— На диких кабанов, — предполагает Мишель.
— Так близко к побережью? — недоверчиво смеюсь я. — Быть этого не может.
Мы снова поднимаемся на террасу, но на этот раз не решаемся проникнуть в дом. Одно дело, когда дверь ломал Шарпи, а другое — мы, практически посторонние люди. Вместо этого мы прижимаем лица к пыльным стеклам окон и заглядываем внутрь. Грязно-коричневые ставни выцвели и облезли.
— Мы выкрасим их в ярко-синий, как в часовне Матисса, — говорит Мишель.
В цвет лазури. Кот д’Азур, Лазурный Берег. Я поднимаю глаза и смотрю в небо. Синий кобальт наверху. Внизу — стены цвета ванили и лазурные ставни. Неожиданное, яркое и пленительное сочетание.
— Да, хорошо, — шепчу я.
Многие планки на ставнях сломаны грабителями или скваттерами.
— Придется их заменить.
— Здесь все придется заменить. Целого ничего не осталось.
Забавная пристройка, которую мы не заметили вчера: на верхней террасе к стене дома прилепилась печь для выпечки хлеба, напоминающая огромный улей.
— А это придется убрать.
— Непременно!
— Мы еще не заглядывали в гараж.
— Он наверняка заперт.
Так и есть. Рядом с гаражом — конюшня на два стойла. Верхние и нижние половинки дверей, скрипя, раскачиваются на ржавых петлях. Я ожидаю, что внутри будет пахнуть сеном, но оказывается, конюшня доверху забита старыми картонными коробками с какими-то бумагами и папками. На полу валяются несколько сломанных садовых инструментов и треснувшая фарфоровая чашка без ручки. Вдоль стены выстроился ряд темно-зеленых пыльных бутылок. Интересно, кому принадлежали все эти предметы? И что стало с этими людьми?
Дом — это гораздо больше, чем стены и крыша. А дом в чужой стране — еще более интригующая загадка. Его познание — это работа для души. Настоящее путешествие. И мы с Мишелем отправимся в него вместе. Упоенные нашей новой любовью, мы будем изучать его и друг друга. Нам предстоит пройти долгий путь от тех развалин, что вчера показал нам месье Шарпи, до нашего нового дома и оливковой фермы. Мы вкладываем деньги в мечту, в любовь и друг в друга. И когда мы станем обрезать ветки деревьев или собирать урожай, наша мечта будет превращаться в реальность. А чтобы отпраздновать успех, мы разошлем приглашения нашим родным и друзьям по всему миру.
Под щедрым полуденным солнцем мы сидим, взявшись за руки, на краю пустого бассейна и болтаем ногами. Потом по ступенькам спускаемся на дно, громко кричим, поем и слушаем эхо. Бегаем вдоль стенок, пока не начинаем задыхаться. Высоко над головой, в синем небе мелькают ласточки. Мы закрываем глаза и слушаем тишину. Мне еще никогда не доводилось разгуливать по пустому бассейну. Ногами мы расталкиваем зеленые плети плюща и обнаруживаем несколько лужиц грязной дождевой воды, скопившейся в глубоких трещинах на дне. Вперемешку с пятнистыми листьями в них плавают утонувшие букашки. Стены бассейна высокие, гораздо выше нас с Мишелем. Я прижимаюсь спиной к выгоревшему голубому бетону, и мне кажется, что мы угодили в самое сердце — нет, это мы станем его сердцем! — в самое лоно нашего будущего дома. Я прижимаюсь к Мишелю, и мы начинаем целоваться, и мой пульс бьется в два раза быстрее обычного. Мы смотрим друг другу в глаза и улыбаемся, охваченные одним чувством, — два крошечных взволнованных человечках на дне огромной чаши. Я вспоминаю «Путешествие к центру Земли» Жюля Верна. Мне кажется, что я Алиса, попавшая в Страну чудес. Кто-то уменьшил нас, для того чтобы мы могли начать наше путешествие. Мы будем обживать это место, учиться у него и становиться сильнее и выше. И, возрождая его, мы станем познавать друг друга и самих себя.
Я уже люблю «Аппассионату». Я люблю стоящего рядом мужчину, который очертя голову готов броситься вместе со мной в эту авантюру. Мне кажется, он увлечен ею не меньше, чем я.
Мы знакомы всего несколько месяцев, но рядом с Мишелем я ничего не боюсь. Я доверяю ему. Его любовь щедра и нежна. Он встретился мне вовремя. Я уже начинала терять веру. У меня было несколько коротких, ни к чему не обязывающих романов и один довольно серьезный, ставший достоянием публики, потому что к тому времени я уже пользовалась хоть скромной, но известностью. После этого я замкнулась в себе. В душе поселилась горечь. Я была независимой, беспокойной и очень одинокой.
Солнце неторопливо уходит вправо, готовясь спрятаться за цепью холмов. Небо меняет цвет, и на нем проступают темно-оранжевые, мягкие красные и сиреневые мазки.
— А что там? — спрашиваю я. — Там, куда садится солнце?
— Мужен.
Мы опять стоим на верхней террасе дома. Мишель курит сигарету, что мне совсем не нравится, и нам пора уезжать.
— Давай вслед за солнцем поедем в Мужен и там пообедаем. Мне еще не хочется возвращаться в Канны.
Да, мне тоже не хочется возвращаться в Канны с их кричащими искусственными огнями и фестивальной вечерней суетой.
Мы садимся в машину и медленно спускаемся по дороге, петляющей между засаженными оливковыми деревьями уступами. Я впервые обращаю внимание на цветы оливы — крошечные белые пятнышки, соцветия тонкие, как кружево. И хрупкие, как любовь.
При въезде в маленькую деревушку Мужен, по которой запрещено передвигаться на автомобилях, мы находим симпатичный отель с рестораном. С его террасы открывается потрясающий вид на глубокую, спускающуюся к морю долину.
Мы выбираем столик на террасе.
—
Я очарована его побронзовевшей лысиной, золотыми украшениями и поджарой фигурой в обтягивающих бежевых брюках. Кажется, еще минута — и он начнет танцевать.
Мишель заказывает
— Это недорого, — говорит Мишель. И правда, сто сорок франков — это меньше четырнадцати фунтов. — Надо запомнить место на следующий раз. Здесь тише, чем в Каннах, ближе к дому и дешевле.
— Я единственный во всей деревне,
Мы одобрительно киваем, стараясь спрятать улыбки, а он убегает приветствовать новых посетителей и показывать им свою парковку.
— Месье Парковка, — шепчет Мишель, и это имя навсегда закрепляется за хозяином.
Мы едим с аппетитом. Предложенный обед за семьдесят франков восхитительно вкусен и, несомненно, стоит этих денег. Я начинаю с теплого козьего сыра, который плавится на поджаренном багете и приправлен салатом из дикой рукколы. Мишель выбирает
