– Вы понимаете, что отчеты, которые мы получаем, – это всего лишь конспекты отчетов о том, что произошло, в более или менее схематично виде, – пояснял Уоррен. – Нам понадобится посмотреть на некоторые из материалов, положенных в основу отчетов27.
Через несколько минут Уоррен объявил о завершении импровизированной пресс-конференции, пожелав репортерам счастливого Рождества.
В тот день
На следующий день после заседания Форд пригласил заместителя директора ФБР Делоака в свой кабинет на Капитолийском холме, на этот раз для того, чтобы рассказать о планах Уоррена завершить расследование комиссии и выпустить окончательный отчет «до июля 1964 года, когда президентская кампания будет в самом разгаре»29.
Они также обсудили утечки информации, организованные, по мнению членов комиссии, ФБР. «В очередной раз я с большой обстоятельностью заверил конгрессмена Форда в том, что из ФБР не было никаких “утечек”», – писал Делоак позднее. Он дал понять Форду, что утечки шли по другим каналам: «от заместителя генерального прокурора Катценбаха и Министерства юстиции, а также из самой комиссии». Он также намекнул Форду, что утечки могли исходить и от самого председателя, через его друга Дрю Пирсона. «Я сказал конгрессмену Форду, строго конфиденциально, что председатель Верховного суда Уоррен был довольно близок с Дрю Пирсоном и, очевидно, использовал его время от времени для того, чтобы довести свои мысли до общественности».
Форд закончил разговор просьбой. Вместе со своей семьей он собирался в отпуск в Мичиган, кататься на лыжах. «Он хотел взять с собой отчет ФБР, однако у него не было возможности довезти его в полной безопасности, – писал Делоак. – Я сказал ему, что, по-моему, директор Бюро хотел бы, чтобы он одолжил наш агентский портфель с замками. Он ответил, что это было бы идеально и что он был бы очень признателен, если у него будет такой портфель». На следующий день Форду были доставлены портфели ФБР вместе с наилучшими пожеланиями от Гувера.
Глава 8
Ли Рэнкин был не склонен привлекать к себе внимание. В 1960-х, вспоминая о своей деятельности в Министерстве юстиции, он охотнее радовался успехам коллег, чем хвалился своими достижениями в должности заместителя министра юстиции. Члены его семьи говорили об угрозах, которые он получал из- за своей деятельности в министерстве, в том числе о случае в конце 1950-х, когда они обнаружили во дворе своего дома в предместье Вашингтона пылающий крест. Сам Рэнкин об этом не рассказывал.
Его сын Роджер, тогда еще подросток, вышел из-за обеденного стола, чтобы проверить собак, и первым увидел горящий деревянный крест, который кто-то установил во дворе. «Он был высотой метра два, – вспоминал он годы спустя. – Прямо во дворе, огромный пылающий крест»1.
Он вспоминал, что даже в тот самый момент, когда они кинулись во двор заливать пламя из садового шланга, на лице его отца не было страха, ведь с этого момента его семья была под прицелом Ку-клукс-клана или какой-то местной группировки расистов. «Он никогда не проявлял таких чувств – и страха, ни тревоги, – рассказывала его дочь Сара годы спустя. – Я не помню, чтобы он о чем-то волновался. Кажется, он всегда держал себя в руках. Он был сдержан и молчалив»2.
Поджигателей крестов так и не поймали, но Рэнкин был уверен, что причиной угроз была его деятельность по расширению сферы действия федерального закона о гражданских правах. Несколько дней после происшествия семью Рэнкина опекали агенты ФБР, по ночам они дежурили в непримечательном с виду автомобиле, припаркованном около его дома.
Джеймс Ли Рэнкин – именем Джеймс он не пользовался с мальчишеских лет – был назначен на службу в Министерство юстиции решением его земляка из Небраски, заместителя генерального прокурора Герберта Браунелла, проводившего избирательную кампанию Эйзенхауэра в 1952 году. Рэнкину было 45 лет, когда он приехал в Вашингтон и был принят на должность помощника генерального прокурора – престижный пост, на котором он исполнял обязанности главного внутриведомственного юриста. В 1956 году он получил пост заместителя министра юстиции и стал главным адвокатом администрации в делах, рассматриваемых в Верховном суде3.
На обоих постах Рэнкин занимался продвижением закона о гражданских правах, вопреки протестам агрессивно настроенных групп сегрегационистов. Он помогал разрабатывать юридические обоснования в поддержку чернокожих школьников Канзаса в деле «Браун против Совета по образованию». Уоррена всегда впечатляла его деловая и невозмутимая манера держаться, в особенности когда Рэнкин – высокий, худой, похожий в своих очках с толстыми стеклами на сову – выступал за расширение гражданских прав и в защиту гражданских свобод. В 1962 году, переехав в Нью-Йорк ради частной практики, Рэнкин вернулся в Верховный суд и выступал на стороне Американского союза гражданских свобод в знаковом деле «Гидеон против Уэйнрайта», когда Верховный суд согласился с позицией Союза и вынес решение о предоставлении адвоката обвиняемым по уголовным делам, если у них нет средств нанять защитника.
6 декабря 1963 года Уоррен позвонил Рэнкину в Нью-Йорк и предложил ему должность главного юрисконсульта в комиссии по делу об убийстве Кеннеди, попросив незамедлительно приступить к своим обязанностям. Позднее оба вспоминали, что Рэнкин принял это предложение не без сопротивления, сообщив председателю Верховного суда, что совсем недавно занялся частной практикой и покинуть Нью-Йорк ему будет нелегко. Некоторые члены комиссии, предостерегал Рэнкин, могут быть против его назначения, учитывая мнение сенатора Рассела и роль Рэнкина в деле «Браун против Совета по образованию» и других делах по гражданским правам. Однако Уоррен не отступал, заверив Рэнкина, что согласие комиссии им уже получено и что работа не продлится долго. «Он сказал, что все это не займет и двух-трех месяцев», – вспоминал Рэнкин.
Уоррен и Рэнкин оба были республиканцами прогрессивных взглядов, гордые за историю великой старой партии – партии самого Авраама Линкольна. Оба восхищались президентом Кеннеди. «Мой отец был совершенно раздавлен этим убийством», – вспоминала Сара Рэнкин. Оба они также гордились своим невысоким происхождением – привилегированными их семьи назвать было нельзя.
Выпускник школы права Университета Небраски, Рэнкин всегда работал с усердием, доходившим до одержимости4. Его жена Гертруда упрашивала мужа не принимать предложение Уоррена. С детьми она делилась своими опасениями, что такая работа поглотит его целиком и скажется на здоровье. Ей уже приходилось видеть такое в годы, проведенные их семейством в Вашингтоне, когда он возвращался домой каждый вечер с портфелем, набитым рабочими бумагами. Дети огорчались, что он посвящал каждый вечер воскресенья чтению юридических обоснований, готовясь к новой рабочей неделе.
Рэнкин был перфекционистом и всякий раз с исключительной вежливостью просил секретаря перепечатать письмо или юридическое обоснование, если в тексте обнаруживалась малейшая опечатка, вида корректорской замазки он не выносил. «Если допустишь опечатку, приходилось все печатать заново, –
