подумал, что это русские или кубинцы», – рассказывал он, вспоминая, как боялся, что результаты расследования могут вынудить США к войне3.
На протяжении первых нескольких недель Слосон почти не покидал своего небольшого кабинета в здании Организации ветеранов зарубежных войн. Он должен был прочесть тысячи страниц документов. Он и его коллеги были завалены горами папок – многие с пометкой «совершенно секретно» – из ФБР и ЦРУ. Поскольку его задачей было искать следы иностранного заговора, Слосону более чем другим штатным сотрудникам комиссии было необходимо понять принципы работы ЦРУ. Его будоражила мысль о том, что скоро ему предстоит встретиться с настоящими шпионами.
В работе с ЦРУ, как представлялось Слосону, у комиссии был превосходный ресурс в лице Аллена Даллеса, одного из членов комиссии, который был главой Управления с 1953 по 1961 год, когда его отправили в отставку из-за провала операции в заливе Свиней. Несмотря на вынужденную отставку, его отношения с президентом Кеннеди не испортились. «Отставку он воспринял с большим достоинством и никогда не пытался свалить с себя вину, – говорил Роберт Кеннеди, – президент его очень любил, как и я». По словам президента Джонсона, в комиссию Уоррена Даллеса рекомендовал Роберт Кеннеди4.
Слосон предположил, что, если у ЦРУ были данные о связях Освальда с заговорщиками, Даллес знал, как до них добраться. Однако так он думал до того, как встретил Даллеса. Когда же их представили друг другу, Слосон увидел, что бывший директор ЦРУ по-старчески немощен и хрупок. Он по-прежнему напоминал «директора школы-пансиона», по словам Ричарда Хелмса, его бывшего заместителя в ЦРУ: «расчесанные на пробор волосы, изящные усики, твидовый костюм и неизменные круглые очки без оправы». Но к началу 1964 года, как заметил Слосон, Даллес уже выглядел как директор школы с пошатнувшимся здоровьем и давно ушедший на пенсию5.
Выглядел Даллес старше своих семидесяти. Таким он стал после инцидента в заливе Свиней. Роберт Кеннеди вспоминал, что в последние дни перед отставкой Даллес выглядел «как живой труп». «Страдая от подагры, он едва передвигал ногами и постоянно ронял голову на руки». Подагра мучила его и во время работы на комиссию Уоррена. Часто он приходил на заседание и переодевался в домашние тапочки, потому что в ботинках ему было больно6.
Годы спустя, поняв, как много знал – и, возможно, утаил – Даллес, Слосон по-прежнему был склонен думать о нем только с лучшей стороны. Он подозревал, что переживший унизительную отставку Даллес в последние годы жизни попросту забыл многие из некогда известных ему тайн.
Глава 11
В первые часы после трагедии второй по значимости человек в ЦРУ, заместитель директора Ричард Хелмс, решил привнести хоть какой-то порядок в лихорадочные поиски информации об убийстве президента, которые велись в штаб-квартире Управления. Директор ЦРУ Джон Маккоун, не имевший практического опыта разведывательной работы до своего прихода в Управление в 1961 году, охотно оставил все важные решения по расследованию на усмотрение матерого волка Хелмса, главного в Управлении специалиста по разведке. 23 ноября, на следующий день после убийства, Хелмс создал команду из 30 аналитиков, собранных по всему Лэнгли, чтобы разыскать следы Освальда и какого бы то ни было иностранного заговора. На встрече своих заместителей в то утро Хелмс объявил, что команду возглавит Джон Уиттен, 43- летний ветеран Управления, которому часто приходилось вести проекты особой важности для Хелмса1.
Некоторые коллеги – во всяком случае, те, кто знал Уиттена по делопроизводству его отдела, – слышали эту фамилию впервые2. На бумаге он проходил под одним из своих утвержденных в Управлении псевдонимов – Джон Сельсо. Фамилия Сельсо фигурировала и на внутриведомственных телеграммах – Управление стремилось свести к минимуму число людей, осведомленных о его подлинном имени.
Когда через неделю после убийства президента Джонсон создал следственную комиссию, на Уиттена – подчас грубоватого в обхождении, начинавшего в разведке военным следователем, – возложили дополнительную обязанность быть постоянно на связи с сотрудниками комиссии. В то время Уиттен был руководителем секретных операций в Мехико и Центральной Америке и занимал эту должность около восьми месяцев. Его подразделение было известно как
В день убийства, 22 ноября, Уиттен, как и большинство его коллег, домой не уходил. Он оставался в Управлении до следующего дня, пока шел сбор данных по Освальду. Уиттен обнаружил папку довольно скромных, по его словам, размеров с отчетом о попытке Освальда переметнуться на сторону Советского Союза в 1959 году и о его возвращении в США три года спустя. Но куда более интригующими Уиттену показались сентябрьские отчеты от коллег по ЦРУ в Мехико, установивших слежку за Освальдом во время его таинственной поездки в Мексику4.
На совещании 23 ноября Хелмс сообщил присутствующим, что у Уиттена будут «широкие полномочия»5 и что любая информация об убийстве должна поступать к нему напрямую, даже если это противоречит традиционным принципам субординации. Согласно воспоминаниям Уиттена, Хелмс объявил, что «мне [Уиттену] предстоит руководить расследованием и никто из сотрудников не имеет права без меня обсуждать убийство Кеннеди вне стен Управления, в том числе с комиссией Уоррена и ФБР»6. Уиттен догадывался, почему Хелмс доверил ему это задание: «На протяжении многих лет я не раз принимал участие в масштабных расследованиях, сверхважных для него лично, в которых мне таки удалось докопаться до правды»7.
Среди прочих собравшихся8 в кабинете Хелмса в тот субботний вечер Уиттен вспомнил Джеймса Энглтона, главу отдела контрразведки – «истребителя кротов», ответственного за выявление попыток иностранных разведывательных организаций внедрить в ЦРУ двойных агентов. Уиттен всегда нервничал в присутствии Энглтона. Между ними то и дело вспыхивали конфликты9, в особенности когда Уиттен проверял операции, в которых был задействован Энглтон. «Никто из начальников не мог с ним справиться», – рассказывал Уиттен10.
Энглтон, которому тогда было 46 лет, был эксцентричен и скрытен, как и всякий сотрудник Управления. Уиттен описывал его как «темную силу», параноика с ястребиным взглядом, которому на каждом шагу мерещились проникшие в ЦРУ коммунисты11. Сотрудники полагали, что паранойя Энглтона восходит к предательству со стороны его некогда близкого друга Кима Филби, высокопоставленного британского шпиона, оказавшегося «кротом» КГБ. Энглтон «питал ужас перед иностранными заговорами и был чрезмерно подозрителен», что выглядело попросту «дико», вспоминал Уиттен. Выпускник Йеля, Энглтон вырос в Европе и всячески упивался своей репутацией англофила- эксцентрика, предаваясь любви к поэзии и выращиванию орхидей12. Кроме того, он находил особое удовольствие в конспирации13, так что никто – даже Хелмс, считавшийся вроде бы его начальником, – не мог проникнуть в его замыслы. Было ясно, что он обожал путаницу (по мнению Уиттена, попросту хаос), которую сам же и создавал. Позаимствовав метафору у Т. С. Элиота, он то и дело сравнивал ремесло шпиона с «пустыней зеркал».
«Все, что ни делал Энглтон, было покрыто такой завесой тайны, – вспоминал Уиттен, – что несколько раз за годы службы я получал задание расследовать, взять на себя или внимательно изучить дело, которое он вел. Это всегда порождало неприязнь, и весьма острую»14. Когда Хелмс или кто-нибудь другой просил его дать Энглтону отпор, Уиттена охватывала тревога. «Обычно я шел на это, полистывая свой страховой полис и подумывая, не предупредить ли родных»15.
Служебные обязанности Энглтона выходили за рамки контрразведывательной деятельности16. Задолго до убийства Кеннеди Уиттен пришел к выводу, что Энглтон каким-то образом связан с программами ЦРУ, нацеленными на Кубу, в том числе с попытками
