пройти в процессии вслед за телом, рискуя вызвать сердечный приступ у Линдона, пневмонию у де Голля и подвергнув опасности жизни глав государств свободного мира, ведь убийца мог бы не пожалеть ради такого случая собственной жизни», – писал в дневнике Пирсон.
Боркин рассказал Пирсону, что за кулисами все чаще слышатся нападки на миссис Кеннеди по поводу ее желания провести газовую трубу на Арлингтонское национальное кладбище, чтобы устроить на могиле президента вечный огонь. Это уже казалось излишеством. «Существует лишь одни вечный огонь на могиле, и он горит в Париже у гробницы Неизвестного солдата, – писал в дневнике Пирсон. – Кое-кто считает, что президент Кеннеди все же не из той категории».
В первые дни после похорон просачивались известия о том, как миссис Кеннеди уговаривает президента Джонсона переименовать Национальный космический центр во Флориде в честь ее мужа – пусть мыс Канаверал станет мысом Кеннеди – и дать имя Кеннеди новому национальному культурному центру, строящемуся на реке Потомак. «Линкольн удостоился мемориала спустя 75 лет, а Тедди Рузвельт и Франклин Рузвельт до сих пор такового не имеют, – писал Пирсон после ланча с Боркином. – А культурный центр уже спешат назвать “центром Кеннеди”».
В следующие недели, отмечает Пирсон, нападки на миссис Кеннеди сделались еще более грубыми: высмеивали постоянные, непременно освещавшиеся в прессе посещения Арлингтонского кладбища, словно эта демонстрация преданности была попыткой переписать историю их брака. «Дамы, видимо, полагают, что пять визитов на могилу – это уж слишком, а еще всячески комментируют тот факт, что несколько раз ее сопровождал деверь, Бобби Кеннеди», – записал в дневнике Пирсон.
Пирсон знал, что среди прочих миссис Кеннеди поливают ядом ее ближайшие подруги, в том числе Мэри Гарриман, жена бывшего губернатора Нью-Йорка и «делателя королей» от Демократической партии Аверелла Гарримана. Гарриманы сами предложили на время выехать из своего дворца в Джорджтауне, чтобы миссис Кеннеди могла пожить там с детьми, пока подыщет себе собственный дом. Но, пакуя вещи для переезда в гостиницу по соседству, Мэри успела позвонить жене Пирсона Луви и сказать: она «сожалеет, что уступила свой дом Джеки». Согласно дневнику Пирсона, миссис Гарриман «говорила сегодня по телефону с Луви и жаловалась, что вот, мол, разбирает свои ящики, складывает туалетные принадлежности и собирается переезжать в отель “Джорджтаун-инн”, где еда, как она сказала, отвратительная… Мэри недоумевает, почему Джеки не могла уехать в Виргинию на месяц траура, а потом вернуться и подыскать себе дом. Но нет, Джеки любит Джорджтаун и должна здесь оставаться».
И сам Пирсон позволял себе вплести в колонку слухи насчет миссис Кеннеди. 10 декабря он сообщил, что врач, работавший в Белом доме, дал миссис Кеннеди и детям успокоительное, чтобы помочь им пережить похороны. «Телезрители, наблюдавшие похороны Кеннеди, заметили, как трогательно вдова президента льнула к своему деверю, – писал он. – Это не случайность: врач дал Джеки большую дозу транквилизаторов и велел обоим братьям держаться с ней рядом на случай, если она запнется. Кэролайн и Джону-младшему дали детские транквилизаторы, чтобы дети не перевозбудились»9.
Миссис Кеннеди дала резкую отповедь этой заметке через свою подругу, вашингтонскую светскую львицу Флоренс Махони, которая «позвонила мне сообщить, что Джеки очень недовольна, – писал Пирсон. – Флоренс сказала, что Джеки назвала все это ложью и очень расстроена». Пирсон признавался в дневнике, что сожалеет об этой заметке, во всяком случае, о том, что позволил себе написать в такой форме. Сам сюжет, по его словам, раздобыл Джек Андерсон, его помощник-репортер. «Мне следовало подумать дважды, прежде чем браться за этот материал, – рассуждал Пирсон. – Я позвонил Джеку, который написал эту заметку, и тот поклялся, что все чистая правда. Я не вполне уверен». Заметка рассердила также и Роберта Кеннеди, который отменил назначенное ранее интервью. Пресс-секретарь Кеннеди Эд Гутман «позвонил мне по поручению Бобби Кеннеди передать, что тот мной недоволен и не желает со мной видеться»,10 – сказал Пирсон.
Договор с издательством Harper & Row предоставлял Уильяму Манчестеру три года на написание книги11. По его словам, он с самого начала опасался, что не успеет закончить ее вовремя. Но по сравнению с этим сроком комиссии Уоррена было отпущено куда меньше времени. Сотрудники комиссии постоянно испытывали давление со стороны председателя Верховного суда, подгонявшего их с выполнением работы. Уоррену казалось, что расследование «занимает чертовски много времени», пишет Альфред Голдберг. «Сотрудники хотели вернуться к своей обычной работе, Уоррен – к себе в суд»12.
В апреле Рэнкин поручил Голдбергу подготовить окончательный вариант отчета, а также служебную записку для сотрудников с рекомендациями по единому стилю письменного изложения. Он хотел также, чтобы Голдберг написал краткое вступление к отчету, определив его задачи и общий тон.
В служебной записке о стиле Голдберг рекомендовал адресовать отчет комиссии широкой публике. «Надо стремиться к максимальной ясности и внятности, используя простой и прямой язык», – писал он. Большую часть отчета, по его мнению, должно было составить повествование – подкрепленная документами хронология убийства и событий после него. Отчет мог занять сотни страниц, «и мне кажется, что было бы чересчур требовать от читателей, среди которых далеко не все юристы или хотя бы историки, чтобы они искали ускользающую нить сюжета среди пятисот страниц анализа»13.
Со времен своего балтиморского детства Голдберг был убежден, что серьезную историю лучше всего подать как занимательную историю, но непременно строго держаться фактов. Его карьера историка, как он утверждал, началась с книг Джорджа Альфреда Хенти, английского писателя XIX века, написавшего более сотни исторических романов для детей: эти романы «охватывали всю мировую историю» начиная с Древнего Египта. Годам к двенадцати Голдберг, по его подсчетам, «прочел книг пятьдесят или шестьдесят из них».
Голдберг советовал Рэнкину включить в отчет комиссии специальный раздел о «версиях и слухах» и опровергнуть в нем многочисленные теории заговора, распространяемые Марком Лейном и другими. «Этот раздел продемонстрирует, что комиссия в курсе подобных проблем и обратила на них должное внимание, – пояснял Голдберг, с оговоркой, однако, что главка о “слухах” должна быть короткой. – Подробно вникать в эти вопросы значило бы уделять им более внимания, чем они того заслуживают».
16 марта Голдберг предъявил Рэнкину первый вариант вступления:
«Убийство президента Джона Ф. Кеннеди в Далласе, штат Техас, 22 ноября 1963 года, потрясло и повергло в скорбь народ Соединенных Штатов и большинство народов Земли. Через несколько часов после этого злодеяния полиция Далласа арестовала, а затем и предъявила обвинение в убийстве Ли Харви Освальду, который за это время успел, как предполагается, застрелить насмерть далласского полицейского Джея Ди Типпита. Утром 24 ноября 1963 года Освальд в свою очередь был смертельно ранен, когда находился под стражей в полицейском управлении Далласа. Убийство Освальда породило множество слухов, версий, спекулятивных рассуждений, угрожавших затуманить или исказить истинные факты об убийстве президента Кеннеди»14.
Набросок Голдберга был распространен среди членов комиссии, и некоторые из штатных юристов отреагировали на него с большим неудовольствием. Они утверждали, что отчет должен быть похож на судебное решение, насыщенное актами, или на статью из юридического журнала – такой стиль был им всего ближе – и должен сосредоточиваться на показаниях свидетелей и заключениях экспертов, которыми устанавливалось, что единственным убийцей президента был Освальд. Голдберг предвидел такую реакцию, особенно среди молодых юристов. «Это все были успешные выпускники лучших школ права, очень самонадеянные»15, – вспоминал он. Их учили писать сухие юридические заключения, а не легко усваемую историю, которую предпочел бы Голдберг.
Из всего состава комиссии наиболее враждебно к предложению Голдберга отнесся Дэвид Белин. «Из общих соображений я полностью отвергаю предложенный план, – писал Белин, прочитав черновой вариант Голдберга. – Считаю важным, чтобы отчет готовили юристы, работавшие в соответствующих областях, и готовили его по стандартам юридического документа, а не исторической дискуссии. По возможности отчет должен строиться на фактах. Мнений и выводов в нем должно быть по минимуму и только те, которые несомненно доказываются фактами»16.
Голдберг не сдавался. 24 апреля он составил еще одну служебную записку Рэнкину со страстным призывом строить отчет как легкочитаемый рассказ об убийстве. В этой записке он без особой деликатности
