войны с Нортумбрией. Надолго ли их хватило, Клирик не помнил. Знал только, что Англию объединил Уэссекс. Который все эти годы спокойно и методично завоевывал соседей помельче.
После визита сакса интересных разговоров не было. Пока вместо очередного кредитора или страхуемого к Немайн не заглянул Кейр.
— Ты не забыла, — спросил, — ты собиралась покупать северян? Ну так их выставили на торг. И корабль их тоже. Я понимаю, дело есть дело, а Дэффид будет стенать над каждым упущенным золотым. Но слово есть слово.
— Только руки вымою. Не выходить же на люди в чернильных пятнах?
— Угу. Давай кувшин, я солью. У тебя пальцы от писанины не ломит?
— Немного есть. Ничего, скоро натру мозоль, станет полегче.
— Скорее, сотрешь пальцы до волдырей. Пишешь, пишешь…
— Самой надоело… К следующей ярмарке нужно будет что-то придумать. Работорговли в Кер- Мирддине обычно не было. От неё настолько отвыкли за прошедшие от ухода легионов века, что рабов никто не спрашивал. И король додумался до гениального решения: продавать пленных вместе с их кораблём. О чём и сообщил тот из королевских рыцарей, которому не повезло, и пришлось заниматься в весёлые ярмарочные дни торговым делом. И сидеть рядом с клеткой, в которой скучала пара северных варваров. Даже поговорить удавалось только с состоящим при клетке стражником.
Немайн корабль был не нужен. А потому она попросту ткнула пальцем в скальда, и надменно сообщила:
— Он мой, потому что я плачу за него пятьдесят золотых.
— Твой. Корабль в придачу взять не хочешь?
— Он мне пока не нужен.
Скальд в клетке заржал в голос. Он уже неплохо понимал валлийский. Пятьдесят золотых были неплохой ценой — ценой головы свободного человека. И примерно столько стоил корабль! Взять корабль впридачу означало выставить пленника даже не рабом — пустым местом. Немайн отказалась, и скальд в результате получался не рабом, и не отпущенником, а дружинником Немайн. Не куплен в рабство, а выкуплен из плена. Такой долг принято возвращать воинской службой.
Второй викинг немедленно оживился. Остаться воином, не стать рабом — практически родиться второй раз. Сохранить уважение других, и прежде всего самого себя. Обрести шанс на достойное посмертие в Вальхалле. Заманчиво.
— Выкупи и меня! Буду верно служить пять лет.
Обычный срок для такого случая.
— А что ты умеешь делать?
— Топором махать.
— То есть воевать? Или лес валить?
— Создавать морских коней, рука Хель!
И ещё возвышенно ругаться. Может, он и хульные стихи пишет? Впрочем, человек, умеющий строить корабли — полезен.
— Построить порт поможешь?
— А разницы нет. Часто старые кили вепрей моря служат частями порта. Ну что, согласна?
— Пятьдесят золотых, — сообщила Немайн рыцарю. Тот кивнул и сделал знак стражнику, чтобы отворил клетку. Норманны выбрались наружу.
— Ступайте в заезжий дом, — сказала им Немайн по-саксонски, — жить пока будете там.
Норманны с достоинством наклонили головы и вышли.
— Пятьдесят золотых! Но раб стоит меньше! Не больше пяти! — удивился Кейр, — Неужели ты всё- таки сида-транжира?
— Пойми, мне не могут служить дешевые люди. И тем более, рабы. Я заплатила за них, как за свободных дружинников. Теперь они обязаны мне службой. И будут служить не из-под палки, а из верности и чести.
— Много у этих варваров чести…
— Лучше ленивый работник, чем нож в спине. К тому же они будут мне должны.
Кейр пожал плечами. Он полагал, что варвар оттого и зовётся варваром, что, заполучив денег в долг, старается пришибить кредитора. Однако непонятности оставались.
— Слушай, а откуда у тебя вообще такие деньги? То, что мы взяли за лён и шерсть — у Дэффида. Там много, но это деньги клана, семьи, и твоё приданое, Дэффид на выкуп варваров бы не отдал.
— А это от охранных грамот, я уже почти тысячу выдала.
А ещё навестила ухоронку, когда по холмам бегала. И именно поэтому королевские рыцари получили маленькие мешочки золота, а не большие серебра. Да и из той тысячи, что заработал клан, половина причиталась семье Дэффида. Сотню он занёс в сундук в качестве приданого Немайн, и ещё сотню отдал ей же — в оборот. Но это тоже было серебро, и даже меди немножко.
Глава 5. Год 1399 от основания Города. Июль. Церковный суд
Ночь на последний день месяца, названного в честь божественного Юлия Цезаря, выдалась спокойной. Тёплый дождь ласково выстукивал колыбельную о сланцевую черепицу крыш, и Эйлет благополучно позволила сну себя сморить. Никакое беспокойство за приёмную сестру не грызло — не верилось, что с ушастым недоразумением может произойти что-то плохое. Вообще. В принципе. И перебитая в бою рука ничего не меняла. Подсознанию не прикажешь. Вот кажется, что сида спит на соседней постели который год — и пусть память твердит, что до этого лета младшей в семье была Сиан, что толку? А неслышное, меленькое и частое дыхание не то, что убаюкивает — стоит ему прерваться или сбиться, как с постели подбрасывает, словно стрелу из лука. Но дождь сейчас громче…
Барабанный оркестр на крыше стих за полночь. И Эйлет настороженно приподнялась в постели.
— Ушастик, ты здесь? — в ответ тишина, а сида обычно сквозняки слышит.
Дождь, может, и утих, а тучи остались. Темно.
— Ладно. Притворяешься — будет тебе взбучка…
Эйлет встала, на ощупь двинулась по комнате. Не то, чтобы детские шутки в характере сиды. Наоборот, сестра казалась очень взрослой. Иногда — взрослее отца. Но именно взрослее, а не старше. Опытнее — но не умудрённее. Да и опыт у сиды странный. Вот как можно быть сразу и невозможной разумницей, и не от мира сего? Из-за этой милой особенности от сиды можно ожидать всего. Ну, почти всего. Родне и клану не навредит. Но выкинуть коленце, которое никому другому и в голову не придёт — совершенно в её вкусе. Например, когда на пятый день ярмарки Эйлет, которой пришлось помогать сестре в её бесконечной писанине, едва не дошла до истерики, сида велела никого не пускать в контору и полчаса сидела с сестрой в обнимку. Потом — пыталась пустить ей зайчик в глаз своим красным камешком. Не получилось. Зато начала разглядывать камею. Результат: мастер — резчик по дереву получил заказ на десять штампов с полным текстом охранной грамоты, и ещё на десять — с текстом заёмного письма. Почему на десять — стало ясно, когда к концу ярмарки осталось по пять. Зачем понадобились печати 'Предъявителю сего' и 'Действительно только при наличии передаточной записи' — понятно сразу. А для чего 'Не возражаю. Полыхаев.' — нет. И почему именно этот маленький ненужный штампик вызвал бурю восторга и радость на три дня? При том, что сида им ни разу не прикоснулась к чернильной подушечке?
Так что затаить дыхание на минуту-другую и посмотреть, как любящая сестра набивает шишки о мебель — с Немайн бы сталось. Вот только постель сиды оказалась пустой и холодной. А раз завтра церковный суд — ждать можно совершенно всего! Зажигать свечу — морока. По родному дому можно и ощупью. Конечно, под ноги всегда может подкатиться, шелковинка, их-то в доме целых три, а ходить они не любят, всегда бегают, но если двигаться медленно и осторожно…
Сразу за дверью Эйлет услышала странные, тихие, незнакомые звуки. То ли предсмертный писк мышей, то ли звон разбитого вдали стекла. Эти стоны отрывисто возникали, и быстро тухли в ночной
