Я вдруг пожалел, что вышел из дома.
Куда ни приду, количество загадок множится.
Запомнилась мне оранжевая книжка, сержанту Дронову бы ее подсунуть.
– Вы много читаете?
– Да нет, наверное.
– А что читали последнее?
– «Триста актов».
– Мне следует покраснеть?
– Вы шутите! Бухучет, всего лишь.
– Видимо, для ваших дурацких игр большего и не надо?
– Выходит, что так.
Я не протестовал.
Умная доисторическая леди.
Прожила интересную жизнь. Все помнит.
А у меня прошлого нет, и будущее аморфно.
– У меня был брат... – негромко произнесла Конкордия Аристарховна.
Я даже оглянулся. С таким лицом пойдешь покупать табуретку, непременно предложат бонус – мыло и веревку.
– Брат спас меня...
Я кивнул. Я слушал.
– Мой брат был майором НКВД.
Костенурка внимательно следила за моим лицом.
– Однажды он не вышел на службу. Был у него любимый зеленый чемоданчик – для командировок. При обыске чемоданчик не нашли. Но на столе под мраморным пресс-папье лежала записка: «Ухожу из жизни». Странно, да? Уйти из жизни с зеленым фибровым чемоданчиком. Он, конечно, понимал, что в органах быстро поймут, потому и писал откровенно. Через много лет я нашла его записку в одном закрытом партийном архиве. «Не считаясь с жертвами, нанесите полный оперативный удар по местным кадрам, – цитировал он в записке указание своего шефа. – Да, могут быть и случайности. Но лес рубят – щепки летят». Мой брат не хотел принимать такие тезисы. Он не был пай-мальчиком, но указания наркома его ошеломили. Он не хотел считать, что эффективность работы следует подчеркивать количеством арестов. А слова «железного наркома» много раз цитировались. Мой брат был выдвиженцем Ежова. Когда Николая Ивановича выдворили из НКВД и перекинули в наркомат связи, брат сразу понял опасность и отправил меня на Западную Украину.
– И этим спас?
Она неопределенно вздохнула.
– Ладно. Давайте дальше. Как ваш брат?
– Конечно, записке не поверили. Ориентировка попала на все пограничные пункты. Установили слежку за родственниками. Убегать от смерти никому не возбраняется, правда? – Она улыбнулась. – Но куда бежать от верной смерти?
– Может, в сторону верной любовницы?
Конкордия Аристарховна улыбнулась:
– Сразу видно, вы привыкли играть?
Я притворился непонимающим. Она напомнила:
– «Нет плохих вестей из Сиккима».
И вдруг спросила. Странно спросила:
– Ваши герои, Сергей Александрович, дойдут до Шамбалы?
– Не знаю. Должны. В каком-то смысле.
– Почему так неопределенно? Ведь результаты зависят от вас.
– Дизайнеры и разработчики тоже влияют на течение игры.
– Ну да, – не поверила она. – «Разработчики». Жрут водку, бьют жен, не читают никаких книг, китайцы и шерпы для них одинаково желтые. Вы что, всерьез? Разве такие разработчики помогут вычислить путь в Страну счастливых?
– Даже банда уголовников может построить коммунизм, если им хорошо платить.
– Сами придумали?
– Выписал откуда-то.
– Но почему Сикким? Почему?
– Не знаю. – Я правда не знал. – Мне попросту хотелось закольцевать один известный сюжет.
– Какой именно?
– Роман Берджеса «One Hand Clapping». «Однорукий аплодисмент».
– Даже не слышала о таком романе.
– Англия пятидесятых. Но это неважно. Игра всегда условна. Мне хотелось сделать что-то близкое к реальности, рассчитанное на людей понимающих, чувствующих. Молодой Говард торгует подержанными автомобилями. Можно эффектно показать гонки на старых тачках, – машинально отметил я. – А его жена Джанет работает в продуктовом магазине. Или сделать ее цветочницей? Как думаете? – я улыбнулся. – Ладно, пусть будет такой, как в романе. После многих попыток прочно встать на ноги Говард задумывается о бессмысленности существования...
– Вы это серьезно? Разве компьютерные игры такое передают?
– Я хотел попробовать. Этот Говард, по Берджесу, отличался фотографической памятью.
– Как вы?
Я не стал обижаться.
– Однажды Говард принял участие в фотовикторине и выиграл десять тысяч фунтов. Как вам такой расклад? Это не какой-то там утюг, – мягко уколол я костенурку. – Делая удачные ставки на скачках, Говард увеличил сумму до восьмидесяти тысяч, и в его голове созрела мысль: взять от жизни все, что можно купить за деньги, а затем вместе с Джанет покончить с жизнью.
Костенурка вежливо поджала губы.
Но о свойствах пустоты на этот раз не вспомнила.
– Для полноты ощущений Говард заказал одному знакомому поэту стихи, в которых отразилась бы его пессимистическая философия, и отправился с Джанет в кругосветное путешествие. А по возвращении раскрыл свой замысел. Но молодая жена, полюбившая мир, который оказался таким большим и разнообразным, не захотела участвовать в подобном социальном протесте. Защищаясь... убила супруга... утюгом...
– Чувствуется перекличка с одним известным русским писателем.
– Если вы о Достоевском, то его герой предпочел топор, да и мотивы им двигали иные. Спрятав труп мужа в сундук, Джанет ответила на чувства поэта, написавшего к тому времени заказанные Говардом стихи, и начала жизнь с новоиспеченным супругом. Однако поэт, отравленный пессимистической философией Говарда, скоро сам начал поговаривать о тщете сущего...
– И Джанет вновь взялась за утюг?
Мы рассмеялись. Костенурка подвинула ко мне конверт.
– Что в нем? Неужели фотографии Шамбалы?
На этот раз доисторическая леди не улыбнулась.
– Неважно. Вам понравится.
– Но сегодня у вас день рождения.
– А может, и у вас, а? Может, подарок напомнит вам...
– О чем?
– Об истории.
– Я – ремесленник. Мои интересы лежат в стороне.
– Не торопитесь, – сказала костенурка. – Что вы помните о своих интересах?
– В любом случае, история меня не интересует. Пусть этим занимаются Ойлэ и Паша.
– Полные пустышки, – вежливо заметила костенурка.
– Мои друзья, – вежливо напомнил я.
– Они не учитывают закон октав.
Она меня заинтересовала.
– А я учитываю?
– Конечно.
– С чего вы взяли?
– Не знаю. Мне так кажется, – рассеяно провела она пальцем по краю кофейной чашки. – Тот карлик... Ну, вы про него рассказывали... Который все болеет... Он доберется до Шамбалы?
– Вряд ли.
– Ему не удастся спрыгнуть с колеса?
– Скорее всего, нет. Он умрет. На соляной плите, брошенной на его могилу, красноармейцы высекут его слова: «Я же говорил вам, что я болею».
Конкордия Аристарховна покачала головой:
