Тот сидел прямо, внимательно взглядывая то на Бориса, то на Алексея Палыча.
– Пускай он тогда скажет, что понимает.
Мальчик молчал. Вид у него был чрезвычайно серьезный.
– Ну, скажи что-нибудь, – обратился к нему Борис.
Мальчик молчал. Что-то не по-детски напряженное было в его позе. И еще – глаза: расширившиеся, застывшие в ожидании. Такие глаза бывали у Сереги, когда Борис заносил над ним руку.
Борису почему-то стало неловко.
– Насчет одежды... – сказал он. – Я бы мог принести чего-нибудь Серегино, но ведь ему будет велико.
– С одеждой мы выкрутимся, – сказал Алексей Палыч. – Может быть, я даже сегодня успею съездить в одно место.
Но в этот день Алексей Палыч никуда не успел. Как раз в этот день вечером обнаружила Анна Максимовна пропажу продуктов, и Алексей Палыч не решился уйти из дома.
И это хорошо, что не решился, потому что на следующий день, когда Алексей Палыч и Борис скрывались в лесу от пожарников, в лаборатории кое-что изменилось.
День 3-й
Голубой силуэт с голубыми иголочками
На следующий день, решив, что пожарный инспектор уже закончил обход школы, Алексей Палыч и Борис направились в лабораторию.
Они хотели заглянуть на минутку, после чего Алексей Палыч собирался поехать на ближайшую от Кулеминска станцию за одеждой. Покупать одежду в Кулеминске было чистым безумием. Молодые продавщицы когда-то учились у Алексея Палыча, а не очень молодые учили у него своих детей сейчас. Конечно, не все они знали, какого возраста у учителя внук. Но всех и не надо, достаточно одной.
После вчерашней беседы с мальчиком Алексей Палыч не так уж боялся, что в его отсутствие с ним что-то случится. Если те сумели 'отозвать' ребенка, брошенного в реку, то, наверное, и этому не дадут погибнуть.
На этот раз в портфеле учителя на всякий случай лежали две булочки с маком и четыре сосиски, купленные в школьном буфете.
– Вот что, Боря, – сказал Алексей Палыч, подойдя к школе. Пройдись-ка ты по этажам на всякий случай, вдруг он еще не ушел.
В школе было пусто и тихо. Но проникнуть дальше вестибюля Борису не удалось. Его атаковала Ефросинья Дмитриевна, которая тряпкой вытирала пол.
– Ты куда? – сказала она грозно.
– Я? – Борис думал недолго. – Я в кабинет физики. Учитель велел прибор принести.
– Это какой еще прибор?
– Физический.
– Понятно, что физический. А какой такой учитель? – спросила Ефросинья Дмитриевна, хотя прекрасно знала какой.
– Алексей Палыч, – покорно ответил Борис.
– Куда принести?
– К нему домой.
– Как же ты в кабинет попадешь, ломать будешь, что ли?
– Он мне ключ дает.
– А разве это порядок, чтобы ученикам ключ давали?
– Вы же знаете, что я ему помогаю.
– Ничего я не знаю, – сказала Ефросинья Дмитриевна, хотя прекрасно знала и это. – Мне вот никто не помогает, одна на всю школу.
– А в школе больше никого нет?
– Кто ж тут сейчас может быть? И не пущу никого. И учителя твоего не пущу. Вам бы только топтать. Вон, пожарник только что ушел, шлялся тут по чистому, наследил хуже медведя. Теперь ты будешь топтать?
– Тогда я не пойду, – сказал Борис.
– Ладно уж, иди, только ноги вытри.
Но задача была выполнена, идти наверх не имело смысла.
– До свидания, – сказал Борис, направляясь к выходу.
– Борька, – пригрозила вдогонку Ефросинья Дмитриевна, – я матери-то скажу.
– Что вы скажете? – спросил Борис от двери.
– А вот... это самое...
– Не говорите, пожалуйста, – попросил Борис.
– Чего не говорить? – с интересом спросила Ефросинья Дмитриевна.
– А вот... это самое...
Борис вышел, оставив Ефросинью Дмитриевну без последнего слова. Неуместная эта шуточка еще отольется двоим заговорщикам, ибо неясное, крошечное подозрение зародилось в голове Ефросиньи Дмитриевны. Что за подозрение, она не знала сама. Просто возникла и связалась в уме цепочка: Борис – кабинет – Алексей Палыч – пожарный инспектор.
После условного стука дверь в подвал отворилась, и Борис увидел растерянного Алексея Палыча, который молча посторонился, пропуская Бориса.
Лаборатория выглядела так, будто в ней повеселилась парочка обезьян. На столе и под столом валялись перепутанные провода. Из приборов на столе была сложена башня, грозившая вот-вот развалиться; инструменты, раньше аккуратно развешанные над верстаком, теперь были разбросаны по полу; даже шкаф был сдвинут со своего места.
Но все это было не главной новостью.
Возле стола стоял мальчик лет восьми, почти ровесник Сереги. Он был закутан в одеяло, молча наматывал на палец кусок провода и изредка шмыгал носом. На лице его застыла обида.
– Опять вырос, – сокрушенно сказал Алексей Палыч.
– Ты зачем все это наделал? – сурово спросил Борис.
– Я играл.
– Разве приборы для игры?
– Мне Палыч уже говорил, – мальчик тяжело вздохнул. – Теперь ты говоришь. Я не знал...
– Мы тоже не знали, что ты вырастешь.
– Разве я вырос? – спросил мальчик.
– Ты что, смеешься?
– Разве нужно смеяться? – спросил мальчик.
– Перестань дурака валять!
– А ты не поздоровался. Мне Палыч говорил, что, когда приходишь, всегда нужно здороваться.
Борис мельком взглянул на учителя. Тот пожал плечами.
– Ну, привет, привет, – усмехнулся Борис. – Что еще скажешь?
– Привет, – дружелюбно сказал мальчик. – Ты только не говори так громко. Мне это почему-то неприятно.
– Почему-то? – иронически переспросил Борис.
– Да, – серьезно ответил мальчик. – Только я не знаю почему.
Алексей Палыч положил Борису на плечо руку.
– Боря, – сказал учитель, – ты все-таки с ним помягче. Ты не забывай, кто он.
– Алексей Палыч! – возмутился Борис. – Что ж, так всегда будет?! Он будет все ломать, а его – по головке? Если бы я столько наломал!..
