«Черный аист».
Наверное, приносит негритят.
Нёбо обожгло. Я набрал Пашин номер.
– Ой, Сергей Александрович!
– Здравствуй, Ойлэ. Паша у тебя?
– А меня Паша учит всегда-всегда быть вежливой, – затараторила писательница. Наверное, хотела укорить меня за поздний (или ранний?) звонок. – Он, когда звонит, всегда-всегда спрашивает о здоровье. Но вы можете не спрашивать, у меня все хорошо.
Она радостно засмеялась:
– Что-то вы по голосу подвисший.
– Устал. Не спал долго.
– Еще бы! – таким сладким голоском могут говорить только очень ядовитые змеи. – Вы ведь не один ушли. Паша все видел. Он вроде пьяненький, а наблюдательность у него – как у Бунина. Нет, нет, Сергей Александрович, я не спрашиваю, с кем вы ушли. Какое мне дело, правда? Просто Паша все видел. А вы всегда такой сдержанный, – все же не выдержала она. – Ну, почему вы ушли с такой...
Я не позволил Ойлэ подыскать нужное определение.
– Разве я ушел из «Кобры» не один?
– Ой, не надо, Сергей Александрович. Паша все видел. Там внизу вас ждала эта...
Я снова не позволил Ойлэ подыскать нужное определение:
– Можно мне поговорить с Пашей?
– Сейчас, сейчас, – заторопилась Ойлэ, она прямо вся горела. – А эта ваша... Она же не умеет одеваться... Ой, Сергей Александрович, у нее, наверное, трусики из общепита. Ой, простите, из бутика для бедных, да? И спину ей лучше закрывать...
– У нее красивая спина, – вступился я за Кору.
– Ну да. Пластические операции иногда помогают. Но ненадолго. – Я слышал, как Ойлэ на другом конце провода щелкает белоснежными клыками. – Вот вам, например, почти всю кожу сменили, вы все равно мужчина. И тату можно нанести куда угодно, вот спросите у Паши, где у меня маленький лепесточек...
– Иногда лучше стихи на спине, чем лепесточек на заднице.
– Ой, вы видели? – обрадовалась Ойлэ. – Ну да, мы же вместе были в сауне! У меня лепесточек на левой ягодице. Я нисколько не стесняюсь. Он там на месте, правда? Всего только лепесточек, нежный и легкий, – вкрадчиво укорила она меня. – А у этой вашей... Ну ладно, ладно... У этой вашей на спине целая поэма Пушкина! «Анчар»! Кто такое будет читать ночью?
– Не все следует делать ночью, – сказал я наставительно.
– Ой, а вы любите при свете?
– Перестань. Позови Пашу.
– Он перезвонит.
Ожидая, я закурил и сел у окна.
Снова шел тихий дождь. Он шуршал, копошился в листьях.
Глядя на развернувшуюся над городом дрожащую туманную сферу, я подумал, что меня можно показывать в цирке. Скажем, представлять зрителям, как некое совершенно бесполезное существо, навсегда потерявшее, а может, никогда и не имевшее своей экологической ниши. У таракана – кухонная щель, у бобра – запруда, у птицы – гнездо, все окружены себе подобными, только я живу в мире, который не подчиняется никаким обычным законам. У меня время течет иначе. У меня даже глюки бессмысленные, что-то вроде непреднамеренных ошибок в программе. Или, может, я сам – такая программа, дающая сбои? – мрачно подумал я, выпуская облачко теплого дыма. Может, я сам всего лишь неудачный компьютерный вирус, написанный, запущенный, но никак не успевающий надежно встроиться в чужую программу?
Ладно, решил я. Завтра получу из ремонта машину.
Методично, квартал за кварталом, объезжу все пригороды, разыщу Кору.
При мысли о Коре холодком трогало спину. Красная блуза, синяя юбка – Кору видно издалека. Красный платок, туго охватывающий темные волосы.
Я молча курил.
Часы сбили меня с толку.
Получалось, что каким-то образом я потерял... чуть ли не сутки.
Целые сутки выпали из моей жизни! Я их не забыл, я помнил каждую деталь, но по часам получается – я только что вернулся из «Кобры».
Длинная комната.
Вопросы сержанта. Клеенчатый диван, конская колбаса.
Где же это я побывал? Что думать об этом?
Но вместо флажка прозвучал звонок.
Паша малость протрезвел, но не намного.
– Зачем пугаешь мою соавторшу?
Я не успел ответить. Он восторженно заорал:
– Эта позорная девка еще у тебя?
– О ком ты?
– Ну, что еще за косяк?
– Слышал анекдот о двухголовом малыше?
– О двухголовом? – пораженно откликнулся Паша.
Не знаю, что он там подумал. Анекдот достаточно старый.
В кунсткамере случайно оказались «чайник», квакер и программер. На полке – банка с заспиртованным двухголовым малышом. «Чайник» говорит: «Блин! Программа совершила недопустимую ошибку». Квакер возражает: «Брось! Это монстр из
Паша заржал:
– Позорная ситуация!
– Ой! – подключилась к разговору Пашина соавторша. – А вы слышали...
Паша прикрикнул на Ойлэ. Соавторша заплакала. По-моему, притворно. Паша стал кричать громче. Ойлэ заплакала громче, уже непритворно. Я медленно повесил трубку. В конце концов, я и без Паши догадывался, что судьбы человеческие невероятны.
Дотянулся до тетради. Представления не имею, чем мои записи могли заинтересовать Кору. Самые ординарные записи. Отрывистые, не очень связные.
Зачем это?
Если только для игры, аромат все равно не передашь.
Записано мной, без сомнения.
Но вырвал листы не я. По крайней мере, не помню.
Дождь за окном. Шуршание дождя, шуршание песков.
Не дождь, нет. Холод ночной пустыни. Вареное мясо застывает в руках, губы покрываются холодным жиром, фитиль вгорает в свечу.
Может быть.
