадает в богемные кварталы Парижа начала прошлого века, потом в сталинские лагеря, потом в лагеря фашистские, и в конце концов – в мрачное постапокалиптическое будущее, в котором наши потомки, страдая от острого сенсорного голода, превращают бывшего марсового в «экспонат Х» – одновременно и в носителя, и в единственный объект мирового искусства. Виной всему татуировка на его спине: несколько стремительных линий… обнажённая египтянка… Так называл любимую женщину Амедео Модильяни… Интересен язык Прашкевича. Многократное, почти навязчивое повторение интуитивно найденной ключевой фразы или слова задает его повествованию какой-то колдовской, шаманский ритм…

Самый значительный на данный момент фантастический роман Геннадия Прашкевича – футурологическая утопия «Кормчая книга» (2004), получившая главный приз Международной Ассамблеи фантастики «Портал-2004». Это широкое полотно, показывающее несколько срезов предполагаемого будущего. Срезов, разделённых многими и многими столетиями. Кормчими книгами назывались на Руси в XIII веке сборники церковных и светских законов. «Кормчая книга» Геннадия Прашкевича – своеобразный свод законов будущего мира. Всматриваясь в грандиозную тень, падающую в наше время из предполагаемого будущего, писатель делает смелую попытку спрогнозировать развитие мирового социума, рассказать о предстоящих глобальных переменах, опираясь на открытый героем романа закон исторической спирали – периодическую повторяемость форм организации общества. Не ограничиваясь рассмотрением прямолинейно-поступательного вектора развития человечества, писатель демонстрирует сразу несколько вероятных вариантов развития событий, предупреждает о чудовищных катастрофах и общемировых проблемах, ожидающих земную цивилизацию, пытается подсказать возможные выходы из тупиковых ситуаций, оперируя при этом потрясающим количеством персонажей и квазидокументов…

Обращаясь к прошлому и будущему, писатель не забывает о настоящем. Последний его роман «Деграданс» (2007), написанный совместно с московским фантастом Алексеем Калугиным, посвящён острейшим проблемам современности, в частности, тому, насколько грязно могут быть использованы возможности, предоставляемые нынешним стремительным развитием информационных и телекоммуникационных технологий. Масс-медиа, тенденциозно расставляя акценты, распространяя лишь часть правды, беззастенчиво предоставляя карт-бланш трансляциям сомнительных шоу и смакованию патологических подробностей жизни психопатов, преступников и гламурных подонков, размывают и без того нечёткие нравственные ориентиры общества. Цитата из романа: «Общественным мнением в России руководят те, кто дорвался до денег». Конечно, сваливать всю вину за нынешний моральный «деграданс» на средства массовой информации не есть правильно. Но свою долю ответственности (и немалую) масс-медиа, безусловно, несут. Всегда ответственны и творцы. Ратуя за свободу самовыражения, не должно им забывать о морали и свободе других. Наверное, авторы романа хотели сказать именно об этом.

Кстати сказать, напечатан «Деграданс» в журнале Бориса Стругацкого «Полдень, XXI век», с которым Геннадий Прашкевич в последние годы сотрудничает весьма активно. Борис Стругацкий так отзывается о своём постоянном авторе: «С кем сравнить Геннадия Прашкевича? Не с кем. Я бы рискнул добавить: со времен Ивана Антоновича Ефремова – не с кем. Иногда кажется, что он знает все, – и может тоже все. Исторический роман в лучших традициях Тынянова или Чапыгина? Может. Доказано. Антиутопию самого современного колёра и стиля? Пожалуйста. Вполне этнографический этюд о странном житье-бытье северных людей – легко, на одном дыхании и хоть сейчас для Параджанова. Палеонтологические какие-нибудь очерки? Без проблем! Фантастический детектив? Ради бога! (И отнести его в „Полдень“, и там его оторвут с руками и пустят с колес в ближайший же номер…) Многообразен, многознающ, многоталантлив, многоопытен – с кем можно сравнить его сегодня? Не с кем! И не надо сравнивать, пустое это занятие, – надо просто читать его и перечитывать».

Геннадий Мартович с улыбкой говорит о своей «литературной всеядности». Так оно и есть. Даже приблизительно обозначить диапазон его многоплановой литературной деятельности весьма непросто. Если представить длинную книжную полку, уставленную изданиями Прашкевича, мы увидим среди них научно- популярную книгу «Берега Ангариды: палеозойское время в истории сибирского материка» (2003), написанную в соавторстве с палеонтологом Е. А. Ёлкиным, рядом с ней – переведённый Прашкевичем роман загадочного Бруно Травена «Корабль мёртвых (2006), здесь же – сборники жизнеописаний „Самые знаменитые учёные России. От Ломоносова до Сахарова (2000) и „Самые знаменитые поэты России. От Ломоносова до Бродского“ (2001) и коллекционная книга-альбом „Путь на карнавал. История любви и жизни художника“ (2005) о трагически погибшем в 2004 году санкт-петербургском скульпторе Арсене Аветисяне, биографическая книга „Человек цели“ (2008) – о фантасте Василии Головачёве, с которым Геннадий Прашкевич давно дружит. А вот уже упомянутые исторические романы Прашкевича о завоевании Сибири, роман „Пёс Господень“ (1998) о взятии Константинополя крестоносцами, поэтические сборники „Посвящения“ (1992), „Спор с дьяволом“ (1996) и „Дева-Обида“ (1998), „Большие снега“ (2008), корейские и болгарские переводы, детективы „Рыцарская наколка“ (1996), „Человек из крематория“ (1996), „Бык“ (1997), «Скелет в шкафу“ (1998), «Бык в западне (1998), бизнес-романы, многочисленные тома фантастики…

Теперь рядом с ними встал «Красный сфинкс».

О русской фантастике в разное время писали Анатолий Бритиков, Виталий Бугров, Георгий Гуревич, Кир Булычёв, Всеволод Ревич, другие авторы. Но их интересовали главным образом научно-фантастические идеи, сюжеты и образы, судьба жанра в целом, – Геннадия Прашкевича волнует судьба конкретных личностей. «Конечно, – пишет он, – русская фантастика началась не с Осипа Сенковского и не с князя Владимира Одоевского, но именно они, а с ними Алексей Константинович Толстой, определили все ее дальнейшие направления – и сказочное, и мистическое, и фэнтезийное, и научно-фантастическое, и