— А помешаем кому?
— А мы тихо и, как сейчас, бочком! Берите молоточки!
Как подросток, она долго сомневалась, а когда решилась, то сомнения улетучились в купейную вытяжку целиком. Она превратилась в ребенка, как только взялась за молоточки.
— Неудобно боком-то! — засмеялась. — И легонько коснулась бруска с нотой «ля».
И все… Ее душа целиком была подарена ему, с легкостью, с неизбежностью. Как будто к Вере в Бога пришла душа и воссоединилась с ним…
После «ля» больше ни одной ноты сыграно не было.
Он судорожно расстегивал остальные пуговки ее платья. Дышал от возбуждения быстро, как собака, а потом ткнулся лицом в ее нецелованные молочные груди.
— Иван… — шептали ее губы, а он перехватывал этот шепот своим губами и целовал вишневый цвет до вкуса крови во рту.
А потом он показал ей секретную молнию, и она открыла ее и делала для девственницы совсем смелые вещи. Иван лишь глядел на ее прекрасное тело, удивлялся белизне ягодиц и животу без привычной накачанности современных женщин.
— Ах, Настенька-а!!! — простонал он, когда его семя обрело самостоятельную жизнь в первый раз этим вечером.
А она, впервые с мужчиной оставшаяся, дарившая изощренные изыски мужскому телу, и не задумывалась даже, как сие у нее получается, у робкой и застенчивой, которая до этого целовалась всего- то пару раз.
Он стонал именем «Настенька» еще много раз, а потом дверь в купе открылась, впуская резкий неприятный свет и Настю Переменчивую, в нем стоящую. От того, что она увидела, крик боли, будто от ожога, вырвался из ее горла, а Иван, сжимающий голое женское тело, заорал ей:
— Пошла отсюда! Дверь закрой!!! Охрана!!!
С ней случилась истерика. Охранники оттаскивали ее от купе Ивана, а она брыкалась, царапалась и кричала:
— Подонок! Скотина! Уберите от меня руки!!!
— Успокойтесь, Анастасия Ольговна! — уговаривали крепкие ребята, но она упиралась в стены ногами, старалась царапаться и плевалась даже.
И опять кричала:
— Гад!!!
Охране удалось запереть ее в купе, но она еще долго непристойно ругалась, заставляя персонал краснеть. Затихла через полчаса. Утомилась, сидела на кровати, опустив голову с разметавшимися волосами. Ненавидела впервые. Рационально думала о мести как мужчина, без всяких женских тривиальностей. Хотела убить. Потратившая на него годы, смиренная, готовая следовать за ним даже по минному полю, переделанная несколько раз, разложенная на атомы, а потом вновь собранная, она была унижена и оскорблена так глубоко, как может быть унижен и оскорблен тонкий, высокоорганизованный человек.
Весь этот неожиданный скандал уничтожил тонкую атмосферу эротического чуда.
Настя Вертигина пришла в себя в крепких объятиях человека-ксилофона совершенно голой. Первые секунды ей казалось, что в нехорошем сне она, но, чувствуя между ног что-то непривычное, а в зацелованных губах боль, Настя тотчас захотела умереть. Ее рука зашарила по сервированному столу, нащупала нож, ухватила его и понесла к своему трепыхающемуся сердцу. Иван перехватил спешащую к девушке смерть и принялся говорить важное:
— Да что ты, Настенька! Что ты удумала!
А она:
— Дайте мне умереть! — Вырывалась из рук, словно плененная лань. — Я все равно не смогу жить! Господи, как же это все!!!
Но Иван знал, что делал. Удерживал себя в ней и клялся:
— Я люблю тебя!!! Люблю тебя, как никого прежде! Если бы не ты, я умер бы от тоски!
— Зачем вы меня обманываете?!! Так не бывает! Вы меня не знаете!
— Клянусь, Настенька! — Он взял ее за руку, преодолевая сопротивление, приложил ее ладонь к левой деке инструмента. — Ты слышишь? Ты слышишь, как оно стучит? Любовь не требует знания!
— Да… Но зачем…
— Оно еще стучит только благодаря тебе! Я сегодня должен был умереть, но воспоминание о твоем лице прибавило мне сил!..
— Я не верю!!! Без моего согласия… — Она отдернула руку от карельской березы. — Все по согласию должно быть!
— Разве заставлял тебя я? Вспомни!
Она попыталась вспомнить, как весь это ужас начался, но никаких образов в голове не проявлялось. Заплакала горько, а он еще подлил масла в огонь, рассказав, что она первая прикоснулась к его телу, а он и мечтать не смел. Она вновь захотела смерти. Но он принялся выправлять ситуацию, опять красиво рассказал о своей любви к ней:
— Я хочу жениться на тебе, Настенька!
— Вы…
— Ты станешь моей женой?
Он напрягся внутри нее, она вскрикнула от еще нового, но такого сладкого ощущения и, конечно, ответила:
— Да.
При таком исходе ситуации все в мгновение ока меняет полюса. Иван откуда-то вытащил кольцо с дорогим камнем и ловко надел его на безымянный пальчик девушки.
Потом они долго болтали в объятиях друг друга. Еще несчастная минуты назад, сейчас Настенька испытывала чувство всеобъемного счастья, как никогда прежде. Она улыбалась, касаясь его губ своими, хихикая, спрашивала Ивана и себя: а что скажет дедуля? А какое ей платье сшить на свадьбу? И где они будут жить?.. А он отвечал, что дедушка ее только рад будет за внучку, а платье непременно белое, со шлейфом, а жить они будут во дворце, возле Атлантического океана!..
Между тем помощник начальника станции старик Вертигин в расстегнутой шинели бегал вдоль состава, ища внучку. На миг ему показалось, что родное личико ее мелькнуло в окошке. Он бросился на ступени вагона, забрался, застучал, заколотил в запертую дверь, а когда она открылась, принялся умолять охранника о помощи.
— Внучка моя здесь где-то! — просил жалобно. — Настенька! Пошла к артисту и не вернулась!
Рыжему Мите было жаль пожилого человека с обветренным лицом. Но охранник был на работе, а потому сказал.
— Иди, старик, домой. Простудишься! Нет здесь твоей Настеньки…
— Нет?..
Силы почти покинули его, он с трудом спустился на землю и заковылял к станционному зданию. Охранник еще некоторое время провожал его несчастную согбенную фигуру, а потом захлопнул дверь, чтобы тепло не выпускать.
Налюбленный и наласканный, Иван Диогенович отправил Настеньку в соседний вагон привести себя в порядок и поужинать с Верочкой, сославшись на короткие, но неотложные дела…
Он отдыхал, немного спал и посмотрел грустный и светлый сон о том, как еще совсем маленьким, помнящим горы и перевалы родной страны, попал в семью Диогена Ласкина.
— Я люблю фаршированного карпа! — провозглашал Диоген. — Я люблю эту рыбу за то, что она самая вкусная! — и целовал полные пальцы жены, задабривая женщину.
— Мерзавец! — качала головой улыбающаяся жена и шла на кухню готовить.
Маленький новоиспеченный Иван никогда прежде не видел рыб. Ни живых, ни мертвых. А здесь огромное чешуйчатое существо билось в мойке, стремясь выскочить из нее. Женщина много и быстро говорила мужу какие-то новости, произошедшие с соседями по дому, одновременно работая с рыбой. Она
