Лакшми, родившейся с восемью конечностями и названной так в честь многорукой индуистской богини. Несколько месяцев команда хирургов, в которую входили одни знаменитости, проводила операцию по ампутации лишних рук и ног. Текст, сопровождавший видеосюжет, был стандартно-оптимистичным: какие чудеса творят высокие технологии в здравоохранении, какую самоотверженность и мастерство проявили хирурги! По задумке журналистов, двухлетняя малышка, показанная в домашней обстановке, вероятно, должна была выглядеть нормальным, счастливым ребенком. Но даже на неисправном экране было заметно, что девочка вовсе не здорова. Айша подумала, что материальное благосостояние этой семьи было бы несравнимо выше, если бы родители Лакшми оставили все как есть и демонстрировали свою дочь праздным зевакам за деньги, как в цирке. Но этот репортаж о мнимом всемогуществе современной медицины наверняка заставит поверить в чудо Раджу Камбла, который смотрит обычно тот же канал, вещающий на языке маратхи[22].
В Аннавади все хотели верить в возможность волшебного преображения жизни. СМИ часто рассказывали о таких чудесах, происходящих в современной Индии. Люди мечтали о том, чтобы попасть, как говорится в пословице, из грязи в князи, причем быстро. Айша верила, что все это реально, но только если идти к цели медленно, шаг за шагом. Делая маленькие ставки и выигрывая по мелочам, можно продвинуться дальше окружающих с их категоричным «все или ничего».
Далекой целью Айши было стать не просто старшей в квартале, а занять пост главы семьдесят шестого муниципального округа. Осуществить эту мечту было возможно благодаря прогрессивным изменения в индийской избирательной системе. Она, в соответствии с международными тенденциями, должна была давать равные права обоим полам. Чтобы доказать миру, что женщины играют важную роль в управлении государством, правительство Индии решило в ходе выборов на некоторые должности выдвигать кандидатов исключительно из представительниц слабого пола. В последний раз, когда в их округе проходили такие «чисто женские» выборы, Субхаш Савант выдвинул свою домработницу. Она набрала большинство голосов, и в период ее «главенства» хозяин продолжал де-факто управлять своей территорией. Айша надеялась, что в следующий раз придет ее очередь, потому что сейчас у Субхаша служит глухонемая домработница. Это, конечно, очень удобно для сохранения секретов чиновника, но совсем не годится для участия избирательной кампании.
В семьдесят шестой округ входило несколько бедных районов, и некоторые из них были гораздо больше Аннавади. Но Айша уже предприняла первые шаги для того, чтобы жители окрестных кварталов узнали ее. Она заплатила за большой рекламный баннер, на котором было написано ее имя, помещена цветная фотография, а также краткий список достижений в качестве представителя женского крыла Шив сены. Эта перетяжка висела на открытом рынке в километре от Аннавади. Увы, на ней пришлось поместить также портреты трех других активисток партии. При этом глава управы не раз предупредил ее о том, как опасно тянуть одеяло на себя.
– Но ведь за всю рекламу пришлось заплатить мне одной! – жаловалась она вечером мужу, который явился домой пьяный, но веселый, а это намного лучше, чем пьяный и злой. – Зачем мне эти провинциалки, так и не избавившиеся от деревенского взгляда на жизнь? Они не понимают, что можно вложить немного сейчас и получить вдвойне позже.
К этому времени домой вернулись Раул и Ганеш, младший сын Айши. Мать встала и со смехом приподняла повыше висящие на бедрах модные шорты Раула.
– Я понимаю, что сейчас так носят и что тебе нравится этот американский стиль, – сказала она. – И все-таки это выглядит как-то по-дурацки.
Все положили себе печеных бобов, сочных тушеных овощей и лепешки роти[23] из пшеничной муки. Еда оказалась безвкусной – похоже, Манджу, которая злилась на мать за историю с Камблом, намеренно сделала ее такой.
Айша знала, что дочь осуждает ее за интриги, полулегальные сделки и ночные встречи с главой округа, полицейскими, правительственными чиновники. То, что они задумывали, нужно было обсуждать тайно, под покровом темноты. Но именно эти, презираемые Манджу политические махинации давали ей возможность получить высшее образование и со временем должны были позволить всему семейству подняться до уровня среднего класса.
– Неужели мне опять придется учить тебя, как делать роти круглыми, – насмешливо пеняла Айша дочери. – Девушку, которая печет такие уродливые лепешки, никто замуж не возьмет!
Роти, которую мать взяла в руки, была действительно такой жалкой и бесформенной, что Манджу невольно рассмеялась, так что Айша ошибочно решила, что дочь забыла про господина Камбла.
Глава 3
Сунил
Абдул всегда был нервным, но в феврале 2008 года он стал еще более дерганым. Это заметили все мусорщики. Он то поигрывал монетами в кармане, то переминался с ноги на ногу, будто готовясь бежать стометровку, то жевал деревянную щепочку, выделывая при этом языком всякие фигуры.
Причины для беспокойства были вескими: по всему городу бродили банды молодчиков, заявлявших, что они коренные жители Махараштры и собираются выгнать всех пришлых с севера. Мигрантов, как их называли, бхайя, жестоко избивали в надежде, что они уберутся подальше, а рабочие места достанутся местным.
Хоть Абдул и родился в Мумбаи, все же отец его был с севера, а это значило, что вся семья вполне могла стать объектом атаки хулиганов. Шумные компании, выкрикивавшие «Бей бхайя!», рыскали по трущобам вокруг аэропорта, находили мигрантов – владельцев небольшого бизнеса, громили машины, принадлежавшие таксистам-северянам, отбирали разложенные на одеялах товары у уличных торговцев.
Этот бунт одних бедняков против других не был стихийным. Нынешнюю вспышку насилия нельзя было списать лишь на естественное социальное напряжение в большом городе, где безработица всегда была острой проблемой. В данном случае ксенофобию подогревали люди из благополучных кварталов. Главным вдохновителем выступлений против мигрантов был племянник основателя партии Шив сена. Он организовал собственное политическое движение и хотел продемонстрировать избирателям, что его сторонники ненавидят бхайя еще больше, чем приверженцы Шив сены.
Абдул прекратил работу и не выходил из дома, чтобы не стать жертвой этих «поборников справедливости», о которых мусорщики приносили все новые страшные вести. Кому-то сломали ребра, кому-то раскроили череп, двоих подожгли…
– Хватит! – наконец взмолился Абдул. – Пожалуйста, прекратите говорить об этом! Эти нападения – просто показуха. Несколько отморозков специально поднимают шум, чтобы напугать как можно больше людей.
Он повторял слова отца, Карама, который старался научить детей не волноваться по поводу того, на что они не в состоянии повлиять. Правда, Карам и Зеруниза время от времени шептались, вспоминая стычки между мусульманами и индуистами в Мумбаи в 1992–1993 годах и кровопролитные столкновения того же рода в соседнем штате Гуджарат. Но все же они старались обсуждать все это тайно от детей, которых воспитывали на патриотических песнях, воспевающих Индию как страну, где разные этнические группы, религии, языки и касты счастливо уживаются вместе.
Мелодия этой песни на слова Икбала[24], знаменитого поэта, писавшего на урду, была выставлена на мобильном телефоне Карама в качестве рингтона.
– Пусть дети сначала научатся добывать себе хлеб и рис, – говорил он жене, – а потом можно волноваться обо всем остальном.
Однако Сунил Шарма, наблюдательный двенадцатилетний мусорщик, понимал, что означает эта вечно пляшущая во рту Абдула щепочка. Он знал, что сортировщик мусора сильно, очень сильно обеспокоен.
Сунил, тоже чужак, пришелец-бхайя, хоть и индуист, часто с интересом рассматривал Абдула. Он считал, что тот трудится усерднее всех в Аннавади: «днем и ночью не поднимает головы». Однажды Сунилу представилась возможность близко рассмотреть Абдула при свете яркого дневного солнца. Поразительно! У него было лицо сломленного, усталого старика, только черные как угли глаза
