может повредить дальнейшим деловым отношениям.
Поэтому мы киваем, старательно изображая энтузиазм:
—
Мадам извиняется и просит подождать ее в саду.
— Ну? — дрожащим шепотом спрашиваю я у Мишеля, как только она выходит.
— Что — ну?
— Она дала разрешение или нет?
—
— Почти ни слова, — признаюсь я.
Мишель усмехается:
— Да, у нас имеется подписанное ею разрешение занять виллу на лето. Можно сказать, с этого момента она официально наша.
— Правда?!
— Да, но не просто так, а за определенную цену.
— Какую цену?!
— Ш-ш,
— Что?! Все, что мы им сегодня отдали? Все до сантима?
— А кроме этого, все, что мы к тому моменту вложим в ремонт. Мы не имеем права потребовать с них ни франка.
— Господи! Да как ты мог на такое согласиться?!
—
— Следующий апрель? Ну, до него почти год. К этому времени мы с ними наверняка расплатимся, — с облегчением вздыхаю я.
В саду мы встречаемся с мадам, и она спрашивает, где наша машина. На мгновение мы оба смущаемся, вспомнив о моем стареньком, доверху набитом рухлядью «фольксвагене» в подземном гараже. К Мишелю первому возвращается самообладание.
— Мы боялись заблудиться, мадам, и оставили ее на парковке в городе.
Мадам понимающе кивает и осматривает меня с ног до головы, точно оценивая. Тут же выясняется, что так оно и есть.
—
Минуту спустя дверь гаража распахивается, и, к нашему несказанному удивлению, из нее выезжает спортивный «Мерседес 500SL» ярко-алого цвета. Я ожидала чего-то более степенного.
— Моя слабость, — признается мадам тоном нашалившего ребенка. — Я, видите ли, родилась в очень бедной семье.
Мы втискиваемся в машину, мадам садится за руль и, как ракета, срывается с места. За ланчем в «Хилтоне» выясняется, что она одна из богатейших женщин Бельгии.
— А бедного Роберта, — жалуется она, — совсем не интересуют деньги. Все, что он любит, — это возиться в саду. Обожает цветы и деревья. Просто не знаю, что с ним делать. Мы знакомы с детства, вместе начинали бизнес, много работали, а теперь, когда у нас куча денег, он не желает вставать с кровати. Он просто не в состоянии справиться с той ответственностью, которую накладывает богатство. Я повсюду езжу с Иветтой, своим секретарем. А Роберт выбирается только в наш летний дом. Это
На минуту устрашающая бизнес-леди куда-то исчезает: перед нами сидит старая женщина с потерянным лицом и грустным взглядом. Но это продолжается недолго. Скоро она уже велит официанту принести счет и настаивает на том, что оплатит его сама — слава богу! — а потом предлагает прогуляться с нами до нашей машины.
Мы с Мишелем смущенно переглядываемся. Теперь уже поздно признаваться в том, что мой «жучок» стоит практически под нашими ногами, в каких-нибудь ста метрах от ее «мерседеса». Вместо этого мы полчаса водим ее по окрестным улицам, чувствуя себя идиотами, и притворяемся, что не можем вспомнить, где оставили машину. Наконец мадам сдается, берет такси, чтобы вернуться к «Хилтону», и желает нам
— Увидимся у нотариуса. Адрес я пришлю вам факсом. Буду с нетерпением жать нашей встречи, — говорит мадам и откровенно строит глазки Мишелю.
В Париж мы приезжаем уже вечером. Девочки прождали папу весь день и не скрывают раздражения. Я с ними едва знакома, и потому их дурное настроение производит на меня гораздо большее впечатление, чем на Мишеля. Он, будто не замечая их нытья, курсирует между домом и машиной, с трудом запихивает в нее новые мешки и сумки и велит всем поторопиться, иначе мы доберемся до побережья только к концу каникул.
— А как же Памела? — спрашивает Кларисса.
Я смотрю на нее с удивлением. Кто такая Памела?
Кларисса кивает на калитку, и там пыхтит и машет нам хвостом невероятно толстая восточно- европейская овчарка. Мой «фольксваген» и так опасно перегружен, и прибавление к пассажирам толстухи Памелы отнюдь не улучшает ситуации. К тому же
Музыка вод
Жара стоит просто убийственная. Мишель проводит дни в поисках воды и ее источника. Мы с Ванессой заняты расчисткой бассейна от зарослей плюща. На двоих у нас всего одна пара садовых ножниц, а это значит, что одна стрижет твердые ветви до тех пор, пока не заболит рука, а другая вытягивает, распутывает и складывает их в кучу, а потом мы меняемся ролями. У нас уже выработался хороший рабочий ритм. Ванесса — девочка умненькая и трудолюбивая, и мне приятна ее компания. Обе сестры не говорят по-английски, и я вынуждена объясняться с ними на своем убогом французском. Поэтому разговариваем мы немного: время от времени обмениваемся парой вежливых фраз, да я периодически интересуюсь у Ванессы, как будет по-французски то да се. Но, честно говоря, на улице так жарко, а работа отнимает столько сил, что большую часть времени мы трудимся в дружелюбном молчании.
Мишель тем временем, подобно горному козлу, рыщет по склону среди провансальских джунглей в поисках источника воды или хотя бы следа водопровода. Его ноги в кровь исцарапаны колючками ежевики и покрыты синяками, но он по-прежнему полон решимости. Мадам Б. упоминала в разговоре с ним, что где-то на участке имеется природный источник, но до сих пор обнаружить его не удалось.
— Наверное, придется срубить все, что здесь наросло, чтобы его отыскать, — жалуется он, когда в очередной раз возвращается к дому глотнуть воды и вытрясти из головы, рта и одежды обрывки листвы и ветки. — А где Кларисса?
Мы с Ванессой дружно отрицательно трясем головами и вытираем вспотевшие лбы.
— Не знаем. С самого утра ее не видели. Тебе нужны сапоги и фляга, Мишель.
Он только пожимает плечами и, в шортах и купленных в супермаркете пластиковых сандалиях, вновь исчезает в зарослях, чтобы исследовать новую, едва заметную тропинку. Я вижу, как Мишель озабочен.
