заливала уксус рыбе в жабры, отчего карп засыпал навсегда, а потом, очистив от чешуи, снимала с него кожу, словно перчатку. Отделяла от него, голого, кости, вытащив даже самые крохотные, а затем засовывала филе в мясорубку.
Иван смотрел на мать и вспоминал деда. Старик также умел ловко разделывать козла, не оставляя ничего на выброс. Все шло в дело, даже рога, из которых после обжига на костре пили воду…
Мать добавляла в фарш хлеба, вымоченного в молоке, обильно специй, чуть яйца и, перемешав, замачивала начинку в свекольном соке. Потом, сварив все это, завернутое в марлю в кипящей воде, помещала приготовленное обратно в рыбью шкуру, слегка обжаренную в масле.
— Диоген! — возвещала она. — Ваша рыба готова!
— Ну что, сынок, — радовался проктолог, беря мальчика на руки. — Пошли кушать фаршированную рыбу!
И они ели, и было им вместе хорошо.
После гибели родителей Иван больше никогда не ел фаршированной рыбы. И арбузы не покупал…
Через час в дверь Анастасии Переменчивой постучали.
— Что надо? — спросила она грубо.
— Анастасия Ольговна, вас Иван Диогенович к себе просит!
— Пошел он!
— И все же!.. — охранник почти умолял. — Вы же знаете, что будет, если я вас не приведу!..
— Не мои проблемы!
— Анастасия Ольговна, пожалуйста!
— Как вы меня все… Пусть ждет!
Вытерла слезы, припудрила распухшее от слез лицо, выпила рюмку водки и пошла.
Заинтригованная, она и мести хотела, да и знала вместе с тем, что любит его, хоть и перемешалась эта любовь с ненавистью.
Пришла.
Он был лицом светел и спокоен. Молчал, смотрел на нее и улыбался.
Она потерялась, готовая ко всему, только не к его горящему взгляду.
— Ты сволочь! — выругалась. Впрочем, в ее голосе уже не было той плотности зла и желания отмщения. — Скотина!
— Я знаю, — согласился он. — Во-первых, ты вошла без стука…
— Так, значит, я виновата?!! — от возмущения она принялась хватать воздух ртом, как рыба карп.
— Если бы постучала, сейчас все было бы нормально.
— Да ты мерзавец! — Она вскочила, собираясь уйти немедленно.
— Послушай! — он прикрикнул. — Мне было это необходимо! После всего того, что случилось, я нуждался в разрядке. Я чуть сегодняшним вечером не умер, а ты мучаешься, что я какую-то девку облапал!
— А я? — возмущалась Настя. — Я тебе для этого уже не подхожу?
— Я должен объяснять, чем мужчина физиологически отличается от женщины? Сегодня мне нужно было варенье другого сорта!
Как же ей было мучительно все это слушать! Но в Насте уже не осталось злобы и желания мести. Сохранилась только боль и обида. Она смотрела на него и понимала, что целиком зависит от этого человека, эмоционально и духовно.
— Иван, что ты со мной делаешь!.. — Она заплакала, а он принялся гладить ее волосы и успокаивал, шепча, что никакие смазливые девочки не заменят ему ее — верную, самую красивую…
— Любимую? — прервала она его слова.
— Любимую, — подтвердил Иван и расстегнул секретную молнию.
Рефлекс у нее сработал прежде, чем мысль… Она сглотнула полироль…
— Я хочу, чтобы ты меня покормила и помыла. Как обычно… Как дома…
Она открыла краны с водой, наполняя ванну. Она не переставала думать о той девчонке, которую увидела с ним в купе, поэтому делала все механически — опустила локоть в воду — не слишком ли горяча?.. Срезала кусочки с холодных бараньих ребрышек, разлила по рюмкам водку…
Он выпил совсем чуть, съел самую малость.
Настя протирала его плоть губкой, стараясь не намочить деревянные поверхности. Руки — сухие и крепкие… Вычищала из-под ногтей грязь. Он наслаждался… И ее сознание постепенно растворилось в привычном запахе его мужского бульона. Все было по-прежнему, по-семейному, душевно… Она открыла глаза, чтобы улыбнуться ему, и в этот момент он схватил ее рукой за волосы и потянул к наполненной водой ванне. Она тотчас все поняла, принялась сопротивляться что было сил и закричала, что этого больше не будет, что ему не удастся более растворить ее в небытии, а он в ответ только рычал, и светились его глаза необыкновенной решительностью палача.
— Уйди же! — шипел Иван. — Медведь!
Она почти уже касалась лицом воды, казалось, неизбежное вот-вот случится, пар обжигал ноздри, но неожиданно кончиками пальцев она нащупала на полу сервировочный нож, который человек-ксилофон выбил из рук той, предыдущей Насти. Миллиметр за миллиметром она придвигала лезвие ближе к себе, пока наконец не смогла ухватиться за рукоять ножа и, не видя, отмахнуться им. Она попала вскользь по руке Ивана, лишь расцарапав ему кожу, но этого оказалось достаточно, чтобы от неожиданности он выпустил ее, а она рванулась к двери, трясущаяся, напуганная до края. Рванула дверь и вывалилась в коридор.
— Не выпускать ее! — закричал Иван.
Но она, размахивая зажатым в руке ножом, проскочила мимо охранников и закрылась в своем купе. Сидела, не могла отдышаться, сознавая, что была на волосок от гибели. Она была уверена, что он и не собирался ее перевоплощать.
— Мамочки, — провыла от ужаса.
В окошко постучали.
Сначала она подумала, что ей показалось.
Постучали еще раз. Испугалась, что охранники пытаются достать ее снаружи.
Когда постучали в третий раз, Настя приоткрыла занавески и разглядела какую-то высоченную старуху в старой каракулевой шубе с мертвой, почему-то улыбающейся лисьей головой, свисающей с плеча.
Старуха махала руками и улыбалась.
Господи, узнала Настя свою соседку по палате в психиатрической больнице. Это же старуха Загладина, с Альцгеймером. Что она здесь делает?
Между тем старуха продолжала призывно махать руками, заставляя Настю открыть окно. А в дверь застучали требовательно:
— Анастасия Ольговна! Откройте!
Навалившись всем телом на примерзшую ручку, она потащила окно вниз. Оно поддалось, и Настя жадно глотнула морозного воздуха.
— Вы? — убедилась она. — Каким ветром вас занесло?
— Собирайтесь! — зашептала старуха Загладина. — Вам не место здесь! Вам грозит смертельная опасность!
— Откройте!!! — настаивали из-за двери.
— Откуда вы знаете?
— Да скорее же, девочка! Берите самое необходимое! Они же дверь сломают!
Настя вновь почувствовала животный страх, особенно когда дверь попытались отпереть ключом. Он скрежетал так, будто нож скребет кость. И она схватила сумку, засовывая в нее что было под руками. Пару белья, косметичку, деньги, книжку-сейф с пластинкой, еще какие-то мелочи. Ударила каблуком по антикварному патефону, которым так и не удалось воспользоваться. Хрустнул по-стариковски. Она выбросила сумку в окно, а затем выбралась сама.
— Бежим! — скомандовала старуха Загладина.
