заместители были правы, «команде заговора» останется «охотиться за призраками». Но Слосон считал, что он идеально подходит для «команды заговора». По сути, как ему представлялось, это будет логическая загадка, и следователи должны будут находить ответы исходя из минимальных данных или их отсутствия. О холодной войне он знал только то, что читал в утренних газетах, но предполагал, что, если в этом преступлении замешаны русские или кубинцы, они бы попытались уничтожить малейшие улики, указывающие на их вину.
Слосон провел детство в Гранд-Рапидсе, штат Мичиган, и уже тогда был мастером разгадывать головоломки. Он умел спокойно и вдумчиво разбираться в сложнейших математических и научных задачах и находить решение. Для разгадки ему не нужно было видеть ни физических улик, ни фотографий или диаграмм, все происходило у него в голове. Быть может, поэтому ему так легко давались математика и физика. Поначалу он мечтал стать физиком. По этой стезе он шел, учась в Амхерсте, окончив его с отличием в 1953 году, лучшим студентом курса. Невзирая на застенчивость он пользовался популярностью среди однокурсников за свои выдающиеся способности – один из однокурсников вспоминал о нем как об «образцово-показательном студенте» Амхерста, и его избрали председателем студенческого совета курса. На следующий год Слосон стал физиком-аспирантом в Принстоне. Он планировал заниматься квантовой механикой, областью физики, изучающей причудливое поведение мельчайших элементов Вселенной – субатомных частиц, неразличимых даже самыми мощными микроскопами. Он вспоминал, как ему довелось увидеть самого известного физика в мире – Альберта Эйнштейна, жившего в Принстоне после бегства из нацистской Германии в 1930-х годах. «Иногда идешь по улице, – вспоминал Слосон, – и вдруг перед тобой Эйнштейн».
Изменила жизнь Слосона и телепередача, которую он посмотрел у себя дома в Принстоне в 1954 году. В перерыве между занятиями он сидел и как завороженный смотрел прямое включение слушаний по делу «Армия против Маккарти» в Сенате, которые ознаменовали собой окончание «охоты на красных». Героем Слосона стал Джозеф Уэлч, главный адвокат Вооруженных сил, чьи свидетельские показания перед сенатором Маккарти превратились в решающее разбирательство по поводу заявления сенатора о том, что военные принимают на оборонные заводы коммунистов. Ему запомнилась смелая фраза, брошенная Уэлчем Маккарти: «Где ваша совесть, сэр?»
И Слосон решил, что хочет быть адвокатом, как Уэлч, участвовать в великих событиях современности. «Вот такой жизнью я хочу жить, – вспоминал Слосон свои размышления в тот момент. – Я хочу быть адвокатом». Его уже беспокоило то, что занятия физикой отрежут его от всего остального мира. «Не то чтобы я не любил физику, – говорил он. – Но жизнь физика представлялась мне жизнью монаха- затворника: длинные и сложные математические уравнения – анализ размеров галактик и все такое, – и я подумал: о нет, я не хочу всем этим заниматься».
Год спустя, получив степень магистра, Слосон покинул Принстон и поступил в армию. И он подал документы в Гарвардскую школу права, куда был принят. За обучение в Гарварде он платил из своего пособия военнослужащего и окончил курс одним из лучших учеников в классе, что позволило ему стать редактором юридического обозрения. Он мог бы подобрать себе место в Нью-Йорке или Вашингтоне, но ему хотелось поработать на небольшую фирму в маленьком городе, в особенности в местечке с живописным пейзажем за окнами. Денвер представлялся ему логичным выбором из-за его любви к горным видам спорта. «Я не хотел жить в большом городе, где нельзя было заниматься альпинизмом и горными лыжами».
В конторе
Именно благодаря Уайту Слосон стал сторонником президента Кеннеди. На выборах 1960 года Слосон планировал голосовать за Эдлая Стивенсона, но Уайт его переубедил. «Он дал мне прочитать целую гору материалов о президенте Кеннеди, я все это прочел и сказал: хорошо, я перехожу на сторону Кеннеди». Уайт организовал дело так, что его молодой протеже стал параллельно работать еще и на предвыборную кампанию Кеннеди.
22 ноября, в день убийства, Слосон был в конторе, когда ошеломленный секретарь сообщил ему, что президент застрелен. «Всем сказали расходиться по домам, – рассказывал Слосон, который жил в нескольких минутах ходьбы от конторы. – Я был чудовищно расстроен. Кажется, я шел домой и плакал».
Два дня спустя Слосон увидел сцену убийства Освальда по телевизору и подумал, что все это просто уму непостижимо. В тот момент ему не пришло в голову, что объяснением происходящего может быть версия о тотальном заговоре: сначала убить президента, а затем – убийцу президента. «Тогда я просто подумал: мир сходит с ума», – рассказывал он.
Не прошло и недели после звонка Уилленса, а Слосон уже мчался на одолженном у отца «бьюике» из Колорадо в Вашингтон. «Такой здоровенный автомобиль со стабилизаторами совсем мне не подходил». Ему хотелось как можно скорее добраться до Вашингтона. «Денег у меня было немного, поэтому каждый день я стремился проехать побольше». В Вашингтон он приехал вечером 21 января, в субботу, в столице он до этого никогда не бывал и остановился в дешевом мотеле. На следующее утро, надев пальто и галстук, он явился в офис комиссии, где его представили Уилленсу и Рэнкину. О том, каким заданием он хотел бы заниматься, его, как он вспоминал, не стали спрашивать, с порога предложив пост младшего сотрудника «команды заговора» под началом Уильяма Коулмена из Филадельфии. Получив именно то задание, которое ему и хотелось, Слосон был в полном восторге.
О Коулмене Слосон прежде не слышал, но на него произвело впечатление то, что его новый партнер, так же как и он, был лучшим среди выпускников Гарварда и что он принимал участие в работе по делу «Браун против Совета по образованию». Ему также впервые довелось работать бок о бок с чернокожим адвокатом. Никаких опасений относительно предстоящей работы ни у Слосона, ни у Коулмена не было. Их попросили определить, не причастно ли какое-либо другое государство – скорее всего, Советский Союз или Куба – к убийству президента США, преступлению, которое могло означать начало ядерной войны. «Все это меня нисколько не испугало, – рассказывал Слосон. – Я был в полном восторге». Подобное можно было бы сказать и о многих коллегах Слосона. «Не помню, чтобы я хоть сколько-нибудь сомневался в своих интеллектуальных способностях, – рассказывал он. – И не думаю, что другие в себе сомневались».
Он сразу же принялся за работу. Во второй половине того же дня его попросили спуститься в вестибюль здания Организации ветеранов зарубежных войн, чтобы встретиться с неким человеком, который утверждал, будто у него есть доказательства заговора. В вестибюле Слосона ждал седовласый прилично одетый человек лет сорока. В первые минуты разговора мужчина произвел впечатление вполне вменяемого и рассудительного человека. «Прерывать мне его не хотелось, – рассказывал Слосон, – вдруг у парня действительно что-то было?» Два часа спустя измученный Слосон пришел к выводу: «Передо мной сидел параноидальный псих». Тайну убийства Кеннеди, утверждал этот человек, раскроет записка на клочке бумаги, захороненная под камнем где-то в Швейцарии. «Он хотел, чтобы мы его отправили самолетом в Швейцарию и он показал бы нам тот самый камень», – рассказывал Слосон.
После того как посетитель ушел, Слосон отругал себя за то, что потратил столько времени на бред сумасшедшего. Однако позднее он понял, что этот опыт оказался полезным. В первые часы работы в штате комиссии он узнал, что многие люди, которые поначалу казались трезвомыслящими свидетелями, обладавшими полезной информацией об убийстве, на деле оказывались «законченными психами».
Слосон припомнил, что его знакомство с Коулменом произошло на той же неделе в пятницу, когда Коулмен в очередной раз приехал из Филадельфии. Два адвоката отлично сработались. Подобно другим «старшим» сотрудникам комиссии Коулмен не планировал посвящать расследованию все свое рабочее время. Он предупредил Уоррена и Рэнкина, что будет наезжать время от времени, а большую часть технической работы будет делать Слосон, что последнего вполне устраивало.
Поначалу Слосон был далек от мысли об иностранном заговоре, поскольку никаких достоверных данных об этом не было. Коулмен же был более подозрителен. «Сначала я действительно
