Грех.
Поистине грех.
Добрая женщина наблюдательна и говорлива, но она напугана. Она очень сильно напугана. Нет на земле места, в котором бы ныне спокойно чувствовали себя верующие, чистые душой. Добрая женщина все время боится, что ее увидят в неположенном месте. Она все время боится мести еретиков. Она, наверное, еще не знает о недавнем послании апостолика римского.
'Объявляем по сему свободными от любых обязательств всех, кто связан с графом Тулузским феодальной присягой, узами родства или какими другими, и разрешаем всякому католику, не нарушая прав сюзерена, преследовать личность указанного графа, занимать его земли и владеть ими.
Восстаньте, воины Христовы!
Истребляйте нечестие всеми средствами, которые даст вам Бог!
Далеко простирайте ваши руки и бейтесь бодро с распространителями ереси. Поступайте с ними хуже, чем даже с сарацинами, потому что они действительно хуже. Что же касается отступника и еретика графа Раймонда и богохульника и отступника черного барона Теодульфа, то выгоните их и сторонников их из замков, отнимите их земли для того, чтобы правоверные католики могли занять владения указанных еретиков.'
Так сказал апостолик римский.
Добрая женщина обрадуется, узнав о его словах.
Грех.
Грех повсюду.
Но уже в черных и в серых рясах, спрятав суровые лица под низко опущенные капюшоны, неутомимые доверенные братья неистового блаженного отца Доминика день и ночь идут и идут по пыльным дорогам Лангедока. Они питаются нищей милостыней, их единственным богатством являются потрепанные плащи и старые мулы. Они внимательно прислушиваются к разговорам мирян, ведь они хорошо помнят, что именно из этих мест поднимались когда-то самыми первыми на святой подвиг паладины, призванные папой Урбаном II. Они сами не раз видели в своих видениях самого господа, велевшего им, смиренным монахам, направить стопы свои к сердцам верных.
Блаженный отец Доминик поклялся полностью восстановить простоту и чистоту апостольских времен. Его ревнивое неистовство в вере подтверждается столь же ревнивой взыскательностью многих и все растущих в числе его братьев и сестер по духу, таких, как строгий отец Валезий, таких, как неутомимый и бескорыстный брат Одо или, наконец, таких, как эта добрая женщина, по своей воле явившаяся в Дом бессребреников, несмотря на то, что ей приходится прятаться от нечестивых и хищных слуг отступника барона Теодульфа.
Добрая женщина искренне возрадуется, подумал Ганелон, когда узнает, что конные рыцари благородного графа Симона де Монфора, истинного исполина духа, уже вошли в Лангедок, а суровый легат папы Арнольд Амальрик объявил вооруженным паломникам:
'Вперед, храбрые воины Христовы!
Спешите навстречу предтечам антихриста, низвергните слуг ветхозаветного змея. Доселе вы, быть может, сражались из-за преходящей славы, так сразитесь теперь за славу вечную. Прежде вы сражались за бренный мир, сражайтесь теперь за Бога. Мы не обещаем вам скорой награды здесь, на земле, за вашу неутомимую службу Богу с оружием в руках, но зато, знайте, теперь вы уверенно войдете в царство небесное!'
Мессир Симон де Монфор чист сердцем.
В свое время благородный мессир Симон де Монфор ушел из-под стен христианского города Зары, чтобы даже случайно не направить свой меч против христиан.
Но беспощадный меч благородного мессира Симона де Монфора всегда направлен против еретиков.
Господи, помоги всем чистым в вере!
Ганелон благословил добрую женщину.
Она устала, пожаловалась Ганелону добрая женщина. Многие ее не понимают, но она полна рвения, ее слух по прежнему остр, ее зрение остро. Недавно она исповедалась строгому отцу Валезию и отец Валезий сказал: добрая женщина, ты истинно права в своих поступках, ибо царствие небесное не извне, оно в нас, и главный наш враг находится совсем не вдали, а наоборот, он всегда в нас, он нас искушает.
Добрая женщина не выдержала. Ее пронзительные глаза вспыхнули:
– Доколе, брат Ганелон? Доколе? Услышаны ли будут молитвы? Наказана ли будет ересь?
– Когда глупые ослы травят урожай, им подрезают хвосты, – смиренно ответил Ганелон. – А ересь это потрава божьего урожая. Иди, добрая женщина, благославляю тебя. Делай дело и помни, что хвосты глупых ослов будут подрезаны. Этого не придется ждать долго. Твои дела никогда не будут забыты истинными верующими.
И повторил:
– Не будут забыты…
Но, наверное, что-то странное отразилось в глазах Ганелона, потому что добрая женщина вдруг заторопилась…'
VI–VII
'…о, Господи, смятен дух!
Еретики веселятся, святые скорбят.
Викентий из Барре, тщедушный монах с мышиными мелкими всегда воспаленными глазками, пьет мутное вино из маленьких стаканчиков, но его тщедушное тело почему-то полно сил. Урывая время у сна, забывая подчас о трапезе, Викентий из Барре вникает в старинные книги. В непомерной своей гордыне он проникает туда, где не должно быть места простому смертному. Добрая женщина, посетившая Дом бессребреников, например, никогда не спросит – откуда брался свет в первые три дня творения? Доброй женщине в голову не придет поинтересоваться, а зачем, собственно, Господь создал сарацинов? Но Викентий из Барре, тщедушный монах с мышиными глазками, с одинаковым рвением пытается постичь и то, почему не беременеет женщина, если в ее белье вшита пяточная кость, вынутая из ноги живой ласки? и то, зачем, собственно, созданы сарацины? и то, почему всякие птицы летят на юг даже в том случае, когда зима и на родине их обещает быть мягкой? и даже – грех, грех! – он интересуется тем, почему заповедей десять, а не восемь или не двенадцать?
Цветущая роза, красивый рассвет, нежное плотское обаяние, тихий закат над вечерней рекой – для доброй женщины это только простые знаки. Она знает, что красота мира это всего лишь тень Творца, а обращать взор следует не на тень, которая всегда является только тенью, а на то истинное, горнее, что эту тень отбрасывает.
Конечно, Викентий из Барре прочел много книг.
Возможно, он прочел все старинные книги, извлеченные из тайников Торквата.
Никто не знает, что содержится в этих старинных, может, нечестивых книгах, но, вполне возможно, что большая часть их войдет в труд Викентия, который сам монах назвал «Великим зерцалом». Наверное, именно в этом труде надо искать следы старинных тайных книг, которые никак не могут вернуться к истинному хозяину – к Святой римской церкви, которая одна только и может правильно распорядиться этими знаниями…
Морские волны, медлительно подмывающие берег, капля, столь же медлительно точащая твердый камень, течения больших рек, движения огромных народов – по замыслу монаха Викентия все малое и большое должно быть отражено в «Великом зерцале». К большому сожалению, на что не обращает внимания сам Викентий, в его труде отражены не только мудрые мысли первосвященников, но и ложные мысли тех, чьи работы давно занесены в список книг, не рекомендованных церковью к чтению – индекс либрорум прохибиторум.
Но Викентий из Барре лукав.
Ганелон давно и тщательно вникал в суть гордыни, овладевшей слабым сердцем лукавого монаха.
Слуга божий обязан быть прилежен.
Это так.
Викентий прилежен.
Слуга божий обязан постоянно трудиться.
Это так.
Викентий постоянно в труде.
Но обнаружив некие сочинения, нигде не упомянутые отцами церкви, Викентий никогда не задумывается о том, возвышает ли данный труд истинного христианина, укрепляет ли он его веру в единое и божественное?
«Един и неделим прекрасный мир природы и живет он едиными для природы законами. И центр этого мира есть человек. Голова его устремлена в небо. А на голове человека два глаза, подобно свету Солнца и Луны. Дыхание человека подобно главному элементу природы – воздуху, ибо, как дыхание порождает вдох и выдох, так и в воздухе происходит движение ветров. Живот человека – море, ибо в животе в конечном итоге собираются все жидкости, подобно тому, как все воды в конце концов собираются в море. Ступни человека – земля, поскольку снаружи они сухи, а внутри содержат жир. Истинный разум пребывает в голове человека, возвышающейся над телом, как Бог на небесах, который обозревает весь мир и управляет всем миром.»
Человек…
Но разве законы единого и неделимого прекрасного мира природы установлены не Богом? Разве в прекрасном мире природы есть место истинно божественным чувствам? Как можно, горбясь над пыльными мертвыми книгами и зная низкую суть грешного человека, сравнивать суть этого низкого грешного человека с сутью того, кто дал начало всему?
Разве не ужасна такая гордыня?
«Соль – это продукт сгорания, так пишет в „Великом зерцале“ Викентий из Барре. Соль – это тонкое пеплообразное вещество, которое сначала поднимается в воздух с поверхности земли вместе с испарениями, а потом с ливнями падает обратно в море, особенно сильно с осенними ливнями.»
Может, только подобное простое знание полезно и угодно Богу, ибо оно лишено нелепой гордыни, оно растворяет глаза и не отягощает душу. Может, только подобное простое знание угодно Святой римской церкви, хотя распоряжаться подобным знанием имеет право только она сама.
Ганелон перекрестился.
Три года корпит он над выписками из рукописных книг монаха Викентия из Барре.
Эти выписки Ганелону доставляют тайно. Их доставляют ему надежные люди, которых еще много среди монахов монастыря, в котором трудится нечестивый Викентий.
Строка за строкой медленно и внимательно просматривает он извилистый путь мыслей монаха Викентия, отыскивая в «Великом зерцале» хотя бы намеки на
