- Довольно волынить! — грязно выругавшись, прогнусавил Фрэнсис Тью. — Дайте этой каналье по зубам, а потом — перо и чернила, и пусть он напишет то, что мы ему продиктуем!
- Правильно! — поддержал Рыжебородого Оливье Обри. — Он что, невинная дамочка, которую надо так долго уговаривать?
Рок Бразилец опустил на плечо Бенавидеса руку и, глядя ему прямо в глаза, резюмировал:
- У тебя нет выбора, испанец. Терпение моих друзей лопнуло, а это значит, что они готовы сделать с тобой то, чего не делают даже ведьмы на своих шабашах. Подумай хорошенько и честно ответь самому себе на вопрос: что лучше — быть нищим и живым или богатым, но мертвым? Подумал? По–моему, у живого нищего есть одно преимущество перед дохлым богачом, а именно: нищий, пока живет, еще сохраняет надежду на приобретение богатства в будущем, тогда как богатому мертвяку уже ничего не нужно. Ничто ему не любо, и нет у него ни настоящего, ни будущего.
Дон Мигель мельком взглянул через плечо пирата на своих слуг, застывших, словно идолы, в тревожном ожидании, потом тяжело вздохнул и еле слышно промолвил:
- Да, пожалуй…
- Что — пожалуй? — переспросил Рок.
- Пожалуй, вы меня убедили.
Вожак флибустьеров удовлетворенно хлопнул в ладоши и, посмеиваясь, с видом Цезаря изрек:
Глава 7. Асьенда «Райское яблоко»
Асьенда «Райское яблоко», притаившаяся на склоне невысокого, пронизанного покоем живописного холма, с трех сторон была окружена девственными лесами, поражавшими буйством ярко–зеленого цвета и обилием дичи. К западу от нее, насколько хватало глаз, тянулась широкая и плоская равнина, на сочных травах которой паслись тысячи, а может быть, десятки тысяч голов крупного рогатого скота; с севера на юг равнину пересекала извилистая река, получившая от испанцев имя Святой Марты.
Хозяин асьенды, дон Антонио Бенавидес, облюбовал эти глухие, малозаселенные места лет за десять до описываемых здесь событий, решив устроить в устье упомянутой реки тайную стоянку для своих судов, специализировавшихся на перевозках контрабандных грузов. Со временем он построил на левом берегу реки, примерно в двух лигах от побережья, добротный двухэтажный дом с красивым внутренним двориком, конюшню, кузню, сапожную мастерскую, бараки для слуг и рабов и обширный корраль. Когда работы, связанные с обустройством асьенды, были завершены, сюда из Баямо перебралось все семейство дона Антонио: донья Исабель — жена Бенавидеса, и двое детей — Мигель и Глория. Донья Исабель была женщиной скромной, безыскусной и общительной. Добрая католичка, во всем стремившаяся руководствоваться божьими заповедями и здравым смыслом, она, тем не менее, питала необъяснимую слабость к суевериям, фантастическим историям и сверхъестественным ужасам. Дочь ее, шестнадцатилетняя Глория, унаследовавшая от отца прямолинейность и шаловливый темперамент, а от матери — приятные черты лица и тонкую восприимчивость, отличалась от своих сверстниц излишней доверчивостью к людям и романтической мечтательностью. Последнее обстоятельство указывало на то, что она была не слишком хорошо подготовлена к самостоятельной жизни и не могла найти свое место в окружавшем ее нелепом, суетном и жестоком мире.
Дни на асьенде протекали довольно однообразно, пока в первых числах июня 1664 года здесь не произошли события, имевшие для ее обитателей роковые последствия. В одну из пятниц (а может, это был вторник), когда полуденная жара сделалась совершенно нестерпимой, на востоке вдруг появилась огромная гряда кучевых облаков. Горизонт начал быстро чернеть, густой мрак пауком пополз вверх и вскоре заслонил собой солнце. Тени расплылись, над лесом и саванной пронеслись сильные порывы холодного ветра, затем с наветренной стороны послышался страшный рев, вспыхнула ослепительно–яркая молния, и, сопровождаемые раскатами грома, на землю хлынули потоки дождя. В то время как слуги, подгоняемые криками и хлыстом управляющего асьендой Хуана Карраско, бросились закрывать ставни окон и двери, обитатели особняка собрались в большом зале. Кто–то из домашних рабов принес свечи, и их мерцающий свет выхватил из темноты напряженные, взволнованные лица господ — дона Антонио, его жены, дочери и гостившего в имении соседа Бенавидесов дона Энрике де Беррео.
Дон Энрике был молодым человеком девятнадцати лет от роду. Асьенда его отца, дона Хуана де Беррео, находилась в десяти лигах к северо–западу от «Райского яблока», что само по себе способствовало установлению не только соседских, но и дружеских отношений между двумя семействами. У дона Энрике было бледное худощавое лицо с высоким лбом, обрамленным черными кудрями, и добрыми карими глазами. Получив хорошее домашнее воспитание и образование (учителей к нему выписывали из Санто–Доминго и даже из Мехико), молодой идальго обожал изысканные платья и блюда, длинные витиеватые речи, красиво иллюстрированные книги и долгие прогулки на лоне природы. Во время одной из таких прогулок он и познакомился с Глорией Бенавидес. Когда взгляды их встретились, молодые люди почувствовали, что больше не смогут жить друг без друга. Они были счастливы и не стали скрывать своих чувств от родителей, а те, в свою очередь, не стали скрывать, что рады за них и готовы благословить их союз. С тех пор дон Энрике стал частым гостем в доме Бенавидесов; он подружился с доном Мигелем и даже несколько раз предпринимал вместе с ним опасные плавания в Мексиканский залив, заходя по торговым делам в Кампече и Веракрус. Правда, предпринимательская деятельность, которой с таким самозабвением отдавали все свое время его родной отец, а также отец и старший брат его невесты, представлялась ему занятием не слишком интересным. Он, скорее, предпочел бы стать странствующим рыцарем или нищенствующим монахом, но не купцом. И в этом не было ничего странного. Дед дона Энрике, прославленный рыцарь Мальтийского ордена дон Франсиско де Беррео, всю жизнь провел в дальних военных походах. Рассказы о его подвигах в Северной Африке и на просторах Средиземного моря с детских лет пленяли воображение юного Беррео, который чрезвычайно гордился своим героическим дедом и в тайне мечтал пойти по его стопам. Но шли годы, он повзрослел и возмужал, а его романтические мечты так и остались мечтами. Поэтому молодой, полный сил и смутных замыслов дон Энрике вынужден был прозябать вдали от очагов цивилизаций, в тихом захолустном имении, находя отраду лишь в чтении, прогулках и частых визитах к Бенавидесам.
- Боже, какая ужасная гроза, — едва шевеля побелевшими губами, прошептала донья Исабель.
Чтобы унять неприятную дрожь в теле, она крепко сцепила тонкие пальцы рук и прижала их к груди.
- Ничего страшного, мама, — попыталась успокоить ее Глория. — Мало ли бурь пронеслось над нашим домом? Просто начался сезон дождей… Правда, папа, эта буря вовсе не опасна?
- Правда, — коротко ответил дон Антонио, задумчиво барабаня пальцами по столу.
- Я опасаюсь не за нас, дочка, — тяжело переведя дыхание, пояснила донья Исабель. — Вспомни о том, кого нет сейчас рядом с нами, — о твоем брате.
- Мигель — опытный моряк, — промолвил дон Антонио.
По тону его голоса — резкому и достаточно твердому — можно было понять, что он не сомневался в способности сына выйти целым и невредимым из любой передряги.
- Да и пилот у него — выдающийся мореход, — добавил дон Энрике. — Вместе они наверняка найдут способ уберечь себя и судно от неистовства шторма. К тому же, наш господь Иисус Христос и пресвятая дева Мария, его родительница, не оставят достойного дона Мигеля и всех прочих честных испанцев, пустившихся с ним в плавание, без своего высочайшего покровительства и своей защиты.
- О, я верю, что так оно и будет! — воскликнула Глория.
- А я буду молиться за то, чтобы так оно и было, — сказала донья Исабель.
Вызвав черную служанку, она попросила ее взять свечу и вскоре покинула зал, поднявшись к себе наверх, в опочивальню. Те, кто остался в зале, продолжали обмениваться короткими, ничего не значащими фразами, прислушиваясь к шуму дождя, раскатам грома и завываниям ветра, доносившимся из–за плотно закрытых ставней.
- Надеюсь, буря скоро уляжется, — заметил дон Энрике, не сводя пристальных карих глаз с Глории.
- Да, — рассеянно отозвалась девушка.
